Санкция на жизнь - Палий Сергей Викторович

И началось.

Переучиваться с транспортника на военного пилота оказалось гораздо сложнее, чем Стас мог себе представить. Гораздо, гораздо сложнее. Последующие несколько дней обернулись сущим адом даже для него, отмахавшего полгода на «Хароне-зеро»…

Сначала их почти сутки гоняли на тренажерах. Имитационные капсулы, связанные друг с другом в единую сетку под контролем сервера-инструктора, позволяли постигать навыки быстро и эффективно. Учебные программы менялись на симулятивные, атмосферные на пространственные, простые на сложные, индивидуальные на командные… И так по кругу. Все это дело проходило под неполным гипнотическим воздействием для наилучшего усвоения. Иначе бы – даже с учетом самых лучших санкциров-инструкторов и современного учебного ПО – для прохождения курса пилотам потребовалось бы не меньше пары месяцев…

Мозги такое интенсивное информационное месиво сушило капитально, зато материал прочно и сердито засаживался в подкорку обучаемого с грацией железнодорожного костыля, вколачиваемого кувалдой в шпалу.

А во время получасовых перерывов вместо кофе и бутербродов младлеи получали хорошую порцию теории. Им вбивали основы тактики ведения боя в ближнем космосе и азы пиковой психологии. Пичкали инфой по всем известным типам и классам военных кораблей нашего флота, трамбовали в мозг ТТХ шаттлов дружественных держав и особенности тактических маневров соединений противника… Учили ориентироваться в навигационной сетке и делились маленькими профессиональными хитростями, не раз спасавшими жизнь не только курсантам-желторотикам, но и асам.

Цифры перемешивались в сознании с буквами, схемами, картами, 3D-образами, потоками битов и байтов. Пальцы болели от постоянного контакта с сенсорами тренажеров. Вегетативная, эндокринная и нервная системы балансировали на пределе истощения. Мышцы, стимулируемые электродами и химией, превращались в прочные жгуты, натянутые до одури и время от времени прошибаемые тиком. Перед глазами плыли прицельные тригономы, голографические изображения основных узлов истребителя, схемы боевых построений по звеньям и парам, пункты психоконтактного параграфа из общих положений последнего военного циркуляра, применяемого к космическим силам Игреков, перечень внешнеполитических и дипломатических санкций, клеммы в редукторе основного энергоблока сверхмалого истребителя-перехватчика «Комар», правила экстренного вызова спасательного корабля при боевом катапультировании, разновидности тепловых ловушек и ложных целей для ракет класса анти-М…

Через двадцать с лишним часов, когда время уже превратилось в болезненный для разума и печенки кисель из неимоверно медленно меняющихся цифр на часах, Тюльпин собрал группу в «учебке» и построил измочаленных в лапшу младлеев для разбора полетов. В прямом и переносном смыслах.

Пыхнув трубочкой, он разнес аромат табака и сакуры по помещению.

– Вы обречены на провал. Вас ждет скорая и непочетная кончина в вакууме.

Строй не шелохнулся. За прошедшие часы каптри сумел отжиманотерапией установить железную дисциплину среди подчиненных.

– Лоботрясы.

Тишина. Едва слышное сопение смертельно уставших пилотов.

– Санкции на жратву не получите.

И вот тут один из младлеев не выдержал. Его звали Руграно – мосластый парень лет двадцати пяти из бывших «кеглевозов». Так называли в профессиональной среде привилегированных пилотов-частников, работающих на дипломатических и других шишек.

– Какото самоволивство! – брякнул он на ужасном русском, выходя из строя. – Требуй вернуть меня уно моменто на Земля!

– Легко, – согласился Тюльпин. – Упал на земля и отжался тридцать раз.

– Нет!

– О, первый бунт, – поднял брови каптри, выскребая из трубки пепел. – Резво, резво… Я думал, вы еще денек протерпите, мазутня доморощенная.

Тюльпин неторопливо поднялся со стула, потрогал языком верхние клыки – сначала левый, затем правый – и вышел в центр зала.

– Видимо, вы не совсем меня поняли, любезные, – елейным тоном обратился он к пилотам. – Тяга такая. Вас никто не спрашивал, хотите ли вы служить в армии. Ваше мнение – дерьмо. Вам приказано служить.

