Молот Солнца: Ветка Нируби (СИ) - Смит Дейлор

Новости пришли спустя три с половиной месяца. Но совсем не в том виде, в каком их ждала маменька. Это было официальное приглашение метентару университета Гванталы Горной мэтру Джоуну на свадебную церемонию мастера Биза Ноба и сеньориты Вильмы Билоу, которая должна была состояться через два месяца в родовом поместье Нобов в столице Цаса, Криштал-Порте.

Маменьку и дядю Джоуна эта новость сильно расстроила, да и Лауна Альва почувствовала, как что-то неприятно кольнуло ее с левой стороны груди. Чем же это, интересно, какая-то там Вильма Билоу лучше нее, Лауны Альвы Мита-Грин?

Дядя Джоун заметил выражение ее лица и успокоил:

­– Семья Билоу очень известна в Криштал-Порте, у них уйма денег. Наши восемь орнитомимусов и четыре лошади не смогли составить им конкуренцию… Но Бизу Нобу жутко не повезло. Видел я ту Вильму Билоу — она чем-то похожа на мою обезьянку.

Дядя Джоун обманывал — с сеньоритой Вильмой он знаком не был, а вот ручную обезьянку действительно имел. Кличка у нее была Жижа, потому что в детстве она часто страдала от поноса, и Лауна Альва даже рассмеялась, когда представила себе новую невесту Биза Ноба, похожей на эту обезьянку…

Впрочем, скоро ей стало не до смеха. Примерно через пару месяцев после свадьбы Биза Ноба к поместью Мита-Грин подъехал курьер в блестящей резной повозке, запряженной парой орнитомимусов, выгрузил прямо у ворот какой-то сундук и передал папеньке письмо, запечатанное тяжелой сургучной печатью. Курьер так и сказал с сильным иностранным акцентом:

— Послание для господина Сида Мита-Грин, эсквайра…

Подобное обращение было очень непривычным для Снежных земель, и Лауна Альва его запомнила, а немного позже выяснила, что так в Озерной Ойкумене принято обращаться к господам, титул которых тебе точно неизвестен, но ты при этом хочешь проявить уважение.

— Ответ на письмо надлежит дать не позднее трех дней. Я заеду за ним лично, господин Мита-Грин, — объявил курьер, сел в повозку и укатил вдаль, погоняя орнитомимусов длинным хлыстом.

Письмо, не смотря на свое иностранное происхождение, было написано на ительском — самом распространенном в их местах языке после шэндийского. В нем сообщалось, что некий рэй Чанкето из города Верхний Барт, что на западе Озерной Ойкумены, просит у господина Мита-Грин руки его дочери Лауны Альвы. В качестве подтверждения серьезности своих намерений он высылает господину Мита-Грин «дар признательности» в виде драгоценностей и золота на сумму, эквивалентную ста тысячам тэйлов…

На этом месте папенька сразу прервал чтение, кинулся к сундуку и поднял крышку. Он был забит золотом, драгоценными камнями и ювелирными изделиями потрясающей красоты.

— О-о! — тут же воскликнула маменька, подняв к небу руки. — Неужели Единый Разум внял моим просьбам и послал Лауне Альве порядочного жениха⁈

Сама же Лауна Альва даже и не знала, как на это реагировать. Приятно, конечно, когда кто-то — особенно если он самый настоящий рэй — признает твою красоту и готов ради нее расстаться с такими-то деньжищами. Но как-то уж очень сильно это напомнило ей мясную лавку мастера Бруна, где торговля шла приблизительно по такому же принципу. И Лауна Альва на какое-то время почувствовала себя седлом барашка. Отменным, высокого качества, но все же просто седлом барашка.

— Папенька, читай, что там дальше написано! — раздраженно воскликнула она.

— Читаю, милая, читаю… — успокоил ее папенька, закрыл сундук, сел на него сверху и вернулся к письму.

«Не далее, как два месяца тому назад вашему покорному слуге довелось побывать в городе Кришлат-Порте на торжестве по случаю свадьбы мастера Биза Ноба и сеньориты Вильмы Билоу, — писал рэй Чанкето из Верхнего Барта. — Претор Ноб весьма любезно провел для меня экскурсию по своему замечательному дому, и в одной из комнат я увидел целую коллекцию портретов красивейших девушек со всех краев Объединенной Ойкумены. 'Это все дочери древнейших родов нашего мира, — пояснил мне претор Ноб. — Но мой сын сделал свой выбор в пользу местной красавицы, и теперь мне надлежит вернуть эти портреты их прежним владельцам. Такова традиция…» Тем не менее, он позволил мне осмотреть все эти портреты.

