Твой силуэт как иллюзия (СИ) - Анафест Ольга "Anafest"

Возвращение в Москву было вынужденным: поступление не за горами, последний год в школе необходим для адаптации — всё же Москва и Санкт-Петербург далеко не одно и то же. Нужно прожить несколько лет в обоих городах, чтобы понять, как велика разница. Почему та же гимназия? Потому что она одна из лучших, высокий уровень подготовки учащихся, возможность углублённого изучения интересующего предмета. Всё ради мечты.

— Ты с сестрой помирился? — Яна умела задавать неприятные вопросы.

— Мы не ссорились.

— Я серьёзно. Как бы я ни относилась к ней, она твоя сестра и имеет право знать. Для неё ты предатель, сам же понимаешь.

— Думаешь, что-то изменится, если я объясню? Она не хочет слушать.

— А ты пытался?

— Слишком много воды утекло, поздно пытаться исправить что-то.

— Или ты идиот, или очень невысокого мнения об окружающих тебя женщинах, — Казанова недовольно поджала губы. — Ты не даёшь им шанса. Ты решаешь за них. Сейчас ты поступаешь с сестрой так же, как с Сабиной — не даёшь права выбора. Это жестоко.

— Ты сама говорила, что я сволочь, — Смирнов усмехнулся. — Так и есть, как видишь.

— Неужели ты не хочешь вернуть былое?

— То есть стать ничтожеством? Нет, спасибо.

— Ты никогда не был ничтожеством. Ты просто был мягким. Но я не об этом. Разве ты не хочешь нормальных отношений с сестрой? Ты ведь по-прежнему любишь её. Ты всегда ищешь её взглядом в толпе и успокаиваешься только тогда, когда находишь. Тебе необходимо знать, что она в порядке. А твои постоянные звонки домой, когда ты остаёшься у меня? Ты же всегда пытаешься ненавязчиво выяснить, где Алеся! Себя хоть не обманывай.

— А теперь представь: мы помирились, и я вдруг снова уезжаю. Уезжаю навсегда. Представила?

— Она поймёт!

— Не думаю.

— Вот именно, что не думаешь! Антонова та ещё дрянь, может, но что такое мечта и как больно её терять она лучше других понимает. Она грезила спортом, а что вышло? Ты просто не замечаешь. Она на физ-ре еле сдерживается. Ощущение, что ей выть хочется. Одна из первых спортсменок школы вдруг становится вечной тенью на скамейке освобождённых. Думаешь, ей легко? Думаешь, она не поймёт, что значит для тебя мечта?

— Казанова, мне казалось, ты следователем стать хотела, а не адвокатом.

— Ты считаешь, что разбираешься в жизни лучше других. Возможно, во многом лучше, но у тебя нет права решать за них. Это не твой выбор.

— Достаточно, Ян. Давай остановимся на этом.

— Самое паскудное — сожаления. Я делаю всё, чтобы потом не сожалеть, потому что когда-то давно сделала вещь, которая до сих пор грызёт меня изнутри.

— Какую?

— Сказала отцу, что не люблю его из-за того, что он не купил мне какую-то игрушку. Представляешь, из-за какой-то жалкой игрушки!

— Ты всего лишь была ребёнком. Дети от обиды и не такое сказать могут.

— Согласна. Только вот отец умер на следующий день.

— Что с ним случилось?

— Слышал о промышленном альпинизме?

— Да.

— Отец занимался этим. Сорвался со стены и разбился.

— Мне жаль.

— Знаешь, как мне жаль? Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь испытал подобное. Не делай того, о чём будешь сожалеть. Есть то, что нельзя исправить. Не стоит упускать шанс, пока он ещё есть.

— И ты думаешь, что он всё ещё есть?

— Он есть практически всегда.

— Я не уверен, что хочу…

— Хочешь. Просто боишься всего, что может пошатнуть твою решимость. Ты не слабак. Ты всё равно не сдашься и будешь двигаться вперёд. Только не оставляй за спиной сожаления, иначе будет очень больно.

— Казанова, откуда ты взялась такая? Я люблю тебя, — Егор крепко обнял девушку и поцеловал в макушку.

— Знаю. И я тебя.

Они действительно любили друг друга. Есть любовь на уровне духовном, когда души притягиваются. И всё же эта любовь отличалась от той, что они испытывали к другим мужчине и женщине. К тем, кто был не только в душе, но и в сердце. К тем, кому эти простые, но полные глубоко смысла слова не так просто сказать.

