Лейла. По ту сторону Босфора - Ревэй Тереза

Он всегда настаивал на том, чтобы провести ее к «Адлону», однако не приближался к входу. Она оборачивалась, чтобы увидеть его под липами: поднятый воротник пальто, руки в карманах. Ханс завидовал Селиму, но не говорил об этом с Лейлой. И женщина была ему благодарна. Их связь должна быть счастливой. Она не хотела, чтобы ее омрачали тучи.

Однако как не думать о будущем? Ей еще нет и тридцати. Она желала ясной, без всяких жалких тайн, жизни. И хотела иметь детей от любимого мужчины. Ханс не скрывал своих намерений принять ее веру и жениться на ней. Это было серьезное решение, и его искренность крайне тронула молодую женщину. Они будут жить в йали, пылко говорил он, убежденный, что они оба не выдержат разлуки с Босфором. Он будет заниматься раскопками в Хаттуша и работой в стамбульском музее. Слушая, как он описывает идиллическую картину, Лейла убеждалась, что все возможно и очевидно. Но такой энтузиазм иногда пугал суеверную турчанку, которая предчувствовала, что придется еще преодолеть множество преград.

После смерти Перихан Лейла стала намного более робкой с Селимом. Она боялась причинить ему боль, хотя и считала себя свободной от брачных уз. Она также боялась упрямства супруга. Лейла приняла под своей крышей Нилюфер, но муж по-прежнему был очень привязан к старшей жене. Вторая жена разочаровала его. Слишком мягкая и покорная, недостаточно образованная, она начала ему надоедать. Супруг никогда не подарит Лейле свободу по своей воле. Придется заставить его, а эта мысль очень ей не нравилась.

— Похоже, тебе нравится в Берлине, — улыбнулся Селим, надевая смокинг. — Ты не устаешь бегать целый день по городу?

Они были приглашены на прием в шикарную виллу в район Далем. Лейла развернулась к зеркалу поправить парчовый тюрбан, проверила, чтобы прямое шелковое муслиновое платье, вышитое жемчугом, закрывало щиколотки. Она будет среди самых элегантных женщин. Иногда случалось, что она не узнавала себя в зеркале, словно ее тело пропиталось западной яркостью. Она сияла, и это было заметно. Возможно, даже слишком.

— Здесь столько интересных вещей, — рассеянно ответила Лейла.

— Ты не скучаешь?

— Я постоянно в поиске сюжетов, которые будут интересны моим читательницам. Многие берлинские женщины согласились принять меня и ответить на мои вопросы.

Лейле немки казались экзотичными и обаятельными. Они ходили по большим великолепным магазинам, работали в зданиях, холлы которых были украшены мрамором и сталью, обедали в ресторанах. Они свободно высказывались, имели право голоса. У них были короткие стрижки с завивкой, ногти, покрытые ярко-красным лаком. По ночам они курили сигареты и танцевали до рассвета.

— Они просто-напросто похожи на жительниц Пера, — пробурчал Ханс.

— Вовсе нет! У нас женщины застряли в прошлом веке. А берлинские дамы свободны, понимаешь? По-настоящему свободны.

— И это явно тебя восхищает.

Как отрицать очевидное? Да, она счастлива находиться в Берлине! Совершенно неожиданно этот город вернул ее к жизни. Ее даже не пугала нищета. Ханс водил ее по лабиринтам жалких улочек позади Александерплац. Бородатые евреи в бархатных ермолках напомнили ей Восток. В Шарлоттенбурге русские открыли такие же рестораны, как в Пера. В кабаре Курфюрстендамм танцевали обнаженные девушки. Здесь же употребляли кокаин.

— После войны мир изменился, — объявила Лейла. — И мы не сможем вернуться назад.

Селим еще никогда не видел жену такой красивой и сияющей. Обеспокоенный, он почти сожалел, что предложил ей сопровождать его. Безусловно, он хотел поблагодарить ее за благосклонность по отношению к Нилюфер, но на самом деле он больше всего боялся остаться один. Потеря Перихан стала для него глубокой душевной травмой. От горя он и сейчас иногда просыпался по ночам. И если обстановка в его кошмарных снах менялась, то исход был одним и тем же: его малышка умирала у него на глазах, моля о помощи.

