Я буду твоими глазами (СИ) - Неярова Александра

Скоро, очень скоро покажутся стены из бревенчатого сруба и камня Кагояра града. И вот взобрались они на самый высокий холм, отсюда как на ладони виднелось великое словенское городище. Отстроили краше прежнего княжество за лето и осень минувшие.

Дым, поднимающийся над теремами, сгущался в небе туманным смогом, ластился пологом под серыми снеговыми тучами. Расчищенная дорога извилистой полосой сбегала из леса прямо до громоздких распахнутых ворот крепости.

Ближние веси раскинулись на белесом просторе. Из крыш изб под снежными шапками и валил тёмный курчавый дымок, топил народ печи, время зимы как никак пришло. Суровая пора холодов, морозов, да хороводов и отдыха народу от труда.

Вон как ребятня с девицами и молодцами в снежки на улочках резвились, да на санках катались поочередке. Эхо заливистый смех аж сюда доносило. И не скажешь, что недавно скорбящий плачь почти в каждом доме слышался, мор многие невинные жизни повыкосил.

Народ пытался жить дальше, а память горя по близким в сердцах хранил.

Верея задрожала от жалящих душу воспоминаний. От тягостных дум и переживаний. Как встретит её Совет бояр? Разве примет её, безродную девицу, знать? Признает ли княгиней?..

Хотела бы она верить, что всё обойдется, однако шибко на это не надеялась.

– Чего пригорюнилась, Вереюшка? – Чуткий Златояр прошёлся пятерней по плату, не прикрывающему косы, и спине девичьей. К боку своему теснее привлек.

Притихла она под его рукой, а на щеках вспыхнул румянец, быстро же князь раскусил её настрой.

– Не примет меня Совет бояр. И… батюшка твой.

– Совет примет ту, которую Лада благословила. Недовольным я споро языки укорочу, – громыхнул над ухом сурово. – А Буревой ждёт тебя, примет, как дочь, отбрось сомнения.

– Я ведь простой крови, любый… –возразила тихо, пряча замёрзший нос в вороте кафтана.

Макушки поверх расписанного вышивкой плата коснулся поцелуй. Златояр сказал твёрдо:

– Верь мне. И ничего не бойся.

Верея старалась верить, и чем ближе они подъезжали, тем крепче становилась в сердце надежда, что худшее обойдётся.

Караульные в башнях завидев всадников и сани, затрезвонили в колокол. Повысыпал любознательный народ на улицы града, яро приветствуя своего возвратившегося князя, да не одного – с невестой!

Все бояре коршунами стеклись на княжий двор. В дорогих одеждах, с золотом на шеях и руках, они жаждали поглазеть что же за девицу привёз наконец господин, кою так долго и упорно искал, переложив бразды правления в свою отсутствие на плечи старого князя Буревого.

По спине Вереи пронеслась дрожь, но вместо того, чтобы отвернуться, она неожиданно для себя выпрямилась и гордо вскинула голову. Робеть и унижать себя им не позволит.

– Кто это с тобой, милостивый государь? – выкрикнул какой-то смельчак. – Чьих кровей будет красная девица, княжна земель соседних, аль заморская принцесса?

Поднялся тогда хмурый Златояр вместе с Вереей прямо в санях, возвышаясь над собравшимся сборищем советников и люда, рокочущим тоном, не терпящим возражений, представил свою избранницу. Рассказал всем без утайки, откуда Верея.

– Веда на троне? – роптали в толпе, ужасаясь, забывая добро.

– Безродная…

– Не слыхано!

Не понимал люд как же так, князю положено ровню себе под венец брать. По стопам отца пошёл, тот уже взял однажды такую, и ничем добрым это не закончились – Агидель тёмной ведьмой оказалась.

– Так не годится, князь! – заартачился тот самый крикливый, грузный бояр, выкатившись брюхом вперёд и размахивая руками. Кто-то поддакивал ему согласно.

– Это мне решать, – отрезал Златояр, мрачнея с каждым выкриком.

И опять княжье слово встретил людской гомон. Толпа распалялась все сильнее, а уж как ярилась знать, чуя мнимую вседозволенность.

– Не допустимо!

– Не ровня древлянка.

