Асы. «Сталинские соколы» из будущего - Корчевский Юрий Григорьевич

Снаружи по корпусу уже раздавались удары кулаками:

– Принимай!

На этот раз это был разведчик, раненный в плечо – бинты были наложены прямо поверх немецкой формы. Он был в сознании и постанывал сквозь стиснутые зубы, по-видимому, потерял много крови. Лицо его было бледным, и помогать Тихону разведчик был не в силах.

Тихон развязал обвязывающую раненого веревку и затащил его в пилотскую кабину. Там было сиденье, и предназначалось оно для летчика-инструктора в учебных полетах – перед ним устанавливали съемный штурвал. Там же в полете мог находиться летчик-наблюдатель при ледовой разведке.

Третий разведчик и вовсе испугал Тихона. Дотронувшись до него, пилот пришел в ужас – тот был холодным, неживым.

– Он же мертвый! – крикнул Тихон «отправляющему» ему пассажиров разведчику.

– Помоги забраться! – вместо ответа услышал пилот.

Последний из группы ухватился за протянутую Тихоном руку, взобрался в самолет и втащил за веревку узел с одеждой. С него ручьем текла вода, а самого трясло от холода.

– Да, мертвый! Командир наш… Что, бросать его? Мы его десять километров несли! Закон в разведке такой – своих не бросать. Взлетай! Времени нет, егеря на хвосте!

– Обвязывайся веревкой и прыгай за борт!

– Ты что, летун, рехнулся?

– Надо самолет бортом к берегу развернуть! – крикнул ему в ухо Тихон. – Заднего хода у меня нет!

Разведчик обвязался веревкой и спрыгнул с «амбарчика». Вода была ему по плечи. Упершись ногами в камни на дне, он закряхтел-замычал от напряжения, и нос самолета стал медленно отворачиваться от берега. Ну, еще немного!

Когда появилась возможность развернуть самолет двигателями и рулями, Тихон свесился за борт:

– Хорош! Давай руку!

Однако разведчик обессилел уже до такой степени, что, поднимая руку, он не удержался и упал в воду.

Тихон подтянул его за веревку и буквально втащил в салон самолета.

Разведчик вцепился руками в край люка, тело его била крупная дрожь, и Тихону было слышно, как его зубы стучали от холода. Он без церемоний дернул его за ногу – больше ухватиться было не за что. Был бы ремень, получилось бы сподручнее.

В носовом отсеке тесно. Тело убитого командира лежит, и рядом место – только ступни поставить.

Тихон втолкнул разведчика в пилотскую кабину и закрыл дверцу. Убитому, лежащему в носовом отсеке, холод не повредит, а разведчику надо где потеплее. И единственное место, куда его можно поместить, так это в третий отсек, рядом с пленным, возле маслобака. Есть еще место в четвертом, где хвостовой пулеметчик сидит, но там щели, да и ветер в полете сильный. Без мехового комбинезона, мокрый и замерзший, разведчик в сосульку превратится.

Тихон просто упал в свое кресло. Времени пристегивать парашют уже не было, да и смысла – тоже. Ежели собьют, как он выпрыгнет, коли в салоне у него разведчики? Если уж суждено будет погибнуть, то всем.

Дал газ, правую педаль вперед, и самолет описал на воде полукруг. Смутно был виден выход из шхеры, да и то по отблеску звезд на воде. Медленно двинулся вперед. Своеобразные ворота из скал были уже совсем рядом, когда раздался звонкий щелчок по металлу, за ним – другой.

Тихон насторожился, но природу звуков понять не смог.

И вдруг рядом с кабиной – очередь трассирующих пуль. Черт! Немцы сзади и со скалы сверху бьют!

Тихон двинул ручку газа вперед до упора – сейчас вопрос жизни и смерти решали секунды. Даже если оторвет один поплавок с крыла – не страшно, главное – убраться отсюда.

Двигатель начал разгонять самолет, но что-то уж очень медленно. И рев у него был не такой, как всегда.

Тихон бросил взгляд на тахометр и понял – двигатель не набирает обороты, завис на средних. И скорость не растет – пятьдесят километров. А для того, чтобы оторваться от воды, нужно сотню набрать. И газ сбрасывать нельзя.

Шхеры уже позади, впереди открытое пространство. Но пуля быстрее самолета, и надо хотя бы километра на три-четыре от шхер удалиться.