– Но это противоречитто санкциям на запретто…

– Раз уж ты, упырятина, вышел из строя, – перебил Тюльпин разгневанного Руграно, – то подойди сюда. Не стесняйся.

Руграно набычился, шумно задышал, но приблизился к командиру. Рядом они смотрелись несколько карикатурно: мосластый итальянец оказался ровно на голову выше каптри.

– Коммандор… – начал Руграно и получил такой зверский удар носком армейского ботинка в пах, что беззвучно сложился, словно тростинка, и остался лежать на полу.

Стас оторопело глядел, как Тюльпин достает из кармана брюк платочек и тщательно протирает свой берц. Не из-за того, конечно, что тот испачкался при ударе, а для пущего эффекта.

Строй замер на полувздохе.

Никто из пилотов не мог предположить, что командир вот так подло врежет бедолаге по мужским причиндалам. Это было где-то на грани человеческой гнусности и бесчеловечного цинизма.

Спустя минуту Руграно все же нашел в себе силы, чтобы тихонько застонать.

– Гена, Марек, Стас, – обведя младлеев взглядом, спокойным тоном произнес Тюльпин. Словно бы у его ног не корчился в судорогах человек. – Шаг вперед.

Нужный вышел из строя, краем глаза отмечая, как на полметра вышагнули еще двое: угрюмый чех Марек с аккуратными черными бакенбардами на щеках и широкоплечий украинец Геннадий.

– Вы сегодня отработали погано, – возвестил Тюльпин. – Но остальные оказались еще хуже. Поэтому вы можете сейчас отдохнуть. Шестьдесят минут. Не спать. Если кто-то из вас, упырятин, заснет, вся группа будет отжиматься до следующего великого противостояния Земли и Марса. Ясно?

– Так точно!

– Дружнее надо, дружнее… – сморщившись, вздохнул каптри. – Остальные – на тренажеры. Понятно?

Поредевший строй гаркнул нечто среднее между «есть» и «блин».

– А теперь я отвечу на вопрос, который так и мерцает в ваших тупых башках, – сказал Тюльпин, глядя на сжавшегося в комок Руграно. – Вы терзаетесь мыслью: как посмел этот бессердечный козел так подло поступить с сослуживцем? «Ведь это же мужчина! Человек, в конце концов!» – вопит ваша негодующая селезенка. Объясняю один раз, любезные упыри. Ни я, ни вы, ни другие организмы, садящиеся за штурвал боевых кораблей, не имеют с самой минуты старта ни единой человеческой санкции. Запомните это. В космосе вы – боевые единицы. Боты, которые в любой миг могут быть уничтожены ботами противника. Или принесены в жертву своими же для успешного выполнения поставленной задачи. Мне вовсе не доставило удовольствия разбивать итальянские яйца, клянусь вакуумом. Но я не испытываю угрызений совести. Знаете почему? Потому, что моя задача не сожалеть о чертовых разбитых желтках, а сделать из вас бойцов. Боевых ботов, которые сумеют в нужный момент принести победу нашему флоту. Уверенную, сокрушительную победу, а не малоубедительный пат, усекаете? Тяга, любезные, следующая. Миротворческая миссия, которую планирует организовать командование, это не баптистская прогулка с бубнами по Арбату. Это военно-дипломатическая операция невиданного размаха, во время которой потребуется повышенное внимание со стороны боевого охранения диппредставительств и прочих гражданских мазутов. А я вовсе не уверен, что Игреки с распростертыми объятиями ждут нас по ту сторону Точки, чтобы принять истинную, мать ее, веру и беспроигрышную систему санкций. И, видит вакуум, я не испытываю никакого кайфа от того, что именно мне поручено вымуштровать дюжину дырявых штафирок. Это я про вас, кстати… За полгода так называемого интенсивного урегулирования конфликта в сфере нейтралитета Игреки отправили к праотцам около пятисот наших пилотов. Российский сектор СКО лишился лучших кадров, не говоря уже о материальных потерях. Бесспорно, другие космические державы тоже пострадали. И Игрекам досталось от души. Но в данный момент сей факт мне побоку. В данный момент у меня есть приказ сделать из вашего упырского рассадника боеспособную эскадрилью. Вот такая тяга.