Воля владыки. У твоих ног (СИ) - Радовская Рия

Она помолчала, покусала костяшку на пальце и отвернулась.

— Я здесь в первый же вечер хотела сдохнуть. Вазу какую-то грохнула. Да мне поровну было чем, честно говоря. Потому что всякого о дворце наслушалась. Что здесь еще хуже, чем в трущобах, что владыка по-разному развлекаться любит. Например, отдавать анху на круг стражникам и смотреть. Или дворцовым извращенцам — так же. И знать я здесь никого не знала, и договариваться было не с кем, и все дырки в единоличное пользование предлагать, чтобы пометили, некому. Да и зачем я им, здешним? У них тут благородные, знатные, нежные, а я кто? Шваль трущобная. Короче… разное передумала. Дохнуть мне не хотелось, конечно, но… казалось, так лучше. А потом… потом я много всякого про течку узнала. Это не было… ни больно, ни унизительно. Но теперь как подумаю, что меня не он, а кто-то другой трахать будет, тошно делается, хоть вой. Я не знаю, что это. У меня тоже такого не было никогда. И не знаю, как у других бывает. Но для меня сейчас это нормально, да. То, что ты говоришь. Вернее, ненормально совсем, конечно, меня никто не выбирал, и мне выбирать нельзя, никому из нас нельзя, потому что потом… совсем край может быть, вот что. Но не получается по-другому. И это бесит.

— Я не верю, — прошептала Лин. — То, что ты слышала. Он не такой. Ну, ты же видела, за что стражникам отдают, мы обе видели. А слухи, — она вспомнила Нариму — вот сидит рядом с тобой убийца-душительница, так?

— Да знаю я. И сама уже не верю. Но у меня тогда совсем с головой хреново было. Течка на носу, зачистки эти все, пыточная… В общем, я рада, что меня остановили. Может, и вообще должна быть на седьмом небе от счастья, что бездна знает почему в сераль забрали. Не могу сказать, что здесь плохо живется. По сравнению с трущобами — просто какой-то сказочный сон. Но то, что я не знаю, чего ждать… раздражает. И куры эти еще. Они не то что все доступные члены обсудят, еще и тебе под шаровары залезут при первой возможности, чтобы посмотреть, как там что. Воротит от этого. С другой стороны… — она подняла голову, посмотрела на Лин так, будто раздумывала — говорить или лучше промолчать. Тряхнула волосами и резко спросила: — Ты все эти художества на Лалии видела? Не сама же она их себе понаставила. Рожа у нее, конечно, довольная. Но она… не знаю, странная, и ей, видно, такое нравится. Но, должно быть, нравится и владыке. Вряд ли он стал бы себя насиловать даже ради митхуны. Так что на круг он, может, и не пускает, но поразвлечься любит по-всякому.

— «Я ношу на себе только то, что хочу носить», — припомнила Лин. — Это Лалия сказала. У меня тогда, наверное, на лице написано было что-то вроде «как он мог» и «не верю», вот и объяснила. Не знаю, что тут сказать. Помнишь, как Сальма от него пришла? «Ах, владыка был так нежен, я так мечтаю попасть к нему снова»… Может, он правда всякое любит и готов подстраиваться?

Лин прикусила губу. Вдруг вспомнила другое: «Я чуть не убил свою первую анху». Это было личное, не для трепа, но подтверждало мысли Хессы. А еще — как старший агент Лин отлично знала, что анха не всегда способна контролировать свои желания, а сейчас и на себе это испытала. Насколько контроль теряется во время течки и на что способна согласиться анха в пылу страсти, она думать боялась. Потому что на ум лез исключительно криминал с печальным исходом.

Но Сардар, кажется, Хессу не обидел. Иначе, после всего, что рассказала — разве Хесса тосковала бы так и ждала бы? Не только в неопределенности дело. Но это тоже было личное — и не ее, поэтому спрашивать Лин не стала. Только сказала:

— Хорошо, что у тебя тогда не получилось. И, Хесса… у тебя ведь его метка. Значит, хотя бы о следующей своей течке ты точно знаешь.

— Да уж, знаю, — та потянулась к шее, дотронулась и тут же отдернула пальцы, будто обожглась. — Но после следующей течки будет еще одна, и еще… Это никогда не закончится. Я не умею ни как Сальма светиться от счастья, ни… говорить о важном, вообще не умею ничего, что могут… эти. Орать разве что, по поводу и без, да и то не в койке, а так… И вообще он — первый советник, а я — безродная анха из трущоб, — она невесело усмехнулась, сказала спокойно: — Да плевать, не обо мне речь.

