Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
– Это ты хочешь… обоих погубить? – ужаснулся Доброкрай.
– А я-то что? – Вышеслав прямо-таки обиделся. – Вольгу убьет Домагостич. Не справится сам – поможет кто-нибудь. Стрелу вынуть – и разбирай потом, чья была стрела. А за шуря мстить – законное дело. Даже и не убийство вовсе.
– Так ведь это – война с Ладогой!
– Да не очень-то ладожане разбегутся воевать, когда Домагостева дочь у нас будет. Помиримся. Свою девку им отдадим взамен. А другую – полянам. Чем Острянка хуже?
– Вот это правильно! – воскликнул Доброкраев сын Ходила. Он всю жизнь не ладил с двоюродной сестрой, и молодая жена его с ней постоянно бранилась. – Ну ее, пусть к полянам едет.
– Вот все и будет по-нашему, – подвел итог Вышеслав.
Его сын Прибыслав сидел с хмурым лицом. Это был очень похожий на отца молодой мужик: такой же рослый, крупный, но с ранних лет склонный к полноте. Его светлые волосы и борода тоже имели легкий рыжеватый оттенок и быстро становились жирными, из-за чего лежали тонкими слипшимися прядками. Крупное продолговатое лицо, высокий лоб с залысинами, брови прямые и почти постоянно сведенные к переносице, что придавало Прибыне вид легкого недоумения, а пухлые яркие губы – какую-то домашнюю мягкость.
Сейчас у него имелась настоящая причина хмурить брови. Все хорошо, но убийство Домагостева сына взять на себя придется ему. И хотя повод получается законный, едва ли ладожская старейшина это стерпит. Начнется долгий кровавый раздор, и одной из первых жертв, вероятно, станет он, Прибыня.
– А не страшно тебе, Вышеня, сына старшего, родного, под ножи подставлять? – Стрый Доброкрай, прочитав по его лицу эти мысли, глянул на брата. – Ведь Домагость со своим родом за сына мстить будет. И не соснам да березам, а нам, нашим с тобой сыновьям. Или тебе своих не жалко?
– Так за нами и Плесков будет, – напомнил Вышеслав. – У Судислава-то сын один, единственный! Или он за него мстить не станет? Домагость сам на коленях будет нас умолять, чтобы взяли его дочь в Перынь, только помирили бы с Плесковом! А мы подумаем, соглашаться или нет! А внуки мои, твои дети, сыне, в Плескове князьями сядут, потому как иных наследников у Судислава нет! Что? – Упершись руками в колени, он нагнулся вперед и пристальным взглядом окинул лица родичей. – За такое дело стоит попробовать? Или лучше за печью отсидеться, как бы чего не вышло? А, сыне? А вы что скажете, соколы?
– Ну… Надо попробовать, с чуровой помощью, – первым решился Прибыня, сообразив, что не только дети его, но и сам он в случае удачного исхода дела может стать плесковским князем, когда Судислав умрет.
Младшие братья не слишком уверенно, но все же поддержали его, не желая показаться трусами. Наконец и Доброкрай кивнул:
– Ох, Вышеня! В какое ж болото ты нас тянешь! Но ведь удачливый ты, хитрый бобер! Когда Плесков за нами, может, и взойдет.
– Так-то лучше! – Вышеслав, довольный, похлопал младшего брата по плечу. – Бояться волков – быть без грибов! Попомните мое слово: будем мы снова князьями словенскими!
Он не знал, что у его речей есть один слушатель, которого ему не удалось убедить. Пока Вышеслав созывал мужскую родню, Остряна тайком забралась на полати, забилась в дальний угол, прикрылась одеялом и оттуда подслушивала, о чем отец толкует с родичами. Ведь все их решения в первую голову касались ее!
Отец собирался убить Домагостева сына Велема! Остряна кипела от возмущения. Сын Домагостя ей понравился: и собой хорош, но не слишком, и родом знатен, но не знатнее ее, и неглуп, и учтив, но не разливается соловьем и не растекается медом, как этот киевский Белотур, которого послушаешь, так водички попить хочется. И вот этого-то парня Вышеслав собирается убить ради того, чтобы насмерть рассорить Ладогу с Плесковом!
