Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад

- После случившегося вы не должны осмеливаться говорить мне даже слово, Ноэль, – высокомерно упрекнул Ренато. – Минуту назад этот человек бросил вызов всем присутствующим сразиться с его судьбой. Никто не ответил, кроме меня. Я сказал шестьдесят унций, вот они. Ты ждешь, чтобы измерить их, идиот?

Ловкими пальцами Бруно быстро раздал карты. Последние игроки с других столов исчезли. Только два или три остались вокруг стола, с любопытством наблюдая странную битву. Хуан казался спокойным, пока Ренато трясся от злобы, а Ноэль покорно опустил голову. Падали карты одна за другой в сгустившейся тишине сдерживаемых дыханий, пока…

- Король пик! – объявил Ренато. И довольный, не в силах скрыть резкость, заметил: – Невозможно изменить судьбу Хуана Дьявола! Ты потерял все одним махом!

- Нет! Одним махом будет все, что у меня есть. Все, что есть, против девяноста унций! – свирепо Хуан погрузил руки в карманы, извлекая горсти монет, смятые купюры. Там были деньги всех стран: маленькие и крупные фунты стерлингов, бледное золото Венесуэлы рядом со смятыми бумажками в сто франков и голландские флорины. – Здесь девяноста унций, чуть больше, чуть меньше. Все против твоего, если только не откажешь мне отыграться!

- Я не отказываю. И если хочешь играть, разрешаю, пока не доберусь до твоего грязного корабля! Карты, крупье!

Одна за другой падали карты в тишине, накаленной присутствующими, а напряженный от эмоций голос Ноэля перечислял:

- Бубновая двойка… тройка пик… пятерка треф… четверка червей… Бубновая дама!

- Я выиграл! – указал Хуан со смесью гордости и радости.

- Не трогай. Двести унций против этого! – предложил Ренато. И с выделенной иронией заметил: – Если только ты откажешь мне отыграться…

- Я никогда не отказываю! – гордо пришел в ярость Хуан. – Карты, крупье!

- Ай, моя хозяйка… хозяйка! Мы в самом деле едем в Кампо Реаль?

Ана, казалось, не могла шевелиться: мясистые губы подрагивали, смуглые щеки от страха стали пепельными. Она стояла перед Айме, которая нахмурившись, заставляла мозг быстро сочинять план, чья первая идея была подсказана матерью:

- Я злая… живу обманом, разве ты не слышала? Собственная мать так думает. Ее две дочери так далеки от ее сердца, одна возвышенная… возвышенная – это Моника… злая… злая я, конечно же. Нет низости, на которую я была бы неспособна, потому что у меня нет сердца. Д`Отремон меня купили… купили своей уважаемой фамилией. Я их собственность, понимаешь? Понимаешь?

- Я понимаю, куда мы должны ехать. Вы не знаете, как там все стало, когда сеньор Ренато уехал. Сеньора позволила делать Баутисте все, что ему взбредет. Когда сеньора София распоряжалась в Кампо Реаль…

- Я знаю… но скоро не она будет приказывать, а я, поняла? Это единственное, что я могу забрать, и заберу.

- Но я числюсь у Баутисты в черном списке! – пожаловалась испуганная Ана.

- Ты на моей стороне. Пока служишь хорошо, тебе нечего бояться. Послушай, Ана, до того, как сеньора Д`Отремон взяла тебя к себе в услужение, ты жила в высокой части имения, да?

- Да, хозяйка, я работала на плантации кофе. Как это было ужасно! Нужно было загружать корзину вот такого размера сюда на голову, срывать каждое зернышко по одному. А когда корзина переполнится, тогда можно было поесть. И в хижинах спали все вместе, как собаки.

- Не все живут так. Есть танцы, иногда праздники. А чуть выше ущелья живет женщина, которую все уважают.

- Ах, да! Там живет Чала, колдунья. Все называют ее Карабоссе. Ее всегда зовут для умерших, чтобы она одела их в саван, а еще когда кто-то родился. Она продает мази от заболеваний, амулеты для привлечения любви, шелковые куклы, которые служат мести, потому что то, что делают с куклой, будет происходить с человеком, которому мстят.

- Говоришь, ее зовут, когда рождается ребенок?

- Да, хозяйка, почти все женщины кофейной плантации для этого зовут ее. Когда хотят, чтобы ребенок родился или не родился. Она исцелила многих от всяких болезней, но я боюсь ее.

