Разломщик (СИ) - Лекс Эл

Но я-то знал, что это не кровь. Это мана. Это тот самый мой магический потенциал, который заполняет каждую клетку моего тела. Это те самые мановые каналы, по которым мана перетекает туда, где она нужна.

И все эти потоки вели в одно и то же место — к вживленному в мою грудь камню, который сиял особенно ярко, привлекая к себе внимание.

Но и мановые каналы не отставали от него. Они тоже сияли от проходящей через них маны, но не постоянно, нет. Их свечение постоянно пульсировало, то затухая, то разгораясь с новой силой. И с каждой новой вспышкой каналы становились чуть-чуть, на какие-то микроны, но толще. Я это знал, потому что чувствовал, как они растут.

Это было больно, Мила не обманула. Но не настолько, как я ожидал. Примерно сравнимо с болью в растянутых на самую грань разрыва мышцах, когда маленький Джи, не жалея своих учеников, сажал их на шпагат. В первую секунду кажется, что это просто невыносимо, что большей боли испытать невозможно, потому что испытывать ее уже нечему — там все порвано нахрен и не подлежит восстановлению… Но проходит секунда, две, и боль потихоньку стихает, становится терпимой, и даже позволяет вдохнуть. И выдохнуть тоже.

Вот и сейчас я испытывал что-то подобное. Или вернее не «я», потому что я находился где-то вовне своего тела. Боль испытывало мое тело, а я воспринимал это отстраненно, словно оно меня не касалось вовсе.

Но то, что оно меня не касалось, не означает, что оно меня устраивало. Я видел, что эффективность роста моих мановых каналов далека от идеала. Камень в груди, который заменил мне магическое сердце, гнал ману по магическим венам, не разбирая, сколько куда отправить, всем раздавал поровну. Крошечные, толщиной с волос, «капиллярчики» получали столько же маны, сколько и огромные «аорты», в которые можно было палец засунуть. Естественно, для них это было слишком много, и они просто не выдерживали, лопались, излучая свободную ману наружу, где она снова отражалась от амальгитового поля и опять возвращалась в организм, заново вовлекаясь в этот бесконечный круговорот.

Потому люди и испытывают боль при прохождении процедуры — потому что она несовершенна и неконтролируема. Возможно, это было нормально в древние века, во времени дремучей магии, основанной больше на ритуалах и чувствах, нежели на каком-то понимании процессов…

Но сейчас этому точно нет место в современном мире. По крайней мере, не в моем современном мире.

И, коль скоро я сам для себя на некоторое время стал артефактом, то почему бы не поработать с самим собой? Как с артефактом…

Я поднял невидимые руки, убедился, что чувствую их, даже несмотря на то, что не вижу, и принялся за дело. Я прикоснулся к своему телу, как касался любого артефакта, и не просто увидел, как мана струится по магическим каналам — почувствовал, как чувствовал это с любым артефактом.

А потом я просто начал направлять ее туда, куда нужно. По сути, я отобрал у таинственного камня половину его работу и теперь он был лишь хранилищем моего магического потенциала, а распоряжался им я.

Собственно, как оно и должно быть.

Как опытный регулировщик, я разделял мановые потоки на пучки разной толщины и посылал их туда, куда они способны были пролезть. Маны все равно было слишком много, чтобы каналы их вместили, но это все же лучше, чем-то, что было до этого. Сейчас мои мановые каналы лишь слегка раздувались, пытаясь пропустить через себя больше маны, чем привыкли, но это было терпимо. Это было даже почти не больно, скорее больше похоже на зуд, только не снаружи, а внутри… Как будто внезапно почувствовал, что у тебя зачесалась селезенка или печень. Звучит странно, но лучшего сравнения и не подобрать.

Управлять мановыми потоками собственного тела оказалось ничуть не сложнее, чем любым артефактом. Даже проще в какой-то степени, потому что мне приходилось изучать свое тело — я и так его прекрасно знал, я с ним уже вторую жизнь живу как-никак. Поэтому минут через пять я уже настроил мановые потоки так, что они больше не доставляли моим мановым каналам прежнего дискомфорта, и все, что мне оставалось — ждать, когда же они привыкнут к новому состоянию, смирятся с тем, что с этого момента им требуется пропускать больше маны, и растянутся, принимая новую реальность.

