Западня - Воинов Александр Исаевич

— Кто там? — отозвался сонный женский голос.

— Пустите переночевать!

В глубине скрипнула кровать, метнулась бледная, словно размытая тень, и вдруг окрепший женский голос крикнул:

— Убирайся! Слышь?.. А то полицая крикну!

Тоня опомнилась, лишь перепрыгнув через какой-то плетень с острыми, как шипы, обрубками сучьев, один из которых вонзился в ногу. Она тихо вскрикнула от боли, но тут же зажала рот ладонью. Потом долго стояла, прислонившись к хлеву. За стенкой тихо похрюкивала свинья. Хоть к ней бы пробраться, прилечь где-нибудь в углу на клочке сена! Однако на двери хлева висел замок.

От холода мелко дрожало все тело.

Тоня решила повторить попытку — обогнула хлев и по тропинке снова подошла к хате.

Тускло блеснуло окно. Под ногой хрустнул черепок разбитого горшка. За темным, с приоткрытой форточкой окном — сонная тишина. И от одного сознания, что совсем рядом покой в сон, Тоня теряла последние силы.

— Тетенька! Тетенька! — шептала она в оконную щель. — Проснитесь, тетенька…

За окном что-то щелкнуло, стукнуло, послышалось шлепанье босых ног. К стеклу прижалась бледная маска лица.

— Кто там? Чего нужно? — глухо донеслось до Тони.

— Тетенька, пустите переночевать!

Женщина долго молчала, потом уже не злым, а усталым голосом крикнула:

— Ступай, ступай себе! Тут не постоялый двор! — и плотнее захлопнула форточку.

Тоня пошла вдоль дома, у крыльца упала на скрипучую ступеньку. Никуда она отсюда не пойдет! Не может. Нет сил.

Она привалилась щекой к шершавому бревну, натянула на голову воротник пальто и затихла.

Где-то вдалеке проехала машина. Сбившись во времени, пропел какой-то дурень петух, но, видно, сообразил, что еще ночь, и угомонился.

Время тянулось в мучительной чуткой полудреме, и все же Тоня не услышала, как за ее спиной скрипнула дверь. Но когда женщина, вышедшая на крыльцо, испуганно ахнула, она мгновенно очнулась и вскочила.

— Ах ты господи! — воскликнула хозяйка. Еще не прибранная, в наспех накинутом на плечи платке, она с участием смотрела на полузамерзшую девушку, у которой от холода стучали зубы, а воспаленные глаза запали. — Я же не думала, что девчонка ночевать просится! Заходь, заходь! Разные тут бродят. Пустишь, а потом сами же в полицию и донесут!..

Тоня вошла за хозяйкой в хату, и на нее сразу обрушилась блаженная теплынь. Она присела к столу, еще дрожа от не вышедшего из ее тела холода, и почувствовала, что не может раскрыть глаза. Хозяйка что-то говорила, но голос ее доносился издалека, и Тоня ни слова не понимала.

— Проснись! Вставай!

Чья-то рука безжалостно трясла Тоню за плечо — так, верно, палачи будят свою жертву, чтобы вести на казнь.

Тоня с трудом очнулась, со стоном разогнула затекшую спину. Рядом стояла встревоженная хозяйка.

— Быстрее уходи! Уже рассвело! Могут заметить, что из моей хаты вышла! Ах ты господи, несчастье-то какое! Не хочу тебя гнать, да ведь сама в тюрьму угожу. Уходи, уходи, милая! Прости, что с вечера ночевать не пустила. Пуганые мы!

Тоня поднялась:

— Спасибо, хозяйка!

— Да чего там «спасибо»! Всю ночь на крыльце провалялась! Ты на улицу-то не выходи, задами, задами пробирайся, так безопаснее будет.

И действительно, за огородом — кусты, они сразу прикрыли Тоню, и через несколько шагов она оказалась на склоне холма. Теперь уже никто не мог заподозрить ее в том, что она ночевала в деревне. Она могла только что взобраться на этот холм со стороны дороги.

Когда Тоня выбралась наконец на дорогу, ведущую в сторону Доронина, она вздохнула свободнее. Если теперь какой-нибудь патруль и придерется, она сумеет объяснить, кто ее начальник!

Боже, как устала! Где ты, старый диван с жесткими, шершавыми валиками? Какое счастье почувствовать под своим бочком твои острые пружины! Свалиться бы на обочину, прижаться к прошлогодней траве и заснуть хотя бы на часок.

Туфли! И надо же было ей отправиться в тех, в которых ходила по городу. Дура несчастная!.. Вот теперь и страдай…

Несколько раз мимо проезжали машины, она поднимала руку, но шоферы лишь улыбались — и ни один не остановился.

