Пленники Раздора (СИ) - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка"

Девушка взяла со стола нож и отрывистыми движениями принялась кромсать шаль на лоскуты, иногда попадая по пальцам, но не чувствуя боли. Шерсть горит хорошо.

Огонь в очаге занялся быстро и радостно, и Клёне хотелось видеть в этом доброе предзнаменование. Она взяла в горсть обрывки расползшегося полотнища, прижала их к лицу, в последний раз вдыхая запах…

— Хранители пресветлые, — прошептала девушка, бросая в весёлое пламя первый лоскут. — О защите и помощи прошу вас. Не мне. Мне ничего не надо. Если можно, то пусть от меня уйдет, но другому прибудет. Пусть я останусь больна и слаба, но он войдёт в силу. Дайте ему мужества и терпения. Воли дайте. Счастья дайте. Без меня, с любой другой. Только оставьте живым…

Шерсть сгорала с шипением, нити сворачивались и чернели, дым уносил молитву в тёмное весеннее небо. Клёна шептала и шептала. Лихорадочно и бесслёзно. Причитаньями горю не поможешь. Это она уже успела понять.

— Хранители пресветлые, в тёмной ночи среди боли и страдания ниспошлите на него свой свет и покой, принесите исцеление, вдохните силы всё вынести и ни о чем не жалеть…

Она шептала, а обрывки старой шали горели и корчились в пламени. Клёна сидела у очага до утра. Ворошила угли, бросала огню тонкие прядки волос. Очнулась только с восходом солнца.

Страшно было идти к старой башне, которая мрачной глыбой возносилась в низкое пасмурное небо. Страшно было спрашивать… Вдруг, всё впусте: надежды, жертвы, мольбы? Вдруг, никто её не слушал или даже не услышал? Что такое старая ношеная шаль?

И всё-таки чудо случилось. Фебр пережил эту ночь.

В избе у Звана было жарко и душно. Серый не любил духоты. И жару терпеть не мог. Как они тут живут? Словно в бане. Только веников не хватает.

Вожак кровососов глядел на гостя доброжелательно и по всему видно — был искренен, вот только оборотень ему не верил. Впрочем, он вообще никому не верил.

— Чем я тебе помогу? — спрашивал сокрушенно Зван. — Дорог в Пещерах множество. Даже я знаю далеко не все. А она тут несколько седмиц провела — все ходы-выходы обрыскать могла. Вот и утекла, как вода из решета.

Серый покачал головой:

— Без сторонней помощи она бы не утекла. Не смогла бы в одиночку так следы запутать.

— Уж не думаешь ли ты, что кто-то из моей стаи ей помогал? — усмехнулся собеседник и напомнил: — Ты её доброй волей прислал. Мы не просили.

Оборотень кивнул. Верно. Он приказал Маре окормлять Стаю Звана, сам отправил её к кровососам. И всё равно не верил, будто шальная девка в одиночку смогла протащить полумертвого Охотника через Переходы, выволочь его на поверхность, да ещё и увести так далеко, что след смогли взять не сразу.

Мара была сильна и своенравна. А уж дури в ней хватало на десятерых. Да ещё эта, доходящая прямо-таки до наваждения, любовь к брату… Ради Люта девка и впрямь могла натворить любых дел. А уж умишком своим бабским — коротким — она вряд ли понимала всю глупость и пустоту задуманной мести. Бестолочь! