Хозяин теней. 5 (СИ) - Демина Карина

— Понимаю. Если б купили, оно б всё одно вашим стало. А так чего хорошей вещи пропадать.

— И я об том! Там бы чутка поверху пройтись, лак снять и новым покрыть, так вовсе загляденье… я ажно и подумала, что неправая была. Да только… — она ненадолго смолкла. — Только… такое от… прямо… сперва будто холодочком по спине протянуло. И не простым, а прям могильным, что до самых костей пробрал. И главное, не одна я его почуяла. А там уж и вздохнул кто-то тягостно, человечьим голосом. Я к мужу. А тот тоже слыхал. И вдруг тягостно стало, прям руки и ноги неподъёмными сделалися. Дышу и то едва-едва. В голове ж мысля, что жизнь этая, что она плохая, и что всё-то плохо, что надобно в петлю лезть. Как сейчас помню, что…

Стало быть, про тварей я поспешил.

Что-то в этом доме пряталось.

Я дёрнул Тьму и та, отвлекшись от подвала, призадумалась.

— И гляжу, муженек мой идёт. Прям на меня. Глаза красные, кровью налитые, будто с перепою. А он же ж у меня трезвёхонек! Он же ж у меня только по праздникам и позволяет стопочку. Да и то меру ведает. Тут прям перекосило всего! И руки вперед тянет, пальцами шевелит. Хрипит, что придушу, что… страх меня взял такой, прям словами и не передать. Оттого и отмерла, и кинулася прочь. И он за мной. Во дворе уж догнал. В горло вцепился и давай трясти. Трясёт, а я только и думаю, что, не приведи Господь, удавит. Его ж на каторгу сошлют. А детишки с кем тогда? Ан нет, недодавил, солнышко выглянуло, и он в розум пришёл. Стоит, глазьями лыпает и понять не может, чего приключилось. А как вспомнил, так сбелел весь и за сердце схватился. И так крепко, что дохтура пришлось звать. Три рубля отдали!

Сказано это было даже с вызовом, будто женщина хвасталась этакими тратами.

— Дохтор капель ему дал, сердешных. И ещё такую амулету, которую на шее надобно носить. Но помогло. Уж не знаю, капли или амулета… а сыночку — это… которое для нервов. Он из дому-то выбрался, а во дворе сомлел. И потом две седмицы спать не мог, схватывался с криком. А чего орёт — сам не ведает. Мол, во сне ему чегой-то видится. Чего именно — не помнит, но жуткое, страшное… вот тогда-то мы и не стали дом брать. И всё-то, что из него вынесли, прям до ниточки последнее, на костре и спалили. И батюшку позвали, чтоб освятил тут и землю, и стены. И к нам опять же ж… тогда-то всё и приспокоилось. Так что не лезьте вы. Не надо оно вам.

Мы б и не полезли, но, видать, придётся.

И не права тётка. Надо оно нам. Судя по всему, очень даже надо. Просто жизненно необходимо.

Глава 3

Глава 3

Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй медицину. Для этого изучает он денно и нощно живую науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях. Цель же одна — наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.

Катехизис революционера.

Дверь отворилась с протяжным скрипом. С потолка посыпалась мелкая труха, а в нос шибанула запахом гари. Мишка поморщился.

— Уверен? — уточнил он, глядя на темноту впереди с явным сомнением.

Я кивнул.

Ещё как уверен. Если тайник и был, то там, в подвале. Вот только я не тень, в щёлку не просочусь. А стало быть, придётся как-то люк расчищать.

— Чтоб… надо было Еремея отправить, — проворчал Мишка, бочком втискиваясь в щель. Дверь повесили наспех, и петли успели провиснуть, а сама дверь осела, накренилась. — Нет же, дурак, любопытно мне стало.

Это ворчание было привычным и, как ни странно, успокаивало. А мне надо было успокоиться? По ходу, надо. Пусть Савкина душа давно ушла, но тело сохранило память и теперь отзывалось на возвращение холодным потом да суматошным стуком сердца.

— Ничего так жили, — оценил Метелька. — А дом хороший. Вон, брёвна какие. И венцы целые. Туточки если поскоблить чутка, окны поставить…

Пыль. Гарь.

Мусор.

