Глаз бури - Мурашова Екатерина Вадимовна

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154

– Вот, гляди, Софья, какие раньше праздники были! Нынче так бывает ли?

Туманов держал в руках книгу. Книга жила отдельно, явно чувствовала себя в этом положении неловко и ежилась кожей переплета. Казалось, что она замерла от страха и сейчас ударится в бегство. Выглядел этот временный союз совершенно противоестественно. Приблизительно также, на вкус Софи, смотрелись фабричные рабочие, когда Оля Камышева и другие насельники коммуны потчевали их трудами Плеханова и Карла Маркса. Софи спрятала ухмылку.

– Сама прочтешь или мне? – продолжил Туманов.

– Что ж, прочтите, – не скрывая любопытства, попросила Софи.

Туманов вздохнул и начал читать, почти не сбиваясь, тщательно проговаривая слова и расставляя ударения. «Так читают гимназисты приготовительного класса – подумала Софи. – И мои ученики крестьяне… Впрочем, пожалуй, из лучших».

В дверь с заранее изготовленной на лице озабоченностью заглянул Иннокентий Порфирьевич, увидел, как Туманов читает Софи вслух, едва ли не охнул, и мгновенно исчез. За дверью отчетливо послышался его высокий шепоток, никак не пересекающийся с низким, хрипловатым голосом хозяина.

– «Торжество давалось белому классу девиц на Неве перед дворцом И. И. Бецкого. По наступлении ночи, на Неве издалека приплыл к его двору остров, на котором представлена была мыза с пахотною землею и с разными сельскими жилищами. На передних острова сторонах были видны развалины прошедшей войны, а в дальнем острова стороне, лесом окруженный храм, над которым стояла статуя, изображающая «Милосердие», с прочими признаками почтения за воспитание. Во время ходу и до остановления острова на месте, играла наиприятнейшая сельская музыка, а жители упражнялись в сельских работах. Когда остров остановился, из военных развалин выступила «Слава» с трубою, масличною ветвью и воздвигла русский штандарт; все сельские жители острова с восторгом встретили это появление и с музыкой, и пением воспели похвалу монархине, и на развалинах башни устроили ее обелиск и разными огнями разсвещали весь остров и украсили венками храм благодарности за воспитание, до этого стоявший закрытый деревьями. Все жители острова при этом веселились и ликовали; в этом торжестве принимали участие и младенцы, собравшись в кружок, из них восемь, с гирляндами, танцовали в средине храма, круг жертвенника, на котором в белом девичьем одеянии два младенца беспрестанно сыпали фимиам.

Иллюминации и музыка продолжались на Неве до рассвета, потом весь остров, при непрестанном игрании музыки, плыл вниз реки. После был праздник в Смольном, в присутствии пяти классов знатных особ. Гостей принимали в большом зале четыре из белого класса в вестальском одеянии девицы. Зал сверху донизу был украшен венками и живыми цветами. Здесь наверху были надписи на разных языках и на плафоне представлены были со всеми их признаками «Благодеяние» и «Благодарность», на конце стояла Парнасская гора. Из этого зала публика проходила в сад. Плетень из зелени, связанный с оранжевыми деревьями, служил украшением в большой аллее. Шесть ниш в цветах шли от места до места, где на больших довольно театрах представляли девицы разные действия. В конце аллеи стоял «Храм Добродетели», вход в который был закрыт горой; с последней сходили пастушки с дарами для Розарии. Пастушки плясали и изъявляли свою радость. В то время, как «Добродетель» украшали венками при игре на всех инструментах, гора, закрывавшая вход во храм, разверзлась и открыла храм. В нем виден был жертвенник с священным огнем, жертвенник окружал амфитеатр с находящимися в нем 70 весталками, стерегущими огонь; 40 пастушек и 20 сельских девиц, стоявших внизу на ступенях, сойдя вниз, стали плясать…»

В этом месте чтения Туманов перевел дыхание и восхищенно сопнул широким носом. Софи, не выдержав, расхохоталась.

– Чего ты смеешься, Софья? – удивился Туманов. – Вон как шикарно… Остров, смотри, приплыл… С мызой и пахотой…

– Михаил, но это же дикость языческая! Убогое подражание греческим и римским образцам, точнее, искаженное воспоминание о них. Неужто вы не понимаете?!

– А все равно! – упрямо возразил Туманов. – Красиво. Теперь так бывает? Ты видела?

