Горькие плоды смерти - Джордж Элизабет

Бросив взгляд на стол, она увидела, что на автоответчике мигает огонек. Женщина нажала на кнопку воспроизведения, достала из кухонного шкафа чай и пинту молока из холодильника. Перелив молоко в кувшин, она поставила на стол заварочник и прослушала сообщения на автоответчике.

От сестры, от матери, от управляющего, затем кто-то дважды повесил трубку, и наконец: «Звонила на ваш мобильный, но вы не ответили», – произнес женский голос. Типичный рабочий класс, подумала Рори. Если судить по акценту, откуда-то из Западного Лондона. «Это Барбара Хейверс, – продолжила звонившая женщина. – Готовы результаты повторного вскрытия. Хотелось бы встретиться с вами и поговорить. Это то, что вы думали. Названа иная причина смерти». Дальше Барбара Хейверс оставила ей два телефонных номера – своего мобильника и служебного телефона. Если Стэтем позвонит ей, они договорятся о месте и времени встречи…

Да, подумала Рори. Она знала это. Знала.

Она посмотрела на часы. Одиннадцать двадцать. Звонить в это время сержанту Хейверс на мобильный невежливо – та, возможно, уже спит. Поэтому редактор позвонила по служебному номеру и оставила голосовое сообщение. Завтра она весь день будет дома или «уже сегодня, когда вы получите это сообщение», сказала она, и если у Барбары будет время, они легко смогут встретиться. Тем более что она сама ждет этой встречи.

Сказав это, Рори заварила чай и задумалась о сообщении, оставленном Хейверс: иная причина смерти. Она знала, что сердце у Клэр крепкое, как у быка! Как хорошо, что она не поверила всем этим словам о том, что у ее подруги случилась фатальная сердечная аритмия!

Алистер встал в полночь. Лег он в девять, но спал лишь урывками. Вставать ему нужно было в два ночи, и, проснувшись в половину одиннадцатого, он отказался от дальнейших попыток уснуть. Ему не хотелось лежать в постели – по крайней мере, в этом доме.

За последние двенадцать дней Каролина стала неузнаваема.

Она как будто много лет прятала в себе совершенно другого человека, который вырвался наружу лишь после смерти Клэр Эббот. Или же появление подруги Клэр, Рори Стэтем – сначала в Кембридже, а затем в Шафтсбери – окончательно ее добило. Так это или нет, Маккеррон не знал. Зато он понимал другое – эта новая Каролина непременно и окончательно добьет его самого.

«Так же, как Уилла», – подумал мужчина, осознавая, что это чудовищная мысль. Он поспешил выбросить ее из головы и, уткнувшись лицом в ладони, сел на край кровати. Здесь, в этой постели, он уже целую вечность спал один. И одиночество это, если только он не предпримет никаких действий, продлится до конца его дней.

Каро же была вся в трудах и заботах. Первым делом она вычистила каждый сантиметр дома, вылизав его сверху донизу, – начала еще на рассвете и трудилась, как безумная, целый день до глубокой ночи. Старыми зубными щетками вычистила швы между кафельными плитками. Ползая на четвереньках, вымыла тряпкой деревянный пол. Вымоченными в воде с добавлением уксуса тряпками отдраила все оконные стекла и вытерла их насухо газетами. Дочиста выскоблила плиту и холодильник. Вынув из кухонных шкафчиков все их содержимое, протерла их внутри ватными тампонами. Из комнат вынесла всю мебель, которую тщательно отполировала. Вытащила из дома ковры, выбила их и пропылесосила, а затем занесла ковры обратно и вернула в комнаты мебель, на которой теперь не было видно ни единой царапины. Из платяных шкафов был выброшен весь старый хлам. Занавески были выстираны, стены вычищены, потолки и осветительные приборы надраены до блеска. При этом за все время уборки Каролина не проронила ни слова, и только когда работа была закончена, ее прорвало. Она выплеснула все.

