Параллельный переход - Кононюк Василий Владимирович

Так и проходила эта ночь. Богдан вытаскивал меня, когда надо было отвечать на Стефины вопросы, мы болтали с ней о чем-то, что не имело значения, значимо было тепло наших тел и наших душ, которое мы дарили друг другу. Временами окликал Богдана, а сам нырял в мягкую пустоту забвения, где моя беспокойная память, не давая мне покайфовать, переворачивала перед глазами страницы фотоальбома.

Еще едва начал сереть небосвод, как при свете зажженной лучины я начал собираться в дорогу. К реализации своего видения нужно было готовиться, по ходу дела узнал у Стефы, нет ли у нее полотна на продажу. Оказалось, что есть в достатке. Вот оно, пагубное отсутствие инфраструктуры. Товара полно, а как его доставить на рынки сбыта — проблема. Обрадовавшись возможности продать что-то прямо на дому, Стефа сбагрила все свое полотно, заявив, что за зиму себе еще наделает. Смущенно заявила, что двух серебряков, которые я дал, слишком много, а у нее нет монет дать сдачу. Успокоив ее, что сдачу заберу полотном, когда приеду в следующий раз, выехал в село: надо было еще найти тетку Мотрю и отправить ее к Дмитру.

Проспав всю дорогу до села, в очередной раз поразился глупости рода человеческого, променявшего такое умное животное, которое привезет тебя само хоть сонного, хоть пьяного прямо в дом, целым и невредимым, на безмозглую бензиновую железяку, уже угробившую больше народу, чем во всех мировых войнах, вместе взятых. По приезде первым делом нашел Андрея и передал ему наказ атамана найти тетку Мотрю и рассказать ей про ранение Дмитра Бирюка. О том, что это был наказ мне, а не Андрею, скромно умолчал. Хлопцу радостно, что атаман о нем знает и помнит. Нельзя лишать человека радости: знал бы атаман, как легко Андрея обрадовать, он бы так и сделал. Но поскольку у него голова более важными мыслями занята, то не грех будет мне позаботиться о такой маленькой радости хорошему хлопцу. С другой стороны, становиться под рентгеновский взгляд тетки Мотри и вести с нею ненужные разговоры не было ни времени, ни желания. Выяснив у него, кто из хозяек ткет полотно на продажу, докупив, сколько нужно, чтобы вышло девять-десять маскхалатов, по дороге завернул к реке на луг, насобирал нужных травок и в полной готовности приехал, так сказать, к отчему дому.

Мать, как всегда, занималась домашним хозяйством, время шло к обеду, скоро должен был и батя подтянуться. Куда он отправился в воскресенье, не спрашивал — может, на речку пошел сеть в воду побросать. Вызвав Богдана общаться с матерью, сам, воспользовавшись фокусом, который у нас с Богданом начал недавно получаться, принялся сортировать привезенный гербарий на три кучки в соответствии с цветом, который давали эти растения. В распоряжении Богдана были уши, язык, мимика лица, в моем — все остальные функции. Тут требовалась особая чуткость и чувство локтя. Когда Богдану в процессе разговора хочется помахать руками и в руках нет ничего тяжелого и бьющегося, нужно передать контроль, а потом перехватить обратно, когда руки перестали быть выразительным средством. И наоборот, если у меня в руках горшок, а Богдану охота помахать руками, он должен находить другие способы передать свои чувства. Поставив три больших горшка с натуральными красителями в печь, начал резать полотно на куски по полтора метра и развешивать на веревке. Тут Богдан начал меня толкать к разговору — дескать, мать желает со мной пообщаться.

— Ну, здравствуй, мать, рад видеть тебя в добром здравии, что, соскучилась по мне? — пытался начать разговор с безобидной шутки, не совсем понимая, чего от меня надо.

— Ты что творишь такое, бесстыдник! Ты зачем дите малое с этой вдовой в постель уложил?

Попытка пошутить не удалась — мать сразу налетела как наседка, защищающая своего птенца.

— Ты, мать, головой думай, когда говоришь, а не другим местом. Ты где дите увидела? Богдану жениться скоро пора, по нем половина девок села сохнет: как едет по селу, так и висят на заборах, как груши. А тебе все дите да дите.

— Да он и не понимает, что было! Рассказывает мне, что он тетку Стефу всю ночь отогревал — замерзла она, дескать. Еще придумала такое, дитю голову заморочила! А как начал рассказывать, как он ее отогревал, то аж я красная стала, точно девка незамужняя.

— Ну, положим, про то, что Стефа замерзла, это я придумал, когда Богдан ко мне приставать стал, чтоб я ему ответ дал, что это он со Стефой делает, так что не надо на вдову наговаривать. А рассказывать его никто не учил — это он сам такой языкатый. Да и не пойму, что за разговор у нас такой дурной. Стефа довольна, Богдан довольный, я тоже довольный, тебя там близко не было, ты чем недовольна?

Злые слезы выступили у нее на глазах:

— Шуткуешь, дурачком прикидываешься?

Она сжала ладонями нашу голову, не обращая внимания на перевязанную щеку и на то, что нас, раненных, лечить нужно. Садистка, а не мать. Ее потемневшие от горя глаза двумя сверлами ввинтились в голову.

— Скажи мне ты, я уже всех спрашивала, знахарок, колдунов, — все сказали: смирись, он таким и останется, никто не поможет. Скажи, он станет мужем или так и останется дитем до конца своих дней?

Вот так всегда с этими женщинами: пока добьешься от них, чего они на самом деле хотят, они тебя разрежут на куски и сошьют обратно. При этом ты будешь виноват, что не понял сразу, — ведь каждому понятно: если тебе говорят, что на улице мерзкая погода, это означает, что нужно купить новый плащ.

— Ну, нашла кого спрашивать… Ты мне вот что ответь. Богдан до девяти лет рос, как все, а после того, как резню в усадьбе увидел, вроде как младше стал и уже не мужал — так дело было?

— Так, — выдохнула она, и в ее глазах загорелась надежда, они темным расплавленным золотом полыхали на ее лице, а руки судорожно сжали нашу бедную голову. Руки были сильные.

— Мать, отпусти голову, оторвешь — обратно не пришьешь. Я не буду ничего обещать, тем более что дело не на день и не на два. Годы могут пройти. Но я постараюсь помочь. Кто-то знает, где он был тогда и что он видел?

— Я все знаю, Оксана со двора его забрала, мне все рассказала.

— Опять говорю: я сделаю что смогу. Может, будет удача, а может, и нет. Того я наперед знать не могу. Торопиться тоже нельзя. Годы прошли, все былью поросло — время надобно, чтобы все распутать. Но надежда есть, что мужать обратно начнет.

Мать вновь ухватилась за нашу больную голову, поцеловала в лоб и, смахивая слезы с глаз, убежала в дом.

До чего отсутствие часов развивает чувство времени. Вот откуда мать знала, что уже пора накрывать на стол? Не успел повесить на дерево многострадальный мешок с соломой и пульнуть в него из самострела, как появились батя с Тарасом. Точно, рыбку ловили. У каждого в руках была вербовая палка с гаком, на которую сквозь жабры была нанизана выловленная рыба, и каждый волок на плечах рыболовную снасть, похожую на огромный сачок на длинной палке.

— Что, вояка, зуб разболелся — так тебя домой отправили? — Тарас был в своем репертуаре.

— Поздорову вам, родичи. Так разболелся, Тарас, у меня зуб, что не знал, что делать. Хорошо, татарин добрый попался, мне стрелой его выбил — сразу полегчало. А что, к тебе гости приехали? Я, как мимо проезжал, видел твою жену. Стояла во дворе с казаком молодым. Не из нашего села, незнакомый. Долго у вас гостить будет?

Ничего не сказав, Тарас, красный как вареный рак, побежал домой. Спрашивается, чего ты, парень, берешься шутить, если ты шуток не понимаешь? Подозрительно глядя на меня, батя направился в дом, а я за ним. Учитывая, что завтрак я проспал в седле, очень хотелось подкрепиться. Откуда-то и сестрички прибежали.

После обеда, припахав все женское население раскрашивать полотно авангардистской живописью в виде хаотических клякс зеленого, желтого и темно-коричневого цвета, оставив им в качестве примера мой испытанный в боях маскхалат, вновь пошел к мешку оттачивать снайперские качества — слава Богу, за работу это не считалось. И тут лень-матушка, вечный двигатель прогресса, подкинула мне одну идею, которую нужно было обязательно проверить.