Три женщины одного мужчины - Булатова Татьяна

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83

Прогноз Левчика сыграл свою судьбоносную роль, и Вильский наконец-то решился. Завершив сделку, Евгений Николаевич поймал себя на мысли, что ему почему-то хочется позвонить Желтой и поделиться с ней радостью. Но, представив ее реакцию, Вильский отказался от этого намерения и подумал, что, кроме как Левчику и Вовчику, ему и позвонить-то некому. «А родители?» «А что родители? – вынес себе суровый приговор Евгений Николаевич. – После всего случившегося вряд ли они этому обрадуются».

– А почему бы им не обрадоваться? – попытался спустя какое-то время развеять сомнения школьного друга Лев Викентьевич. – Скажи, Вовчик, ведь обрадуются?!

– Очень, – заторопился поддержать товарища Владимир Сергеевич.

– Отец? – криво улыбаясь, спросил Вильский.

– Ну, этот, если и обрадуется, ни за что в жизни не признается, – точно предсказал реакцию Николая Андреевича Левчик, – а вот бабка с матерью тут же начнут приданое в новую квартиру собирать…

– Бархатные шторы, – подсказал Вовчик и не долго думая брякнул: – Женька, а Люба-то твоя рада? Понравилась ей квартира?

– Она ее еще не видела, – признался Евгений Николаевич. – Я ей еще ничего не говорил.

Левчик и Вовчик переглянулись.

– Суприз готовишь? – иронично поинтересовался Лев Викентьевич.

– Готовлю, – недовольно буркнул Евгений Николаевич и посмотрел на носки своих ботинок – они были пыльными.

– Я-а-асно, – протянул Левчик, но под выразительным взглядом однофамильца стушевался и продолжать не стал, а очень хотелось. Хотелось сказать этому обалдевшему от великой любви рыжему, что это противоестественно, что с Желтой такого в принципе быть не могло, потому что решения «неразлучники» всегда принимали вместе, а здесь – черт-те что! Тоже мне! Факир доморощенный. И ведь надо же, «суприз»! Главное: уверен на сто процентов, что жене его выбор понравится.

– Очень романтично, – неожиданно встрял Вовчик.

– Чего?! – не выдержал Лев Викентьевич. – Романтично?!

– Романтично, – повторил Владимир Сергеевич. – Представляешь, придет он сейчас домой и скажет: «Вот, Любочка, тебе подарок. От всей души».

Лев Викентьевич побагровел и подскочил к Вильскому.

– Ты что? Квартиру на нее оформил? На Любу?

– Нет, Левчик, – процедил сквозь зубы Евгений Николаевич. – Я квартиру на тебя оформил. Ты же деньги давал. Ты же хозяин.

– Хватит передергивать, – сорвался Лев Викентьевич. – Я о тебе, дурак, беспокоюсь. Жизнь, она знаешь какая! Не успеешь оглянуться, как на улице останешься, а в твоем гнезде чужие птенцы чирикать будут.

– Не будут! – оборвал друга Вильский.

– Запросто! – рычал Левчик. – Люба – мать, пропишет дочь, у дочери – сын. Один. Пока один, завтра – пять. И ты с голой жопой, Женя. Снова – общага.

– Спасибо за урок, друг мой, – картинно раскланялся Евгений Николаевич. – Без тебя бы не догадался, откуда дети берутся. Правда, Лева?

Лев Викентьевич шумно выдохнул и решил больше не говорить ни слова.

– Ты не обижайся, – попросил Вильского Вовчик. – Левка же из лучших побуждений: о тебе беспокоится.

– Очень мне надо! – подал голос Лев Викентьевич. – За каждого идиота беспокоиться.

– Ладно, мужики, – примирительно произнес Евгений Николаевич. – Все нормально. Квартира на меня. Можешь посмотреть документы. – Вильский бросил Левчику картонную папку с матерчатыми завязками.

– И посмотрю, – проворчал Лев Викентьевич и начал развязывать узел. – И сам посмотрю, и юристам покажу.

– За деньги боишься? – со злостью процедил Вильский.

– И за них тоже, – надменно произнес директор мебельной фабрики и, сунув папку под мышку, покинул гостеприимный гараж Евгения Николаевича.

– Зря ты так, – осудил Вильского Вовчик и тут же напугался собственной смелости. – Тоже пойду, меня Зоя ждет.

– Давай, – не глядя на него, бросил Евгений Николаевич и пробормотал себе под нос: – Не получился, значит, «суприз».

И правда не получился. Точнее, получился, но не так, как представлял себе Вильский.

И первой не оправдала надежд Евгения Николаевича именно Люба. Известие о приобретении мужем квартиры она приняла холодно. И возможно, не потому, что была не рада возможности наконец-то зажить автономной от дочери жизнью, а потому, что наличие собственного жилья всегда находилось для нее в разделе «Очевидное-невероятное».

