Чертов менталист (СИ) - "Тин Тиныч"

И тут дальфон дал понять, что кто-то срочно хочет со мной пообщаться.

Я посмотрел на экран. Ля. Вот этого абонента я совершенно точно не желал увидеть. И нет, это была не Василькова. Хотя ее я тоже бы не хотел слышать минимум ближайший месяц…

— Да, Карп Матвеевич, — как можно непринужденнее отозвался я.

— Свободен? — без предисловий поинтересовался особист.

— Сам знаешь, что да, — не без умысла вернул я ему панибратское обращение.

— Тогда спускайся минут через пятнадцать. Там чуть правее от тебя будет скамейка, вот ее пропусти, а жди меня на следующей.

Отлично! Во что меня опять пытаются втянуть стараниями особого отдела, которые «ой, ментальные воздействия запрещены, но только не для нас, хотя и нам может за это нехило прилететь»⁈ И почему на сей раз обошлось без присутствия моего драгоценного дедули?

Глава 32

Спустился я не через пятнадцать, а через двадцать минут, сочтя, что хватит из меня девицу на свиданье делать, которая стоит и нервически ждет-пождет, в то время как кавалер появляется куда позже заявленного времени и ведет себя при этом, будто так и должно быть. Чья была инициатива, пусть тот и принимает удар на себя. А мне в гордом одиночестве сидеть не улыбается. Я лично никуда не тороплюсь.

Расчет оказался верным. Я успел заметить, как плюхнулся на выбранную скамейку Давыдов, а следовательно, там я появился где-то всего секунд через сорок пять — пятьдесят позже него. Практически одновременно, можно сказать. Но не первым. И это важно.

— Твой дед хочет нас всех под монастырь подвести, — без здрасьте и прочих реверансов выпалил Карп Матвеевич.

— Можно чуть больше конкретики? — аккуратно попросил я, чувствуя, как волоски на загривке встают дыбом от подобных новостей.

— Он у нас человек справедливости. Если чувствует себя правым, то шашку наголо и поскакали. Думает, что прошибет своим лбом даже бетонную стену. А это не так. Не зря я ведь напоминал про коллег, которых уволили только за то, что они слишком явный интерес к Иным выказывали. И тут Игорь Семенович внезапно собирается всех разоблачить, несмотря на внутреннюю директиву. Хочет к высшему начальству с полным раскладом пожаловать, и надеется еще при этом, что его старания должным образом оценят.

— Оценят, — тяжело вздохнул я, прикинув, что может получиться из этой истории. — Так оценят, что полетят наши головушки. И себя подставит, и меня…

— И меня тоже, — припечатал Давыдов. — Мы тут в одной лодке, считай.

Мы помолчали.

— И показания мои вчера под протокол записывал, — вспомнил я.

— Теперь понимаешь, в чем проблема?

Мы помолчали вновь.

— Что с этим можно сделать на твой взгляд?

— Если бы я понимал, уже сделал бы. И сразу скажу: про отправить твоего родственника в больничку на подумать-отдохнуть я тоже уже думал. Но слишком уж густую кашу он заварил. В такой ситуации выгоднее, чтобы он же и объяснял вышестоящим, зачем и почему. А если это придется делать кому-то другому, у нас всех мягкое место пригорит на порядок сильнее. Только поэтому твой старик жив и здоров.

— И на том спасибо, — недобро оскалился я.

— А что ты хотел? — взвился Давыдов. — Я ему весь актуальный расклад выложил. Где нас поймут, где не поймут. Где подстраховаться стоило бы и не лезть на рожон. И что он творит? Или думаешь, когда нас прижучат, меня отдельно не взгреют за то, что я тебя, действующего менталиста, воздушником объявил?

— Если в ближайшие полгода я звание воздушника героически подтвержу, это поможет?

— Поможет, — как-то совсем невесело кивнул Карп Матвеевич. — Вот только… а силенок-то хватит? Воздушный дар у тебя не настолько велик.

— А дар некроманта? Только по чесноку? Мне самому надо понимать, что я могу, а где лучше и не пытаться лбом потолок прошибить.

— А по чесноку, как ты выражаешься, я такой картины, как у тебя, давненько не видел. Что воздух, что некро — примерно одинаковые. То есть оба дара присутствуют и вполне выражены. А вот ментал… Его как раз очень легко не заметить. Потому что он настолько широк, что выходит за все мыслимые пределы. То есть мы ищем ядро, а видим лишь тень где-то там внутри, поэтому кажется, будто и нет ничего.