Откуда он появляется в заброшенных домах — само по себе загадка. Но вот появляется же ж. Что-то похрустывает под подошвой. К запахам гари добавляются иные, плесени и гнили. И Метелька крутит головой, пытаясь понять, что это так воняет.

— Нам туда, — я останавливаюсь и указываю на пол. — Тут подвал.

— Подпол, — поправляет Метелька. — Но да, дом такой. Добре ставили. С размахом. В нашем тоже был, но маленький. А так-то ещё дед сделал холодную. От она глубокою была. Там даже летом молоко не кисло…

В этом подвале тоже было холодно.

— Погоди, — Мишка выставил руку. — Давай я…

— Там тихо. Пока. Тени проверили.

— А лестницу они тоже проверили? — проворчал братец. — Если ты сверзнешься и шею свернёшь, девочки расстроятся.

Ну да. Конечно. Девочек расстраивать нельзя. Даже когда эти девочки крепко так подзадолбали. Но Мишке возражать бессмысленно, потому просто киваю. Да и прав он. Тьма просто убедилась, что лестница есть, а вот в каком она состоянии — это большой вопрос. Но Мишка спустился и тотчас снизу донеслось:

— Давайте.

Первым полез Метелька, а следом и я. Ступени как-то вот поскрипывали и прогибались, но вроде держали.

— А вот о лампе стоило бы подумать, — Мишка зажёг спичку. И в темноте его лицо выглядело ещё более странным, чем обычно. — Или о фонаре.

— С фонарём — это мы да, не подумали, а вот лампа была, — память подкинула нужную информацию. — Керосиновая, вроде. Там, у входа должна стоять.

Так-то подвал освещали две лампочки, яркие, огромные, куда большего размера, чем в матушкиной или Савкиной комнатах. Но электричества не было, а лампа вот нашлась. Даже с керосином. Не скажу, что свет её полностью разогнал тьму, но…

— Чувствуешь? — спросил я Мишку, который крутил башкой, напряжённо прислушиваясь к чему-то.

— Не знаю. Такое… странное вот ощущение… не пойму, что не так. Но не так.

— Холодом шкрябает, — Метелька поёжился. — И воняет. Вот аккурат, как там воняет.

Именно. Этот запах и вправду был тягучим, густым. Он пронизывал всё, каждый камень, каждую песчинку. Он наверняка прицепится к одежде, и ту останется только выбросить.

Но…

Откуда он исходил?

— Видишь? — я указал на потолок. Здесь змеи проводов были покрыты толстым слоем белил, но всё одно выделялись этакими выступающими венами на камне.

— Провода? — Мишка поднял лампу.

— Куда они ведут?

— Туда, — он указал направление.

Именно, что туда. Но в то же время там, как он выразился, ничего нет. Ничего такого, для чего понадобилось бы электричество. Провода упирались в стену. И уходили в неё.

— Думаешь, тайник? — Мишка постучал по стене. Прислушался. Я тоже постучал. И тоже прислушался с умным видом. Смысла в этом было немного, потому что звук получился глухим, каменным. Слева. Справа… и чувствуешь себя полным идиотом. Но ведь куда-то ж они ведут?

— Может, — Мишка задрал голову. — Они просто в дом идут? В комнаты там? Вели отсюда и наверх?

Может. Схемы электропроводки у меня не было. Но вот…

— Нет, — я помотал головой. — Дома всё спрятано. А тут видишь, их прямо поверху тащили. Никто в каналы убирать не стал.

— Так подвал же. Тут не до красоты.

Резонно.

Но… думай, Громов. Думай. Тьма тоже не ощущает за стеной ничего такого… точнее полостей или щелей, в которые можно было бы просочиться, она не обнаружила. Но это не значит, что за стеной ничего нет. И если есть… провода отец не прятал. Почему? Если тайник там, то… то он надёжен. И даже если вдруг кто-то провода увидит, то это видение ему ничего не даст, как не дало вот нам.

Я прижался щекой к камню и закрыл глаза, сосредотачиваясь на ощущениях.

Артефактор… он был артефактором. Мог придумать что-то? Что-то такое… надёжное… но в то же время… да, тайник должен быть надёжным, но при этом таким, чтобы легко можно было добраться до его содержимого. Следовательно, и открываться он будет без лишних танцев.