Проект 9:09 - Парсонс Марк Х.

– А я… я отказываюсь это принимать! – заявил я сквозь слезы.

Отец подошел и неожиданно сжал меня в своих медвежьих объятиях, потом отступил назад и положил руки мне на плечи.

– И вот это я в тебе люблю, Джей. Как и многое другое.

Мама протянула четыре месяца и ушла после зимних каникул. Последнюю неделю она провела в больнице, и отец практически жил там вместе с ней. Я был с мамой в последний день. И решил больше никогда его не вспоминать (и уж тем более не говорить о нем), но одна вещь прямо врезалась мне в память – после смерти мамы врач посмотрел на часы и сказал медсестре: «Запишите официальное время кончины: 9:09 вечера».

Я тогда еще подумал: «Какая разница? Мы все знали, что она вот-вот умрет, это ведь не загадочное убийство или еще что-то странное». Однако в итоге оказалось, время действительно имело значение – по крайней мере, для меня. Так как – если не считать того невообразимого факта, что мама ушла от нас навсегда, – труднее всего было смириться вот с чем: весь остальной мир продолжал жить как ни в чем не бывало. После тех слов доктора я посмотрел в окно, с четвертого этажа, и вдалеке увидел людей, которые, как обычно, шли по улице. А я никак не мог свыкнуться с мыслью, что земля не перестала вращаться вокруг своей оси в 9:09 вечера.

Это не давало мне покоя больше года. Со временем тоска по маме только усиливалась, а вовсе не утихала. Ведь она была моей мамой, и я, конечно же, ее любил, как ее любили Олли и отец, но для меня мама была еще и переводчиком, проводником – единственным знакомым человеком, который меня понимал… мог объяснить, как устроен мир, и помочь в нем разобраться.

В начале учебного года, когда мне стало совсем хреново и одиноко, я решил заняться фотопроектом – больше от отчаяния. Фотографировать мне хотелось на улице, снимать обычных людей, как делала Доротея Ланж, но я толком не понимал, как к этому подступиться. А потом меня осенило. Мама всегда поддерживала мое увлечение: именно она подарила мне «Никон» три или четыре года назад, а еще покупала книги по фотографии и не уставала повторять, что у меня талант и нужно его «как-то применить».

В конце концов я выбрал тот самый угол улицы, который видел из маминой палаты. Стал приходить туда в 9:09 вечера и фотографировать то, что там происходило.

Все оказалось куда интереснее, чем можно было представить. Ведь когда сам решаешь, кого снимать, ты нет-нет да начинаешь искать что-то конкретное: например, морщинистые лица стариков, милых девчонок или просто людей, похожих на тебя самого… Мой учитель психологии называет это «систематической ошибкой отбора». А когда твое решение зависит от конкретного момента времени, получается действительно интересная и широкая выборка.

В первый раз я взял с собой штатив, но оказалось, что с ним люди слишком смущаются – так из моей затеи не вышло бы ничего путного. Тогда я решил снимать с рук, максимально укоротив выдержку. Конечно, при таком раскладе на кадре может появиться шум, но это меня не особо пугало: в конце концов, я ведь фотографирую в монохроме – потому что стремлюсь скорее к «драматическому реализму», а не к «студийной прилизанности». К тому же мне нравится свобода движений с камерой в руках.

Возможно, снимки несколько теряют в разрешении, зато я становлюсь ближе к тому, кого снимаю. И меня такое положение дел устраивает, потому что именно это я и ищу – некую форму близости.

Получается ли у меня? Честно говоря, понятия не имею, ведь пока я эти снимки никому не показывал.

Я окрестил свою затею «школьным проектом» на прошлой неделе. Моя попытка объяснить одному парню, что я делаю, закончилась провалом: я начал рассказывать о маме, и вдруг у меня перехватило горло, а на глаза навернулись слезы. Парень, разумеется, тут же от меня удрал.