— Не в службу, а в дружбу, расшифруй, пожалуйста. Я-то в отличие от тебя чужие дары видеть не могу, хотя, казалось бы, у нас с тобой специализация общая.

— А вот тут ты глубоко не прав, Валерьян, — усмехнулся Давыдов. — Мы с тобой не похожи. Помимо ментального есть у меня свой личный дар. Называется «провидец». Встречается редко, но кому надо, о нем осведомлены. И поэтому я первый кандидат на преждевременное отбытие к Всесоздателю.

— Обоснуй! — мне крепко не понравилось выражение обреченности в его глазах.

— Крепкий провидец не только может чуть ли не с линеечкой чужие дары измерить: их размер, объем, потенциал. Это как раз так, мелочь на сдачу. Он куски из будущего ловит. Вполне себе определенные. И если он раз за разом видит то, что не устраивает кое-кого из тех, кто присутствует в его видениях… сам понимаешь.

— Так ведь глупость же несусветная! — изумился я. — Если от провидца избавиться, вводные же тем самым не изменятся. Всё равно произойдет то, что и должно.

— А ты это вот пойди объясни тем, кто на любую дурь готов пойти, лишь бы отвести от себя неминуемое.

— А про деда что видишь?

Карм Матвеевич вздохнул снова, еще тяжелее.

— Я не заказываю свои видения, так понятнее? Я их просто вижу совершенно случайным образом. И там могут оказаться как близкие мне люди, так и не знакомые. В большинстве случаев незнакомые. Именно поэтому я с малолетства тренирую зрительную память, чтобы даже по короткому моменту понять, о ком именно идет речь.

— Я всё равно еще многое не улавливаю, но… а зачем тебе тогда говорить кому бы то ни было, кого и при каких обстоятельствах ты обнаружил в своих видениях?

— Не могу промолчать, — словно выплюнул из себя это признание Давыдов. — Еще одно свойство дара. Увидел — сразу же расскажи. Всем расскажи. Я уже чего только не делал. В тетрадке записывал. С заднего двора своего дома орал в пустоту. Но нет: надо обо всём поведать людям. Причем будешь рассказывать одно и то же до тех пор, пока в твоей аудитории не появится кто-то, кому эта информация и была предназначена, только после этого успокоишься. Так что… Я никогда не надеялся на то, что доживу хотя бы до сорока пяти лет.

Я систематизировал насколько смог полученные данные и спросил.

— Я правильно понимаю? Ты из какой-то древней дворянской семьи? Твои имя-фамилия всего лишь ширма, чтобы по возможности вывести тебя из-под удара?

— Угадал, — грустно хмыкнул Карп Матвеевич. — Трубецкой я. Да, князь. Но кого и когда княжий титул от убийства защищал? Вот поэтому родители и решили младшенького, то есть меня, выдать даже не за бастарда, учитывая что отец матери всегда беззаветно верен был, а за внезапного уникума. Вот никогда не было на этой клумбе, а тут хлобысь — и распустился цветочек аленькой. Решили, что хоть так риски понизят. Семью приемную мне нашли, документы справили. Ну и место моей будущей службы, сам понимаешь, было определено, еще когда я даже в школу не ходил.

— Ты так запросто мне рассказываешь это…

— А я просто знаю, что ты меня не сдашь. Видел кое-что, знаешь ли.

Вот тут мне стало как-то совсем не по себе. То есть в будущем некто будет меня пытать, желая вызнать всё про Давыдова-Трубецкого, а я как пленный партизан ничего супостату не скажу? Нет, мне приятно, конечно, что моя сила духа настолько крепка. Но сам факт вероятного допроса — ой как не радует.

— Давай тогда от другого конца печки сыграем. Кому и зачем надо от тебя избавиться?

— Думаешь, я уже сам этот вопрос себе не задавал? — поднял на меня глаза Карп Матвеевич. — Тут всё настолько тесно завязано, но эти… Иные… Они прямо везде засветиться успели. И сдается мне, смертельный удар прилетит мне именно оттуда.

— Так, прекращай себя преждевременно хоронить! — на какое-то время я забыл, что вроде как восемнадцатилетний парень, поскольку во мне проснулся дух прежнего декана Старостина. — Давай лучше прикинем, чем нам с тобой реально грозит демарш Игоря Семеновича, а затем попробуем выбрать варианты, как с наименьшими потерями из этого счастья вывернуться и не слишком при этом засветиться.