– Нет, – Софи пыталась оставаться серьезной и одновременно не поддаться раздражению.

Получалось не очень хорошо. Вообще-то дикарское простодушие Туманова чем-то даже обижало ее. Он не должен быть таким. Но отчего – не должен? И кому – не должен? Почему он не может оставаться таким, каков он есть? И какое до всего этого дело самой Софи?

– Сейчас все это варварское великолепие, слава Богу, уже невозможно. Тогда, при крепостном праве, человеческий труд вообще ничего не стоил, – попыталась объяснить Софи. – Цари дарили придворным деревни и земли с сотнями и тысячами душ. Все достается легко, легко и расточается…

– Это правда! – воскликнул Туманов. – У меня много денег. Я тоже хочу устроить праздник! Скоро Рождество, потом Новый Год, что ты скажешь, Софья? Ты поможешь мне? Мы поставим в центре нижнего зала фигуру этой… «Добродетели»…

– А шляпниц нарядим весталками, которые, как известно, были девственницами! – подхватила Софи.

Туманов ненадолго смутился, а Софи неожиданно на это его смущение разозлилась. Видимо, по его взглядам, порядочная девица Софи либо не должна была знать о существовании «шляпной мастерской» (а как же тогда организованный самим Тумановым визит Грушеньки?), либо уж, все зная, не смела говорить об этом вслух.

– Наплевать на то! – вслух сказала Софи.

– На что наплевать? – изумился Туманов.

– На все! – отрезала Софи.

Туманов не знал, что на это сказать, тяжело мрачнел на глазах, и взглядом, уже знакомым Софи, искал спасительную бутылку. Бутылки не было.

– И как же ты так живешь, милая… а?

– Да вот так и живу, – буркнула сквозь зубы Лаура, отворачиваясь.

Хотя полагалось бы сказать что-нибудь жалостливое, улыбнуться умильно, возвести к небу голубые глазки. Лаура это умела; причем – искренне, практически не притворяясь. Ей ведь и впрямь очень жалко бывало себя, и маменьку, и братиков. И к этим разнообразным господам, что делили с нею темно-розовое атласное одеяло в маленькой комнатке, тяжело пропахшей лавандой, – почти ко всем – ей нравилось относиться тепло, можно сказать, по-матерински. Бедненькие: дома их толком не ласкают, вот сюда и тянутся. Почти никто из них не бывал ей противен… вот как этот, нынешний.

И вроде что в нем особенного? Обыкновенный мальчишка прыщавый. Сказал, будто студент. Врет небось. Студенты разве такие! Лаура судорожно вздохнула. До недавних пор ей и в голову не приходило сомневаться в том, что студенты – именно такие; вернее – точно такие, как все мужчины, недоласканные, невеликого ума, одержимые страстью доказать свою силу и всяческое превосходство. Что с них взять, кроме денег? Да и тех пока добьешься – измучаешься.

Нет, существовали, конечно, и другие мужчины – в романах, которые Лаура поглощала, когда оставалась одна и превращалась в Грушеньку. Свою тесную комнатку она заливала лавандой, чтобы отбить невыводимый запах пота. Притаскивала из кухни тарелку сладостей – мосье Жак, добрая душа, всегда давал чего захочешь, – усаживалась в кресло, закутавшись в шаль, а зимой, когда бывало холодно, и в то же темно-розовое одеяло. И – давай лихорадочно шелестеть страницами да сыпать, не глядя, в рот засахаренные орешки. Вот так она проглотила нынешней зимой «Сибирскую любовь». Все глаза проплакала из-за Машеньки да Веры. Софи, которая в романе чуть не больше всех пострадала, Грушеньке почему-то жалко не было. Теперь, поглядев на нее живую, она поняла – почему. Такой все нипочем! И Серж ей вовсе не был нужен, и правильно, что он не ей достался. Ах, Серж…

Еще совсем недавно Грушенька, вцепившись пальцами в облезлые подлокотники кресла, мечтала, как жила бы с таким Сержем в самой что ни на есть глухой тайге. Он да она в маленькой избушке, а вокруг снега нетронутые. Как Вера с инженером своим… ох, и как она могла этого страшенного полюбить?! Наверняка и не любила – это она, Софья Павловна, все про нее придумала! Это ей самой такие нравятся – навроде хозяина, господина Туманова!

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154