К счастью, следом за ним подошла женщина и проявила чуть больше терпения. Я попробовал еще раз, но через десять секунд понял: дело кончится тем же самым. В отчаянии я выпалил, что мне нужны снимки для школьного проекта, – и она согласилась. Вот так все и пошло.

В общем, я фотографирую, но никому не рассказываю. И даже сам не понимаю, что это за проект и когда он закончится. Знаю лишь то, что каждый день в моей жизни будет особый момент – 9:09 вечера. И еще в одном я точно уверен… я не хочу перестать тосковать по маме.

Глава 4

Сообщение пришло от Олли. Я остановился посреди столовой, поставил поднос, сел за ближайший столик и помахал, не оборачиваясь. Через несколько секунд сестра плюхнулась на соседний стул.

– Ты мог бы найти компанию получше, – сказала она, глядя на Била с его приятелями в другом конце зала. Именно туда я и направлялся, когда получил ее сообщение.

Я посмотрел на нее и торжественно произнес:

– Запомни этот момент!

Мы говорили так, когда один из нас хотел, чтобы другой запечатлел в памяти особенное мгновение – плохое или хорошее.

– Запомнила! – столь же торжественно отозвалась Олли и тут же вернулась к своему обычному жизнерадостному состоянию. – Ты мог бы сидеть с нами!

– Ну…

Что хуже: обедать, как обычно, с неудачниками или сидеть с кучкой детишек?

Сестра явно поняла, о чем я думаю, по выражению моего лица.

– Да ладно, там не только девятиклассники! – Она оглянулась на свой столик. – Честное слово. Там Кеннеди Брукс, – почти пропела Олли.

Кеннеди Брукс, как и я, была в одиннадцатом классе. По мнению Била и его дружков, в нашей школе только она тянула на девять с плюсом. К тому же эта девушка далеко не дура. Мы вместе учились в младшей школе, и мне всегда хотелось попасть с ней в одну группу, если приходилось делать командный проект, потому что у нее всякий раз находились отличные идеи, и выкладывалась она по полной.

Ладно, признаюсь, наверное, в последние пару лет младшей школы я был по уши в нее влюблен. Ну и потом, видимо, тоже. Но в восьмом классе Кеннеди стала популярной, начала вращаться в других кругах и с тех пор едва ли со мной заговаривала. Мы никогда и близко не были лучшими друзьями, но теперь она вела себя так, словно мы и вовсе незнакомы.

– Ну и? – пожал плечами я.

– Я не собираюсь тебя упрашивать. – Олли встала. – Просто подумала, что перемена обстановки пошла бы тебе на пользу.

Я тоже встал.

– А знаешь что? Пожалуй, ты права.

– Прекрасно! – На ее лице появилась та самая полуулыбка с прищуром.

Олли хотела, чтобы я к ней присоединился. И, если честно, мне было приятно.

Мы сели в конце столика, за которым собрались модницы, и Олли оказалась права: как минимум половина из них были моими ровесницами. Я даже не удивился, что в первую же неделю занятий сестренка – с ее несравненными навыками общения – сумела присоединиться к компании самых популярных девчонок в школе. Разговоры тут, правда, ограничивались одним набором тем: одежда, макияж, прически и кто-с-кем-встречается – ну и ладно.

Девушка, которую Райли назвал АК-47, сидела в дальнем конце стола. Точнее, даже за соседним столиком. И похоже, больше интересовалась своей книгой, чем девчачьими сплетнями. Впрочем, я на нее и не смотрел особо. Ну, может, разок-другой глянул.

Олли достала телефон и пустила его по кругу: на экране была та самая новенькая фотография. В итоге очередь дошла до Кеннеди, она перевела взгляд с фото на Олли и обратно.

– Ничего себе! Это точно ты?

Глаза Олли сузились. Разница была едва уловима, но я сразу понял, что это не ее обычный прищур, а его полная противоположность.

– Да, – кивнула она. – Мой брат Джеймисон фотограф, это его работа.

– А нас он не пофоткает? – загорелась одна из девушек.

Олли ткнула пальцем в мою сторону:

– Так вот же он, сами и спросите.