Со всех сторон зазвучало согласие злых языков. Златояр свирепея руку правую на рукоять меча опустил, готовый убивать за выбор суженой любого недовольного. Верея предотвращая беду, накрыла его ладонь дрожащей своей. Как бы не было больно от людского неприятия, а жизни всё ж ценнее, тихонечко шепнула князю на ухо:

– Не нужно. Подумай об их детях, кто тех кормить станет? Сирот не примут, чужими они будут в семьях, лишние рты никому не нужны. – Не понаслышке Верея знала это, тяжела доля таких детей.

И взмолилась тогда веда светлым богам отчаянным шёпотом, прося помочь великих и рассудить. Боги услышали её.

– Что тут за шум?! – из глубин терема раздался грозный голос, а следом по ступеням во двор тяжело, прихрамывая спустился старый князь. – Чего вы, бояре, раскудахтались, как наседки?

В миг поутих и народ, и советники, последние расступились в стороны, давая дорогу Буревому. Увидел седой князь, что сын вернулся да не один, а с невестой долгожданной, смекнул сразу что за смуту тут стервятники посеяли.

Покосился на разъярённого Златояра, на руки их с ведой, покоящиеся на рукояти меча, головой в досаде покачал. С Вереей взглядом пересëкся и ухмыльнулся довольно: не робела древлянка златокосая, пусть и бледна лицом несмотря на кусачий морозец.

А в груди старика тоска с сожалением разлилась, душу вояки иглами пронизывая. Но поздно, не повернуть время вспять, ничего нельзя уж исправить, как бы не хотелось.

– Чушь здесь городите, – бороду, посеребрённую сединой, поскрёб, пальцами огладил. – Али забыли, как давеча своих жен, мужей, братьев и сестёр, детей и внуков мором сраженных на кострах жгли, оплакивали, а?!

– Нет же, княже…

– Разве можно. Что ты?

– Как такое забыть? Свежа память, бабы вон по ночам плачут, – понурили головы мужики. Упомянутые бабы и молодки всхлипнули, кому-то вовсе поплохело, за грудь схватились.

Обвёл Буревой присмиревшую толпу свирепым взглядом, припечатывая жалящими словами к мать-сыре-земле:

– А кто всему виной не запамятовали? Чьими руками деяние черное было сотворено? – и сам же ответил: – Ведьмой Агидель! Скольких змея окаянная сгубила – не сосчитать! Мне мысли ворожбой злой затуманила, сына, наследника, чуть в Навь не отправила, одной ногой уж там был.

– Твоя правда, княже, – кивал народ, соглашаясь. Каждый родичей терял.

– Не обошла беда лютая ни одного дома, – подхватили бабы заунывно, лица в ладонях пряча, к мужьям на грудь кидаясь.

– Вот и древлянка пострадала – разом всех родичей лишилась… По моему велению зарубили, острог её сожгли, – проговорил Буревой глухо, вину за собой признавая, не отказываясь.

Ахнули особо впечатлительные. Другими взорами впились в тонкую, что берёзка гибкая, фигурку веды.

Буревой смотрел прямо в опечаленные голубые глаза Вереи, прижимала она кулачки к груди, разрываемая чувствами на куски. Сын подле неё ястребом стоял, обнимал за хрупкие плечи, готовый броситься и разодрать любого её обидчика.

– А Верея не смалодушничала, спасла Златояра и сняла колдовство тёмное. Пала ведьма, а вместе с ней и чары злые, мор развеялся по ветру. Так потому, что сердцем девица чиста! – и рявкнул тогда старый князь громогласно, пристыжая народ: – Такова значит благодарность ваша за добро?! Как смеете вы все осуждать выбор вашего князя?!

Крик Буревого потонул в тишине. Люд простой и бояре глаза постыдно отвели, а кто согласен не был, смолчали, языки прикусив.

Старый князь довольно крякнул и прохромал, на трость опираясь, до саней с сыном и златокосой невесткой. Его некогда могучая фигура теперь согнулась под тяжестью лет и грехов прошлого.

Увидев веду ближе, он побледнел и опустился на больные колени прямо в снег под приглушенный ропот народа.

– Верея, дитя моё, – прошептал он дрожащим голосом, глядя на веду снизу вверх. – Нет мне, старику, прощения за деяния минувшие. Вину свою колдовством ведьмы непщеваю, признаю и буду нести бремя до конца дней своих. Но позволь немногое мне, дать вам с Златояром своё благословление отеческое.

Верея оторопела, увидев слëзы на испещренном морщинами и следами болезни лице Буревого.