Красный жемчуг - Степанова Татьяна

– Маша, вы член нашей семьи, – заверил Макар.

– Дождетесь – он ее и сюда притащит! Она его заставит. Поселится здесь у нас с ним! – Маша в сердцах швырнула на стойку супницу, та, опрокинувшись, соскользнула, разбилась вдребезги.

– Но личная жизнь неприкосновенна. – Макар не обращал внимания на расколотую «при разговоре» посуду. – Маша, дорогая, мы же не можем вмешиваться или запретить ему встречаться с избранницей. Они взрослые люди, и Клавдий сам решает…

– Со мной сейчас при всех целовался, на руках носил, а к ней – шалаве – отвалил на ночь! А мне слезы в подушку лить до зари, тосковать по нему… ироду проклятому! – «Золушка» заревела.

– Маша, он вернется, – пообещал Макар. – Жизнь есть жизнь. Надо стойко сносить удары судьбы. Любовные тоже. Я подумал… вы практически член моей семьи, давний, уважаемый всеми нами. Представить вместо вас кого-то на месте няни Сашхена для меня трудно, но… Если уж вам столь тяжело сейчас терпеть закидоны Клавы… может, стоит сменить место работы? Я вас устрою помощницей по хозяйству у знакомых мне людей…

– Избавиться от меня хотите? – яростно, давясь слезами, выкрикнула горничная Маша. – Взашей меня гоните? Это он, бабник, вас надоумил, да? Меня – вон, а шлюху его в наш дом!

И Маша с размаху запустила блюдом в стену в направлении двери.

Они все, обернувшись, узрели Клавдия, прислонившегося к косяку. Блюдо не разбилось. Клавдий поймал его на лету.

– Она не шлюха, – заявил он. – Маша, не бейте посуду.

Горничная Маша уставилась на него. Полные щеки ее побагровели от стыда даже под слоем белил и грима.

– Маша, я приношу извинения за свое неподобающее поведение во время спектакля, – раскаянно произнес Клавдий. – Никогда больше подобного не повторится.

– Да иди ты к черту! – крикнула, рыдая, Маша и пулей вылетела из кухни. Клавдий посторонился в дверях, но ее пышные юбки из органзы окутали его пеленой.

А среди ночи Маша сбежала из дома на озере.

И нашлась в заброшенном тупике рядом с мертвецом.

Глава 4. Рассеченный пополам

– Мне вас обоих опросить надо до приезда дежурного следователя с судмедэкспертом, – заявил Лейкин Макару и Клавдию.

– А когда они явятся? – спросил Клавдий.

Макар неотрывно глядел на группу патрульных, плотно окружавших Машу, уводивших ее к полицейской машине с мигалкой. Они обходили станционный фонарь, и в этот момент Макар увидел Машу. Она шла теперь молча, медленно, тяжело ступая. Покидая среди ненастной ночи дом, она переоделась из платья Золушки в спортивные брюки, кроссовки и зеленую хлопковую парку – в ней она обычно гуляла с детьми. Капюшон парки Маша откинула, и ее стрижка каре (волосы она всегда тщательно красила в блонд в салоне красоты в Бронницах) растрепалась, пряди намокли от моросящего дождя. Ее широкая, полная, приземистая фигура в длинной парке с капюшоном врезалась в память Макара.

– Когда, нас не спросят. Оба не в Бронницах живут, а машину служебную я за ними одну послал ради экономии бензина, – донесся до Макара недовольный голос Лейкина, обращавшегося к Клавдию. – Мне и машиниста пора уж опросить. Он же фактически мужика убил… то есть переехал.

Машинист тепловоза сидел, сгорбленный, у колес, прямо на полотне, потрясенный произошедшим. Патрульный подошел к нему, собираясь подвести его к начальству для допроса. Машинист привстал, покосился на лужу крови и внезапно начал мешком оседать на землю.

– Обморок у него! – крикнул патрульный.

– Я помогу, я его сейчас быстро в чувство приведу, – нашелся Макар, устремляясь без разрешения Лейкина к распростертому у колес тепловоза машинисту. – Я основы медицины изучал.

Подполковник Лейкин приблизился к упавшему в обморок, Клавдий двинулся за ним. В результате они оказались все втроем не только возле потерявшего сознание машиниста, но и рядом с останками несчастной жертвы. Макар опустился на корточки перед машинистом, с усилием приподнял его. Седой здоровенный мужик, работяга-железнодорожник, разменявший шестой десяток, в оранжевом жилете и замызганной спецовке. Макар осторожно похлопал его по щекам, сильно нажал ему пальцем в точку под носом. Извлек из кармана джинсов мятную конфету – он порой пользовался леденцами от кашля по старой привычке запойного алкоголика заглушать амбре. Развернул обертку и поднес мятный леденец к ноздрям машиниста.