Когда родичи разошлись по делам, Остряна осторожно сползла с полатей, оправила одежду и косу, огляделась, раздумывая. Она не собиралась ждать, пока ее отец снова стравит плесковского княжича с Велемом и добьется гибели обоих. Нужно ему помешать. Но что она, девка, может сделать против собственного отца, старейшины?
Любозвана Судиславна – вот кто ей нужен.
Остряна осторожно выглянула из сеней на двор, убедилась, что путь свободен, и метнулась к печи под навесом, где в летнее время готовили еду, – искать Любозвану.
Прежде чем начинать разговор, предусмотрительная Остряна увела невестку подальше от людей, на самую окраину поселения, на опушку березняка, где никто не мог их услышать. И правильно сделала. От ее новостей Любозвана пришла в такой ужас, что чуть не упала без памяти, и Остряна с досадой вспомнила, что Прибынина молодуха в тягости. Срок был еще небольшой, под расшитой завеской почти и не видно ничего, но какой теперь от молодухи толк? Однако где других помощников взять?
Старшая Вышенина сноха была красива: высокая, статная. На румяном лице сразу привлекали внимание яркие глаза под почти прямыми, резко вытянутыми наружным концом вверх бровями. Вид Прибынина молодуха всегда имела здоровый и бодрый, и, когда в конце свадебного обряда подняли покрывало, все дружно ее одобрили. Нравом, однако, Любозвана уродилась не в удалого брата. Едва ли она решилась бы выступить против воли свекра-батюшки, если бы речь не шла о жизни Вольги. Но и теперь она дрожала и озиралась, будто они обе совершили невесть какое преступление, пока не сообразила, что ничего особенного ей делать не придется. Только сходить к брату и предупредить его о ловушке. Но и это казалось ей таким своеволием, что она смотрела на Остряну, вытаращив глаза.
– А ты-то как, девка, смеешь? – изумлялась Любозвана золовке, которая собиралась помешать собственному отцу делать то, что он считал нужным.
– А вот и смею! – со злостью на собственную вынужденную смелость отвечала Остряна. – Пять лет с красотой 28 хожу! – Она ткнула в свой венец из плотного багряного шелка, вышитый девичьими узорами. – Пять! Красота поувяла вся! Приданого столько наткала-нашила – на трех невест хватит! А все сижу, долги нитки вожу! Один нашелся хороший жених – и того батюшка любезный погубить хочет!
– А! – Любозване, как и всякой молодой женщине, сразу все стало понятно. Если речь идет о женихе, не диво, что девушка забывает о послушании. – Да он, Домагостич, никак понравился тебе! Лада-матушка! А я уж думала, тебе только сам Ярила и угодит!
– Пусть он лесовухам замшелым нравится! – ядовито отозвалась Остряна. – А только я сидеть не стану, дожидаясь, пока отец родной всех хороших женихов изведет!
Любозвана каждый день ходила повидать брата, лежащего в избушке у подножия Перыни. Голова у него еще болела, но он уже вставал. Гораздо сильнее его удручали неудавшееся бегство и разлука с невестой. Дивляна находилась почти рядом, но увидеться им больше не позволяли.
Велему не терпелось ехать домой, но Дивляна еще хворала, и везти ее было нельзя. Добролюта поила ее настоем ивовой коры, помогающим от боли в горле, заваривала нивяник, шиповник, солодку, но Дева Ильмера, несмотря на все заботы, поправлялась медленно. Дух ее был так угнетен, что и выздоравливать не хотелось. Не раз Дивляне, пока она лежала во тьме избушки, отвернувшись к бревенчатой стене и натянув на голову стеганое летнее одеяло, в отчаянии приходила мысль, что лучше бы ей сейчас умереть. Если бы Волхов вдруг пошел назад и жрецы сказали, что сам Ящер требует к себе Деву Ильмеру, она без возражений и даже с радостью встала бы на ту белую доску, которая невестам Волхова служит порогом подводных палат Ящера. Если не к Вольге, то хоть к Ящеру! Лучше смерть, чем эта тоска, сердечная боль, безнадежность, черная пропасть, в которую превратилось ее будущее.
Как ей жить дальше, она не представляла. Время словно застыло: ничего не происходило, Хотьшины домочадцы весь день были на лугах и в огородах, только Вояновна прибегала раньше всех, чтобы приготовить еду, и то по большей части возилась у печи под летним навесом, общим для всей Городишиной связки. Дивляну целыми днями никто не тревожил, но она понимала, что это не навсегда.