Минуты сменялись минутами, тело все так же зудело, но я даже перестал на это обращать внимания — настолько это было несущественно. Главное, что не было никакой ужасающей боли, которой меня пугала доктор Мила, такой боли, что она о собственной процедуре и вспомнить-то не хочет — вон как с лица спала, как только я задал этот вопрос.

А вот еще вопрос, который я вряд ли ей задам, потому что она вряд ли сможет дать на него ответ…

Если бы она мне все-таки вколола седативное, смог бы я делать то, что делаю сейчас? Что-то сомневаюсь…

Через час мне стало откровенно скучно. Я уже даже не следил за процессом течения маны — настолько он стал автономен. Я уже осмотрел все надписи и рисунки на стенах, которые смог увидеть, и ни хрена в них не понял, потому что они были сделаны как курица лапой, да еще и на каком-то языке, которого я не знал. Стало настолько скучно, что я стал натурально клевать носом (даром, что носа у меня не было), и, кажется, сам не заметил, как задремал.

По крайней мере, проснулся я от взволнованного голоса Милы:

— Оникс! Оникс! Вы в порядке⁈

Я как следует потянулся, не открывая глаз, и на секунду замер, понимая, что я снова в своем теле. Пошевелил пальцами, проверяя этот тезис, и наконец открыл глаза:

— Здравствуйте, доктор Мила. Я в полнейшем порядке.

— Вы что… Спали⁈ — ахнула Мила, округлив свой прелестный ротик.

— Ну так, немного. — я покрутил рукой в воздухе. — Камень все же не самая удобная постель.

— Это… Что… Как… Как такое вообще возможно⁈ — залепептала Мила и сделала жалобные глазки, как девочка, которая не получила никакого праздника. — Вы что, правда спали?

Впервые за все время нашего знакомства я слышал, чтобы голос Сколопендры звучал так жалобно. Казалось, ответь я сейчас как-то не так — и ее мир рухнет, разобьется на осколки, и она никогда уже не сможет их собрать.

— Лучше скажите, все ли прошло успешно? — я решил вовсе не отвечать на ее вопрос.

— А это мы сейчас и узнаем. — Мила вернулась в почти обычное состояние. — Попробуйте сделать что-нибудь с маной. Если все прошло удачно, то сейчас Вы должны быть практически без сил, но это пройдет в ближайшие сутки.

Я послушно вытянул руку вперед и попытался создать простенький торнадо, как нас учили на первом занятии элементомагии, но у меня не получилось даже просто заставить воздух шевелиться, кроме как помахать ладонью. Вот же парадокс — чувствую себя так, словно мана меня переполняет… А сделать с ней ничего не могу.

— Ваш организм еще не понимает, как пользоваться новыми силами. — пояснила Мила.- Понадобятся где-то сутки на перестройку.

— Хорошо. — легко согласился я, вставая с ложа и потягиваясь. — Я могу идти?

— А вам… — Мила искоса посмотрела на меня. — Случайно не хочеся чего-нибудь… Не знаю, болеутоляющего? Бодрящего, может быть? Тонизирующего? Как вообще себя чувствуете?

— На удивление прекрасно! — широко улыбнулся я. — Еще увидимся, доктор Мила!

И я пошел вверх по лестнице, не оглядываясь. Потому что я и так знал, какое у нее выражение лица.

Примерно такое же настигло и меня, уже когда я поднялся обратно в лазарет и в кармане завибрировал телефон, снова поймавший сеть. Мне пришло сообщение от Старьевщика, и, открывая его, я уже знал, что там будет написано.

«Бой. Позвоните.»

Глава 26

Ну разумеется.

Само собой.

Когда же еще мне могли прийти новости о надвигающемся бое, если не в момент максимального упадка сил сразу после подъема ранга? Даже странно, что сообщение не пришло еще когда я был в процедурной.

Впрочем, и ладно. Мне же все равно нет особой разницы, при мне мои магические силы или нет. Заклинаниями я все равно не пользуюсь, а что до артефактов — надо еще выяснить, может, на них ограничения не распространяются? Там же нет нужды что-то делать с маной, как-то ее формировать и следить за ней, достаточно просто ее влить в артефакт, и все.