Самолет подбрасывало на крупной зыби. Ну еще бы набрать хотя бы километров двадцать! Тогда самолет встанет на редан и сопротивление корпуса в воде резко уменьшится.

Никак! Двигатель ревел, самолет бежал по воде, но разгоняться не желал. От шхер уже далеко, километров пять, а то и семь отмахали.

Тихон снял шлем и вытер пот со лба, а то в глаза попадает. Он с трудом удерживал штурвал, рвущийся из рук. Так бывает при взлете, но сейчас самолет никак не хотел отрываться от поверхности воды.

В дверь просунулся разведчик. Он уже натянул на себя мундир, но по-прежнему был босиком.

– Чего не взлетаем?

– По самолету стреляли, движок оборотов не набирает. Взлететь не можем.

– Что делать?

– А что ты можешь? Будем вот так, по воде передвигаться. Нам хотя бы до Рыбачьего добраться, там свои.

Легко сказать – добраться! Долго такого режима самолет не вынесет, постоянных ударов волн в нос может не выдержать фанерная обшивка.

Подумав об этом, Тихон сбавил обороты. Однако из чужих вод нужно убраться поскорее. Недалеко фарватер, и если его заметят с проходящего судна – обстреляют или вызовут катера. Вражеских самолетов Тихон не боялся: в темноте они его не смогут обнаружить, это сложная задача.

После того как он сбавил ход, жесткие удары волн о нос прекратились, зато теперь явственно была ощутима килевая качка – как на корабле.

Тихон открыл планшет и зажег штурманскую подсветку. Как далеко до Рыбачьего? Успеют ли они добраться до рассвета? Хватит ли топлива? Если у егерей есть рация, все его старания могут пойти прахом: при подходе к полуострову его перехватят немцы.

Так, километров сто осталось. При скорости самолета около сорока километров в час это два с половиной часа ходу. Долго! А еще беспокоил двигатель. Полных оборотов он не развивает, но хоть так тянет. Не развалится ли, сдюжит? Проблемы начались после обстрела. Звуки металлических щелчков, которые он слышал, – это пули били в мотор. Если бы они попали в корпус, пробили бы фанеру насквозь, и без всяких звуков.

Но парни-то из разведки каковы? Один ранен, другой убит, а его несли… Похоже, оружие при подходе к шхере бросили. Зачем таскать лишнюю тяжесть, если патроны кончились? Или на берегу бросили, все равно не до того было.

Тихон в душе одобрил свои действия. Правильно он сделал, что завел самолет в шхеру, фактически вытащил парней из рук егерей. А не поверь он сигналу, отверни в последний момент – уже сейчас бы приближался к своему гидродрому. И никто и никогда не узнал бы о судьбе пропавшей разведгруппы.

Разведчик снова просунулся в дверь кабины:

– Что, хреново?

– Хуже бывало, – соврал Тихон – в такую ситуацию он еще не попадал.

Разведчика колотило, и неудивительно: форма мокрая, ноги босые, сапоги он, по-видимому, забыл на берегу. А в самолете из всех щелей дует холодный воздух, чай, не Черное море.

– В четвертом отсеке, где пулемет, чехол для мотора лежит. Закутайся в него, все теплее будет. Мне тебя живым доставить надо.

– Понял.

Разведчик повернулся к раненому, который сидел в пилотской кабине:

– Ты как?

Раненый промычал нечто нечленораздельное – говорить сил не было.

– Живой, земляк. Ты только не расклеивайся. Скоро у своих будем, в госпиталь тебя определят. Белые простыни, жратва три раза в день, медсестрички, санитарочки…

Впереди показалось что-то черное, и Тихон отвернул влево. Рыбачий? Перешеек и немного земли к северу немцами заняты. Четкий опознавательный ориентир – мыс Кекурский, за ним уже точно наши.

Тихон все чаще поглядывал на бензиномер – топливо расходовалось катастрофически быстро. И под ноги время от времени приходилось поглядывать – не подступает ли вода. Ну не положено самолету так долго морем идти. Выдержит ли обшивка? Хоть бы еще немного продержалась!

Земля виднелась по правому борту. Судя по карте, отмелей и подводных скал нет. А на востоке небо уже сереть начало, предвещая близкий рассвет.

«Задержись немного, светило! – заклинал про себя солнце Тихон. – Ну хоть на четверть часа!»