Так вот, среди них, словно легендарный камень Нируби, блистал портрет вашей прекрасной дочери, уважаемый господин Мита-Грин! Я был сражен в самое сердце. С большим трудом мне удалось уговорить претора Ноба уступить мне этот портрет, за сумму, которую я не стану даже называть, чтобы вы не сочли меня излишне расточительным. Но с той самой минуты не было у меня ни мгновения покоя, ваша дочь не идет у меня из головы.

Еще раз любезнейше прошу у вас руки прекрасной Лауны Альвы, и прошу передать ваше решение по этому вопросу с тем же курьером, который доставит вам сие письмо.

С глубоким уважением к вам, рэй Чанкето'.

До самых последних строк нигде в письме не упоминалось имя Лауны Альвы, и она относилась к этому, как к чему-то отвлеченному, хотя, разумеется, и понимала о ком тут идет речь — других дочерей у Сида Мита-Грин не было.

Но стоило ее имени прозвучать, как осознание реальности происходящего тут же обрушилось на нее с необычайной силой. В этом момент она впервые осознала, что очень скоро покинет отчий дом и начнет совершенно иную жизнь. Ее затянувшееся детство подошло к концу.

— Да кто такой этот рэй Чанкето⁈ — закричала она. — Мы его даже не знаем! И я не хочу уезжать в Озерную Ойкумену! Говорят, там… озера!

— Помолчи… — сказал ей папенька, сидя на сундуке с драгоценностями. Почесал в затылке и посмотрел на маменьку. — Нужно звать Джоуни, — заявил он. — Дочка права, мы и в самом деле ничего не знаем про этого Чанкето. Кроме того, что он, — папенька похлопал по сундуку ладошкой, — неприлично богат.

Пришедший вечером дядя Джоун несколько прояснил ситуацию. Рэй Чанкето, по его словам, был вице-мэром Верхнего Барта по вопросам торговли, было ему сорок пять лет и был он бездетным вдовцом.

Услышав это из уст брата, маменька сразу заголосила:

— А-а-а, так я и думала! Оуки-млаха! Теперь ты стала оуки-млаха!

— Подожди! — оборвал ее папенька. — Не ори… По нашей традиции, девушку можно назвать оуки-млаха, если ей исполнилось двадцать три с половиной года и к ней посватался престарелый вдовец… Лауна Альва еще не достигла предельного возраста, к тому же наш вдовец вовсе не такой уж и престарелый — ему всего сорок пять, как и мне! А я ведь еще ого-го! Так ведь, моя кр-расавица⁈ — и как бы демонстрируя, что он еще «ого-го», папенька ущипнул маменьку за задницу.

Маменька шлепнула его по руке и задумчиво потерла подбородок.

— А ведь ты прав… — заметила она, немного подумав. — Но нам нельзя терять ни одного дня! Нужно немедленно писать ответ с нашим согласием. И добавить, что свадьба должна состояться не позднее, чем через три месяца после написания этого письма… И тогда мы избавим нашу дочь от оуки-млаха!

И ответ был немедленно написан. Потом папенька вспомнил, что не поблагодарил рэя Чанкето за «дар признательности» и переписал его еще раз. Потом маменька вспомнила, что в письме забыли упомянуть приданное, и пришлось его переписывать в третий раз. А когда дядя Джоун сказал, что в таких письмах положено обсуждать расходы на свадьбу и предлагать список гостей, папенька оттолкнул от себя бумагу и сказал, что торопиться им совершенно некуда — курьер все равно прибудет за ответом только через три дня.

В итоге письмо все же было написано со всеми надлежащими подробностями и вручено курьеру к исходу третьего дня. Месяц спустя из Верхнего Барта пришел ответ с назначенным днем свадьбы.

Очень скоро Лауне Альве предстояло отправляться в дальний путь. Маменька с папенькой и дядя Джоун собрались ее сопровождать, тем более, что дядю Джоуна ректор Астарис отправлял в срочную экспедицию (Джоун по большому секрету поведал, что искать ему на этот раз предстоит сам Камень Нируби), и его маршрут лежал как раз через Озерную Ойкумену к славному городу Уис-Порту.

Так же с ними отправлялась Алариса в качестве подружки невесты и несколько рабов-аргасов. Все кипело предсвадебной суетой, не было ни минуты свободного времени, но каждый раз перед сном на Лауну Альву накатывало то самое чувство — она вновь начинала ощущать себя седлом барашка из мясной лавки мастера Бруна. И от этого почему-то хотелось плакать.