– Когда нашатыря под рукой нет, сойдет, – пояснил он, глянув снизу на подполковника Лейкина, заслонившего собой и фуражкой ночное небо в тучах.

Машинист вдохнул мятный запах, закашлялся и открыл мутные глаза. Макар бережно придерживал его, ожидая, пока тот придет в себя.

– Что вы видели? – тихо спросил он.

– Ни фига. Перегон темный. Я на нем впервые. Здесь годами наши не ездили. Все из-за ремонта на станции началось. – Машинист зашевелился.

– Но все же вы заметили нечто, – настаивал Макар. Он угостил потрясенного машиниста мятным леденцом. И тот ошалело и послушно отправил его в рот словно лекарство.

– С того места лишь тень промелькнула во тьме. – Машинист повернулся и махнул в ночь, указывая. – И около дальнего фонаря – фигура у путей. Вроде махала мне. А у меня в ушах наушники от мобилы. Я не слышал ничего. А тень к самому тепловозу вдруг кинулась, чуть не под колеса. И я…

– Что вы сделали? – спросил Макар, помогая машинисту встать с земли.

– Я сдрейфил, сам не понял в горячке с чего. Но я вдруг испугался! Наушники долой из ушей, конечно… И сразу вопль… Я вопль дикий услышал. Я подумал – сумасшедший, махавший мне, под колеса сиганул, ну самоубивец! А потом увидел его…

– Его? – Макар бросил на молчавшего Лейкина торжествующий взгляд.

– Ее… бабу… волосы у нее светлые в свете фонаря и балахон на ней – плащ. Она отскочила прочь от моего тепловоза. А мужика я даже не видел! Клянусь! Как он под колесами-то у меня оказался?

– Он и есть ваш свидетель против Марии Гольцовой? – хрипло осведомился молчавший Клавдий.

– Нет, Мамонт. – Лейкин после их «сшибки за грудки» демонстративно и громко продолжал именовал Клавдия прозвищем, данным ему в полиции Бронниц. – У нас против вашей прислуги железобетонный свидетель.

– Человек, позвонивший в полицию? – быстро вмешался Макар. – А вам не приходит в голову: вдруг он и есть истинный убийца, толкнувший незнакомца под поезд? Отводящий от себя подозрение?

– Чушь, – усмехнулся Лейкин.

Он старался не смотреть на останки, лежащие в луже крови на путях и по обеим сторонам от полотна. Он упорно отводил взор, загружая себя бумажной процессуальной бюрократией. А Макар, ощущая подступающую к горлу клубами тошноту, созерцал, наблюдал и запоминал обстановку в эпицентре трагедии. Пока Клавдий Мамонтов и машинист отвечали на стандартные вопросы в шапке протокола, Макар внимательно все изучал. На будущее пригодится. Освобождая из-под колес останки, тепловоз чуть подали назад, и картина выглядела устрашающе.

Макар встал лицом к фарам и лобовому стеклу тепловоза. Слева бросились в глаза еще части тела – ноги. Берцовые кости высовывались из штанин синих брюк, на ступнях сохранилась обувь – лоферы из серой замши. А справа от тепловоза в крови, растекшейся по щебню, лежала отрезанная колесами верхняя часть туловища.

Рассеченный пополам…

Макар на секунду зажмурился. Но жуткая реальность места происшествия намертво отпечаталась у него в памяти. Хотел бы позабыть, да уже не в силах. Никогда.

Но нечто казалось странным…

Некие детали выглядели неправильно. Они не вписывались в ситуацию.

– Послушайте, подполковник, – тревожно обратился Макар к занятому допросом Клавдия Лейкину.

– Вы своей очереди ждите, я ж занят, – бросил тот.

– Вы заявили нам: Мария Гольцова толкнула незнакомца под поезд. Озвучили даже версию ее предполагаемой самообороны от насильника… Но если толкнула она его, он должен был стоять в тот миг возле путей. А не получается.

– Чего еще не получается? – Лейкин сам стоял спиной к останкам человека, писал, неловко поддерживая папку с протоколами пятерней левой руки. Он не желал поворачиваться к ужасу места происшествия лицом.