Подростки, какие они? Зачастую они делят всё на чёрное и белое, без полутонов. Да или нет, без компромиссов и вариантов. Они готовы перейти черту и прыгнуть в пропасть. Они считают, что уже достаточно знают жизнь и не доверяют взрослым.

Они умеют любить. Любить отчаянно, до боли. Они знают цену дружбы. Они ненавидят предательство, но порой предают сами. Они врываются во взрослый мир, стараясь познать всё одним махом, ошибаются, падают и иногда не находят в себе силы подняться.

Они совершают ошибки и учатся исправлять их. Они ищут свой путь.

Они становятся взрослыми.

========== Глава 29 ==========

не бечено

Может любовь измеряться в сантиметрах? Чёрт его знает, но ты любишь его сильнее с каждым проникающим в тебя сантиметром. Пошло? Развратно? А кого, мать его, это волнует? Грёбаная любовь не спрашивает разрешения войти, не деликатничает и не мнётся у порога — она к херам сносит с петель дверь и вихрем врезается в тебя с ядовитой гаденькой ухмылочкой. И это не сказочно красиво, — долбаные сказки заканчиваются в детстве, когда узнаёшь, что бородатого мужика с мешком подарков за спиной не существует, — это до отупения больно и невыносимо. Это наркотик, без которого ломает и корёжит, а после принятия очередной дозы мозг улетает, как докуренный до фильтра и обжёгший пальцы бычок в форточку. Чем больше принимаешь, тем больше и отчаяннее хочется. Только вот время между принятием доз, как бы тебе этого ни хотелось, не сокращается. Не ты решаешь. И плевать, что выглядишь потрёпанной шлюхой на исходе удачной ночи, с фонарями любви под глазами, когда приползаешь домой, шатаясь как пьяная, потому что больно свести ноги и сделать нормальный шаг. Между вами не искра пробегает — между вами вечно работающий сварочный аппарат. И пусть умом ты понимаешь, что являешься всего лишь одним из верблюдов в огромном караване, тянущемся через пустыню, сердце отказывается принять этот факт и жаждет большего. Сердце слишком жадное, чтобы довольствоваться малым.

Злишься, бесишься, куришь вдвое больше прежнего, но не можешь сделать ровным счётом ничего, только бросаешься на него как ненормальная при первой же возможности. Он никогда не отказывает. Потому что ему всё равно. Не ты, так другая — желающих достаточно.

И ты терпишь это, проживая свой личный ад, потому что он для тебя слаще эфемерного Рая.

Алеся с грохотом поставила стопку на барную стойку и закрыла на мгновение глаза. Она как натренированная ищейка снова выследила его. Подойти и обломать девку, тискающуюся с ним?

— Привет, — Громов встал возле неё, уперевшись коленом в высокий стул. — Каким ветром?

— Всё тем же.

— Тебе разве завтра не нужно в школу?

— Миш, — Антонова устало взглянула на него, — убери от Славки эту дрянь. Не могу смотреть…

— А ты не смотри. Не надоело ещё?

— У тебя всё просто, да?

— Нет, детка, у меня всё сложно, но это мои личные проблемы, а вот ты занимаешься самотрахом, прекрасно осознавая всю глупость этого малоприятного процесса.

— Ты любил когда-нибудь?

— Не разочаровывай меня, Алесь, — Громов обнял девушку за плечи, развернув к себе.

— Потанцуешь со мной?

— Конечно.

Он прижимал её в танце, весьма откровенно касался, но ни на секунду не допускал мысли о переходе черты. Ему было искренне жаль эту девочку. Совсем ещё соплюшка, она просто выбрала не того человека для любви, хотя он, как никто другой знал, что выбирать в этом случае не приходится. Мишка Громов тоже знал, что такое любить, как бы абсурдно это ни звучало, и потому ему действительно было жаль её.

Слава сам подошёл к ним, не дожидаясь очередного спектакля, где главной героиней непременно стала бы Антонова.

— Привет. Мих, можешь уже отлипнуть от неё, я здесь.

— Ревнуешь? — Алеся подмигнула ему.

— Ревность — это венерическое заболевание сродни гонореи: противно, болезненно и передаётся половым путём. Предпочитаю избегать всяких болячек.