Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 204
— Вы дали понять, что участвуете в этом маскараде, дабы ублажить старика. Если я должен вам помогать, растолкуйте, во имя чего. Как-то не верится, что он не догадывается об истинной подоплеке.
Она заколебалась, и я было решил, что убедил ее.
— Дайте руку. Я вам погадаю. Подвиньтесь поближе, только платье не замочите.
Еще раз вздохнув, я протянул ей ладонь. Или то был тайный знак согласия? Слабо сжав мое запястье, она принялась водить указательным пальцем по линиям руки. Я без труда заглянул в вырез платья; молочно-белое тело, нежные, соблазнительные припухлости грудей. Эти нехитрые заигрывания она проделывала с отчаянным видом кисейной барышни, сбежавшей из-под материнского присмотра. Палец невинно-многозначительно скользил по моей ладони.
— Вы проживете долго, — заговорила она. — У вас будет трое детей. В сорок лет едва не погибнете. Разум в вас пересиливает чувство. И обманывает его. Ваша жизнь… по-моему, состоит из сплошных измен. То самому себе. То — тем, кто вас любит.
— Уходите от ответа?
— Ладонь открывает нам следствия. А не причины.
— Дайте-ка теперь я вам погадаю.
— Еще не все. Вы никогда не разбогатеете. Остерегайтесь черных собак, обильной выпивки и старушек. У вас будет много женщин, но полюбите вы только одну — ту, на которой женитесь… и заживете с ней счастливо.
— Хоть в сорок лет едва не погибну?
— Возможно, как раз поэтому. Вот она, критическая точка. Линия любви после нее углубляется.
Выпустив мою руку, она чинно скрестила свои на коленях.
— Так дайте, теперь моя очередь.
— Не «дайте», а «разрешите».
Преподав мне урок хороших манер, она еще пожеманилась, но вдруг протянула руку. Я сделал вид, что гадаю, тоже водя пальцем по ладони; а потом попробовал понять значение линий с помощью дедуктивного метода Шерлока Холмса. Но тут спасовал бы даже этот великий мастер выведывать всю подноготную у кухонной прислуги ирландских кровей, страстный поборник гребли и увеличительных стекол. Как бы там ни было, ладони Лилии отличались мягкостью и белизной; она-то уж точно не служила при кухне.
— Что вы там копаетесь, мистер Эрфе?
— Николас.
— А вы зовите меня Лилией, Николас. Только не защекочите, пожалуйста.
— Я вижу только одно.
— Что именно?
— Что вы гораздо умнее, чем хотите казаться.
Отдернула руку, презрительно выпятила губу. Но долго сердиться она не умела. У щеки трепетал локон; ветер игриво, кокетливо перебирал складки платья, поддерживая иллюзию, что она моложе, чем есть на самом деле. Я припомнил, что именно Кончис говорил о настоящей Лилии. Девушка, сидевшая рядом со мной, изо всех сил старалась походить на прототип; или, наоборот, он рассказывал, исходя из ее данных. Но в некоторых ситуациях актерский талант не помогает. Она снова показала мне ладошку.
— А когда я умру?
— Вы вышли из роли. Вы ведь уже умерли.
Сложила руки, повернулась к морю.
— А вдруг у меня нет выбора?
Опять неожиданность. В ее голосе послышалась нотка сожаления об истинном, сегодняшнем «я»; глухая маска эдвардианской девушки на миг исчезла. Я внимательно посмотрел на нее.
— То есть?
— Все, что мы говорим, он слышит. Он знает.
— Вы должны все ему передавать? — недоверчиво спросил я. Она кивнула, и я понял, что маска никуда не исчезала. — Каким образом? Телепатически?
— Телепатически и… — Отвела глаза.
— И?
— Не могу сказать.
Взяла зонт, раскрыла, точно собиралась уходить. С кончиков спиц свисали черные кисточки.
— Вы его любовница? — Обожгла взглядом; мне показалось, что теперь-то я расстроил ее игру. — Не иначе, если вспомнить вчерашний стриптиз, — сказал я. И добавил: — Я просто хочу понять, что тут в действительности происходит.
Встала и быстро направилась через пляж к тропинке, ведущей на виллу. Я побежал следом, загородил ей дорогу.
Она остановилась, подняла взгляд, в котором ярко светились обида и укор. Страстно проговорила:
— Зачем вам понимать, что происходит в действительности? Вы когда-нибудь слыхали такое слово: воображение?
— Отличный ответ. Но меня он не убедил.
Сухо поглядев на мою ухмылку, она снова опустила голову.
— Теперь ясно, почему стихи у вас плохие.
Настал мой черед обижаться. В то, первое воскресенье я рассказывал Кончису о своих поэтических неудачах.
— Жаль, что я не однорукий. Вот был бы повод повеселиться!
Последовал взгляд, который, как мне показалось, выдал ее истинное «я»: быстрый, но твердый, а в какой-то миг даже… но она отвела лицо.
— Беру свои слова назад. Простите.
— Покорно благодарен.
— Я не любовница ему.
— И никому, надеюсь?
Повернулась ко мне спиной, в сторону моря.
— Весьма наглое замечание.
— Не наглее вашего требования принять на веру всю эту чепуху.
Зонтик скрывал ее лицо, и я вытянул шею; выражение его опять противоречило словам. Не гримаса негодования, а безуспешно сдерживаемое веселье. Встретившись со мной глазами, она кивнула в направлении причала.
— Сходим туда?
— Если так записано в сценарии, давайте.
Повернулась ко мне, угрожающе подняв палец:
— Но так как общего языка нам все равно не найти, прогуляемся молча.
Я улыбнулся, пожал плечами: перемирие так перемирие. На пристани ветер дул сильнее, и волосы доставили ей немало хлопот, очаровательных хлопот. Их кончики трепетали в лучах солнца, будто сияющие шелковые крыла. Наконец, сунув мне сложенный зонт, она попыталась расчесать спутанные пряди. Настроение ее в очередной раз переменнлось. Она хохотала без передышки, поблескивая чудесными белыми зубами, подпрыгивая и отшатываясь, когда в край причала била волна и обдавала нас брызгами. Разочек сжала мою руку, но потому лишь, что игра с ветром и морем захватила ее целиком… Смазливая, норовистая школьница в пестром полосатом платье.
Я украдкой разглядывал зонтик. Он был как новенький. Видимо, привидение, явившееся из 1915 года, и должно принести с собой новый; но почему-то казалось, что убедительнее — ибо абсурднее — смотрелся бы старый, выцветший.
Тут на вилле зазвенел колокольчик. Та же мелодия, что неделю назад, имитирующая звук моего имени. Лилия выпрямилась, прислушалась. Снова звон, рассеиваемый ветром.