Ему вдруг стало душно, и, немного повозившись с ручкой, он распахнул окно. Секретарь выглянул наружу и вдохнул влажный мартовский воздух. У него на лбу выступила испарина.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спросила Лейла, положив руку ему на плечо.

Он закрыл глаза, собираясь с мыслями.

— Все в порядке… Просто сегодня утром меня ошарашила новость об убийстве Талаат-паши. Странно, не правда ли?

Бывший министр внутренних дел османского правительства, который скрывался в Берлине от преследований, среди бела дня был убит выстрелом из револьвера.

— По-видимому, убийцей оказался молодой армянин, который хотел отомстить за изгнание своего народа, — сказала Лейла.

— Я понимаю его поступок, но и осуждаю его. Куда катится мир, если мы занимаемся самосудом? Ты готова, любовь моя? — добавил он веселее. — Ты великолепна. Я вижу, что с приездом в Берлин ты расцветаешь, как роза. Я должен волноваться?

Под задорным тоном скрывались серьезные нотки. Селим пристально на нее смотрел. «Подозревает ли он меня в чем-нибудь? — задалась Лейла вопросом. — Это невозможно!» Он слишком занят. Она может свободно передвигаться по городу. Эта опьяняющая независимость! Неужели при всем при этом они с Хансом недостаточно осторожны? У нее по спине пробежал холодок. Внезапно появилось ощущение, что вокруг горла стягивается узел.

Граната взорвалась как раз в тот момент, когда они собирались сесть в такси. Лейла лишь заметила белую вспышку. От страшного шума у нее лопнули барабанные перепонки, и ее отбросило ударной волной на тротуар.

Лейла пришла в себя, лежа на земле. Кто-то легко хлопал ее по щекам. Ошалевшая, она заметила на своем пальто и белых перчатках пятна крови. От такси осталась груда дымящегося метала, вокруг которого бегали люди с огнетушителями. Она хотела позвать Селима, но не смогла выговорить его имя. Двое лакеев помогли ей подняться. Они несли ее внутрь, и у них под ногами скрежетало разбитое стекло.

— Где мой супруг? — наконец сипло произнесла Лейла.

Ее устроили в кресле рядом с фонтаном. От любопытных взглядов ее скрывали ширмы. Из раны на лбу сочилась кровь. У нее сдали нервы, и она дрожала, словно ее лихорадило. Врач поспешил осмотреть женщину. Несмотря на невыносимый гул в ушах, ей удалось услышать то, что он говорил.

— Мадам, вам нужно наложить швы.

— Мой муж? Что с ним?

— Его отвезли в госпиталь. Его ранило.

— Я должна его увидеть!

Когда она попыталась встать, врач обхватил ее за плечи.

— Мы вас проведем, мадам. Но позвольте сначала обработать раны. Прошу вас, доверьтесь мне!

От ужаса подкосились ноги, и она снова рухнула в кресло. Лейла догадывалась, что это нападение было связано с убийством Талаат-паши. Неужели эти люди займутся всеми турками, которые находятся в Берлине? В газетах говорилось о визите дипломата Селим-бея Эфенди с супругой. Их фотографировали на официальных приемах. Когда они шли к такси, Селим был на несколько шагов впереди. Был ли он жив? И если покушение не удалось, будут ли убийцы разыскивать его в больнице?

— Предупредите Ханса Кестнера, археолога! — приказала она слабым голосом. — Пусть ему доложат, что случилось!

Горничная поторопилась передать сообщение консьержу. Успокоившись, Лейла позволила врачу позаботиться о себе. Она была в шоке и почти не чувствовала, как зашивали рану.

Она сидела в темном коридоре огромного госпиталя, на ней по-прежнему было вечернее платье и повязка на лбу. Вокруг метались медсестры, не обращая на нее внимания. Приехав сюда, Лейла заметила палату для малоимущих. Это был настоящий двор чудес. Время от времени мимо пробегали хирурги в белых халатах. Она не решалась их окликнуть и продолжала сидеть, съежившись на стуле, парализованная страхом. В ней проснулись все черты скромной молодой османской женщины. Шум, запахи йода и камфары, металлический тембр немецкого языка угнетали ее. Она чувствовала себя потерянной.

— Лейла! Что случилось?

Сжимая в руке фетровую шляпу, к ней спешил Ханс. Она чуть не потеряла сознание, насколько сильно было ее облегчение.