– Ты не рада?! – изумился Вильский, вглядываясь в лицо жены.

– Рада, – скупо призналась Люба, не отрывая глаз от мужа. – А как же… – хотела она сказать «Юлька с Илюшей», но не решилась продолжить фразу и сама оборвала себя на полуслове.

– Как же – что? – Похоже, Евгений Николаевич догадался, что она имеет в виду.

– Ничего, – завертела головой Люба, до конца не давая себе отчета в том, что своей реакцией обидела Вильского.

– Нет уж, договаривай, Любка. – Голос Евгения Николаевича стал глухим и раздраженным.

– Ты не подумай ничего такого, Женя, – заюлила жена. – Просто Юле надо жизнь устраивать, а мы бы с тобой и здесь, – она обвела взглядом наполовину наполненную коробками со стройматериалами комнату, – могли бы…

– Нет. – Вильский даже не стал дослушивать аргументы Любы. – Эта квартира для нас с тобой. Я хочу жить по-человечески.

– Я тоже хочу, – торопилась заверить мужа Любовь Ивановна. – Тоже. Просто…

– Никаких просто, – отсек все возможные предложения жены Евгений Николаевич. – Все по справедливости. С таким же успехом я мог бы эту квартиру Вере отдать: ей тоже жизнь нужно устраивать. Разве не так?

– Так, – с готовностью согласилась Люба, – но у твоих девочек есть угол. Ты им четырехкомнатный кооператив оставил.

– Ну и что? – Слова про «четырехкомнатный кооператив» неприятно резанули слух Вильского. – Это мои дети.

– Конечно, – косо улыбнулась Любовь Ивановна и с пафосом повторила: – Это же твои дети!

– Любка, – Евгений Николаевич впервые видел собственную жену такой раздраженной, – а ты хотела бы по-другому?

– Хотела бы. – Люба отвела взгляд. – Ты, Женя, словно считать не умеешь. Твои-то дети точно без угла не останутся: с каждой бабки – по квартире. А у меня здесь никого нет. И передать дочери нечего.

Вильский опешил.

– Вот смотришь на меня, обижаешься, – продолжала Люба, явно выйдя за пределы привычного набора слов, – а сам забываешь, что не только ты отец. Но и я, – она в волнении постучала себе по груди, – мать. У меня за моего ребенка тоже сердце болит…

– Может, тебе «Скорую» вызвать? – недобро пошутил Евгений Николаевич, испытывающий острое желание поставить, как он считал, зарвавшуюся жену на место.

– Не надо мне никакой «Скорой». – Люба не поняла издевательской шутки Вильского.

– Ну, не надо так не надо, – очень спокойно проговорил Евгений Николаевич и начал собираться, методично укладывая в приготовленный несколько дней тому назад чемодан вещи.

– Ты куда? – напугалась Люба и заходила вокруг него нашкодившей кошкой.

– Домой, – незатейливо ответил Вильский и глухо добавил: – Эту квартиру я покупал для нас с тобой, и жить в ней будем только мы. Мне пятый десяток, Любка, я еще пожить хочу. Как человек. Чтоб туалет и ванная. И чтоб в кухне пирогами пахло. И еще: сюда я больше не вернусь, только приеду, загружу материал – и все. Хватит! А ты поступай, как считаешь нужным. Хочешь – со мной в новый дом, хочешь – с ними. – Евгений Николаевич кивнул на Юлькину половину комнаты. – Как хочешь…

– А если я не смогу выбрать? – прошептала Люба, напуганная решимостью Вильского.

– Сможешь, – усмехнулся муж. – Я же выбрал.

– Ты мужчина, тебе проще, – никак не хотела признать правоты супруга Любовь Ивановна.

– Нет, Любка, не проще. Просто я так устроен: жизнь по любви строю, а не по выгоде.

– Я тоже по любви, – эхом отозвалась Люба.

– Не знаю. – Вильский сглотнул комок в горле. – Видимо, любовь у нас с тобой разная.

В тот вечер Любовь Ивановна Краско не проронила ни слезинки. Так и сидела с сухими воспаленными глазами и, не отрываясь, смотрела на груду строительного барахла, оставленного мужем. В ее душе не было раскаяния, что не оценила подарок Вильского, не оправдала его надежд, не запрыгала, как девочка, на одной ножке, не умея по-другому справляться с радостью. Еще несколько лет назад не смевшая мечтать о том, что ее жизнь может измениться в лучшую сторону, она, как оказалось, не была готова к самому главному. В глубине души Люба не принимала изменений, которые вели к материализации невнятной мечты – жить счастливо. Эта женщина цеплялась за страдания с такой силой, с какой утопающий цепляется за все, что попадется ему под руку. И в девяноста девяти случаях из ста идет на дно, потому что все живое бежит-плывет прочь, спасая собственную жизнь.

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83