Свое детство и все свои обиды на одинокую мать-колумбийку, которая не хотела ее, но была вынуждена сохранить ребенка и которая привезла ее из далекой страны, что была, как Каролине известно, ее настоящей родиной. Наличие в ее жизни одного-единственного человека, который по-настоящему ее любил. Это ее замечательная, ласковая колумбийская бабушка, которая подарила ей красивого котенка – его пришлось оставить, когда они с матерью перебрались в Лондон, где ей было так одиноко…

Ранний брак стал для нее бегством – да-да, бегством, как ты понимаешь, от матери-колумбийки, которую давно бросил мужчина, сделавший ей ребенка… Это ее замужество за хирургом, которому было наплевать на нее после того, как он получил от нее все, что хотел, ему было наплевать и на двух его сыновей…

Которых он не любил, ты слышишь меня, он не мог их любить, потому что любил только себя, и один из этих сыновей ужасно страдал с самого детства, потому что у него было жутко деформированное ухо, слышишь меня, деформированное ухо, маленький рост, словесное недержание, которое он не мог контролировать, и никто никогда не понимал его, и никто не помогал ей воспитывать его, она сама помогала ему, служила ему…

И так до тех пор, пока муж не ушел от нее, и он бросил ее, прежде чем она успела сама уйти от него, потому что он вроде как был, но вроде его и не было, при этом он желал прикасаться к ней, но знает ли он, что она чувствовала… ты хотя бы имеешь представление о том, каково это, Алистер…

И каково ей было, когда он ее бросил, и как она увидела его в тот вечер на рождественском представлении, как это вновь помогло ей ощутить себя нормальным человеком, и она впервые почувствовала нечто иное, кроме отчаяния, которое долгие годы преследовало ее из-за того, что она заставила себя сделать то, что от нее потребовала сделать собственная мать…

Так что брось меня, если хочешь, а когда я убью себя, спляши на моей могиле, потому что я вижу это в твоих глазах каждый день, вижу, как ты этого ждешь. Как ты сравниваешь меня с ней и проклинаешь тот день, когда я позвонила тебе по телефону и сказала, что ушла от него, дорогой, приезжай ко мне, потому что я спала с тобой и думала, что мне судьбой предназначено быть с тобой после этого, потому что зачем иначе я спала с тобой, если это было не навсегда?

Маккеррон накричал на нее. Хотел даже ударить, чтобы заставить замолчать. Только и всего. Но потом она замолчала на целых двое суток и не выходила из своей комнаты, и он начал опасаться, а также начал надеяться, и спросил себя, что такого случилось с ним, что страх и надежда стали для него одним неразделимым целым? Да, я спас ее, подумал он. Я спас ее, разве не так, спас от мужа и кошмарной ее жизни с ним, но кто теперь спасет меня самого?

Он встал в темноте с кровати и подошел к окну. Дорога рядом с домом была подсвечена слабым лунным светом. Вдоль другой стороны улицы тянулась живая изгородь, отгораживавшая владения фермера. Там, в тени, виднелась человеческая фигура. Она явно замерла в ожидании, следя за домом. Лили Фостер, подумал мужчина. Кто же еще может бродить, как зомби в ночи, в надежде, что их постигнут всяческие беды?

Выданное полицией предписание не остановило ее. И Алистер всегда знал, что так и будет.

Она была переполнена ненавистью. Пока она не добьется того, чего там она добивалась, она не оставит их в покое. Правда, теперь Фостер стала намного умнее, чем вначале, когда появлялась в пекарне, когда пыталась забраться в дом Маккеррона, когда преследовала их с Каролиной, когда что-то кричала им издалека и вблизи и когда подбрасывала к порогу какашки, дохлых птиц и тому подобную мерзость.

Даже если он позвонит в полицию в такой поздний час, она исчезнет прежде, чем полицейские прибудут на место. Так будет, даже если Лили и не увидит, как он подойдет к телефону, наберет номер и шепнет: «Она вернулась, она возле дома, она угрожает своим присутствием, она хочет причинить нам вред, и вы должны помешать ей».

Полиция приедет, но не найдет на траве у изгороди никаких следов. Пусть земля там и мягкая, Лили Фостер теперь умная, она знает, где ей стоять, и никаких следов она не оставит.

Он был беспомощен перед лицом ее постоянного присутствия. А она как будто ожидала каждого шага внутри дома, которые сделают он или Каро.