К условленному месту она подошла с часовым опозданием. В редком кустарнике невдалеке от дороги, у небольшого косогора, грелись двое немолодых мужчин. Одежда на них была потрепанная, лица небритые. Заметив Тоню, они не двинулись с места.

Обоим около сорока. Однако один все же постарше. На его круглом лице — сетка морщин, темные глаза с хитроватым блеском; одет в зеленый стеганый ватник, прожженный в нескольких местах и с заплатами на рукавах, и черные брюки, заправленные в стоптанные, давно не знавшие щетки высокие яловые сапоги с порыжевшими голенищами.

Когда Тоня свернула с дороги и направилась к костру, один что-то быстро сказал второму, ковырявшему в костре короткой палочкой. Тот взглянул на Тоню глубоко посаженными серыми глазами, усмехнулся и ничего не ответил. Впрочем, когда Тоня подошла совсем близко, он распрямился, одернул помятое темное пальто и даже застегнул его на одну пуговицу. Это движение не ускользнуло от Тони, но сразу она не могла понять, что именно ее в нем насторожило.

— Здравствуйте, — сказала Тоня, подходя. — Вы меня ждете?

— А почему именно вас, девушка? — спросил тот, кто выглядел чуть постарше.

Но человек, ворошивший палочкой хворост, улыбнулся и весело сказал:

— Люблю храбрых девушек! Подсаживайся! Ты, я вижу, основательно устала.

Тоня присела к костру и протянула к огню руки.

— Вы меня давно ждете? — снова спросила она, словно не услышала их слов, а сама думала, как бы невзначай упомянуть о Луговом. Штуммер не дал ей пароля. Приходилось выкручиваться самой.

— Всю жизнь! — воскликнул человек с палочкой в руке. — Я не схожу с этого места уже два года!..

— Вот видите, — сказала Тоня, — как полезно быть постоянным. Когда я училась в школе, у меня был учитель математики, некто Луговой. Он говорил, что в мире все меняется, кроме таблицы умножения.

Мужчины переглянулись.

— Так, — сказал тот, кто постарше. — Ты, видать, большая шутница. Ну, давай знакомиться. Григорий Иванович!.. — Он похлопал растопыренными пальцами по своей груди. — А вот этот немолодой человек с заросшей мордой — Виктор Степанович…

— Зови меня просто Витя, — быстро сказал тот.

— Галя.

— Чудное имя! — воскликнул Виктор. — Хорошее, скромное имя… Ну, Галочка, действительно мы тебя заждались… Признайся, есть хочешь?

Она увидела банку мясных консервов, кипящую на горячем пепле, и почувствовала острый голод. Виктор, ловко орудуя палкой, вытащил банку, поставил ее возле Тони, протянул ей складной нож.

— Заправляйся, детка! Соли и хлеба не проси — чего нет, того нет…

Она ела обжигаясь, а они оба внимательно ее разглядывали, прохаживаясь насчет ее аппетита.

Казалось, они отнеслись к ней по-дружески, даже позаботились о ней. Но почему-то в их спокойном дружелюбии Тоне чудилось что-то неестественное. И потом, этот костер невдалеке от дороги. Почему они не боятся, что пламя привлечет патруль?

— Ну, как поживает Луговой? — вдруг спросил Григорий Иванович, когда Тоня справилась с последним куском мяса и отбросила в сторону банку.

— Жив, здоров, чего и вам желает, — ответила она в том шутливом тоне, который между ними установился.

Но сейчас Григорий Иванович уже не улыбался.

— Ты знаешь, куда мы идем? — спросил он. — Тебе сказали, что ты поступаешь в мое подчинение?

— Нет. Этого мне не говорили.

— Ну, так я тебе об этом объявляю.

— Хорошо, — покорно сказала Тоня.

— Слушай, Григорий Иванович, — сказал Виктор, — пусть лучше Галя подчиняется мне!..

— Перестань шутить!.. Через два часа мы уже не сможем ни о чем договориться. Так вот, Галя, как бы ни сложилась наша судьба в отряде, я за тебя в ответе. Поняла? Луговой сообщил, что назначает тебя связной. А мы будем представлять и его.

Она вслушивалась в каждое произнесенное им слово. Ничего, что могло бы вызвать подозрение. Если Луговой действительно существует и без ее помощи нашел пути к Короткову, он мог, конечно, попросить, чтобы о его связной позаботились. Но почему Штуммер, который всякий раз перехватывает связных Лугового, никак не может добраться до него самого?