А ведь Сардар тоже из трущоб, хоть и не безродный. Лин помнила, что рассказывал владыка о своем первом советнике. Но передавать на сторону доверенное в приватном разговоре — такое она не уважала. А подбодрить Хессу хотелось, поэтому сказала другое:

— Зато все «эти» тебе завидуют из-за его метки. Потому что он меток не ставит. Никогда. И без разницы ему, похоже, что они умеют. А обо мне, — она пожала плечами, — смысла нет говорить. Что толку гадать, если от тебя ничего не зависит. Я психанула просто. Спасибо, что выслушала. Перед кем я бы тут еще… так.

— Да и я бы ни перед кем. Так что взаимно, — Хесса несильно пихнула Лин в плечо и поднялась. — Пойду кофе попрошу. Честно говоря, выпила бы чего покрепче. В трущобах был клиба… варил такую забористую бормотуху, мозги прочищала знатно, и жизнь после нее хоть и не переставала казаться жопой, но становилась жопой уже не такой беспросветной. Жаль, тут такого не пьют. Тебе взять?

— Бери, — согласилась Лин. — И сладкого чего-нибудь, что ли. Что за бред тоже, никогда не любила сладости, а сейчас тянет.

— Это перед течкой, — кивнула Хесса. — Бывает, наплюй. Я один раз сожрала целую сахарную голову. Все деньги, какие были, отдала. Тупо сидела в подворотне и грызла ее. Потом с год на сахар даже смотреть не могла — мутило.

Глава 28

Как можно собираться на праздник дольше получаса, Лин не понимала. Умыться, одеться, расчесаться — ну, может, одежду еще в порядок привести, но здесь этим занимались слуги, оставалось взять из шкафа и надеть. Сама Лин, если бы не запрет, приладила бы еще дротики под рукава, но это тоже — минута.

Сераль собирался два дня. Были скандалы за очередь в купальне, за кремы для лица и за лучшего парикмахера. Истерики по поводу не того цвета, фасона и вышивки на праздничных нарядах. Почти настоящая драка за помаду того оттенка, который нравился владыке. Острые, завистливые и злые взгляды — если бы взглядом можно было убить, то Асиру пришлось бы хоронить всех своих анх.

Лин сразу сказала Хессе, чтобы на ее компанию не рассчитывала. Та в ответ только хмыкнула.

— И чего боялась? Сама видишь, к чему идет.

Они прятались в саду от охватившего сераль безумия, пили кофе и говорили о всякой ерунде, не касаясь больше сложных тем. И, как ни странно, Лин было хорошо. После встречи с владыкой — вернее, после того как закончила истерить, вспоминая ту встречу, — она успокоилась. Не смирилась с предстоящим, но решила — нет смысла паниковать раньше времени. После праздника Ладуш отведет ее к профессору. А пока можно расслабиться, ждать и предвкушать — так же невинно, как дети предвкушают прогулку с родителями в парк развлечений.

В день торжества градус безумия взлетел до небес. Представление должно было начаться после обеда, ближе к сумеркам, но уже с рассвета все были на ногах и в панике. И только Лин, вопреки обыкновению, задержалась в постели.

С ней случилось странное.

Сны уже снились — жаркие, полные тоски и томления сны, в которых владыка прикасался к ней, или она дотрагивалась до владыки, оставлявшие мучительную неловкость, стыд и робкую надежду. Иногда Лин просыпалась среди ночи от особенно яркого сновидения и долго лежала, глядя в темноту и успокаивая сбившееся дыхание. Но в этот раз ночное пробуждение испугало. В промежности было влажно и скользко, как будто сильно вспотела и не вымылась. И так сильно, мучительно хотелось провести там рукой, что Лин не удержалась. Пальцы легко скользнули между разошедшимися от нажима складочками и погрузились еще глубже. Во влагалище было мокро и скользко, оно легко раскрылось от прикосновения, впустило внутрь.

— Твою ж… — прошипела Лин. — Это что, уже…

Слово «течка» замерло на языке — произнести его даже вот так, шепотом и ночью под одеялом, показалось вдруг жутким. Будто окончательный приговор, которого давно ждала, но надеялась, что все как-нибудь обойдется.