- Мы повидаемся с ней. Ты не должна никому говорить. Сделаем так, чтобы никто не узнал, но эта женщина поможет мне. Я дам ей столько денег, сколько она никогда видела, и она сделает то, что я велю.

- Ренато, наконец ты пришел! Я умираю от беспокойства, сынок!

- Не стоит, мама.

Солнечный свет омывал блеском центральный двор старого жилища Д`Отремон. Ренато, уклоняясь от матери, прошел в библиотеку. Похудевшая и дрожащая ладонь Софии взяла его за руку, с затаенным упреком останавливая:

- Ты провел ночь не дома, Ренато.

- Действительно, – подтвердил Ренато с неподдельным дурным настроением. – Я был на улице, но…

- Ты не смог бы уделить мне несколько минут, сынок? Я возвращаюсь в Кампо Реаль и забираю Айме. Разве не этого ты желал? Не просил меня это сделать?

- Я уже несколько дней просил об этом.

- А теперь не хочешь, чтобы мы уезжали? Тебя не волнует? Все равно? Вижу, ты очень огорчен. И я чувствую себя больной. Не зашел бы ты ко мне.

Ренато тихо позволил себя увести, а беспокойные глаза матери читали на его лице следы ужасной бури, опустошившей его душу. Она привела его в самую большую спальню с большими окнами, закрытыми шелковыми занавесками, через которые едва проникал дневной свет, болезненный для глаз Ренато. В свежем воздухе, отдающем ароматом лаванды, в приятном тусклом свете знакомой атмосферы, он почувствовал, что расслабляются натянутые нервы. Будто он снова вернулся в детство и искал в материнской нежности защиту от всех зол.

- Ради Бога, садись, сынок. Вижу, ты тоже болен. Хочешь, я попрошу принести тебе чего-нибудь освежающего, немного чая?

- Нет, мама, я ничего не хочу. Я слушаю тебя, потому что ты хочешь, а потом…

- Потом я оставлю тебя в покое, знаю. Позволить тебе это в моих силах, и я сделаю это. Если Бог хочет, чтобы ты был в покое. Если покой твоей души можно достигнуть любой ценой. Если мы снова начнем друг друга понимать, сын мой, то я согласна. Если позволишь мне немного присмотреть за твоим счастьем.

- Моим счастьем? Никто не счастлив, мама.

- Я знаю. Но есть тысяча способов жить, не чувствуя себя несчастным. Если ты сделаешь усилие, примешь свершившееся, вернешься на старый путь, позабыв обо всем и исправишь жизнь.

- Я не могу уехать, покинув женщину, которую люблю. Не могу уехать, пока соперник оскорбительно и дерзко бросает мне вызов. Теперь я сам дал ему сильное оружие: деньги. Я играл и проиграл. Много… много денег... Знаю, это не важно, знаю, что мы богаты. Мы можем бросать на ветер деньги, а руки все равно будут полными. Я бросил пригоршню, а он поднял ее. Если бы ты видела, как он смеялся, погружая руки в монеты!

- О ком ты говоришь? Ты лишился рассудка, Ренато!

- Хуан Дьявол уже не нищий! Он получил наследство!

София Д`Отремон покраснела так, словно голова вот-вот взорвется. Затем она упала, потрясенная и ошеломленная тем, что услышала.

- Ты сделал это? Ты искал его?

- Не искал. Я вошел, как помешанный. Я не хотел ссориться с Айме, не хотел ломать в щепки дверь. Я слишком сильно ненавидел ее в тот момент. Когда я увидел бумаги, когда понял, что это была ее идея, когда связал все со словами, которые она сказала мне, выходя из суда, я свирепо ее возненавидел. Это она хотела, чтобы Моника приняла постриг. Она ревнует к моему уважению, чувствам.

- На это у нее были все причины на свете. – сурово подтвердила София.

- Меня не волнует, что имеет причину, а что не имеет. Чтобы не позволить себе совершить это безумие, я вышел из дома, ходил по улицам до рассвета, слушал колокола монастыря и подошел к церкви. Я хотел увидеть Монику хотя бы издалека. Я не видел ее, она не появилась. Я шел дальше, как лунатик, пока не дошел до пристани. Воздух, наполненный селитрой, ударил в лицо, словно дал пощечину. И снова я ослеп от ненависти и ревности. Она была на Люцифере, «единственная собственность Хуана без фамилии». Мне показалось, что я снова услышал эти слова в суде, увидел проклятое дерзкое лицо, и лицо Моники, смотревшее на него. Любит ли она его? Теперь она любит его?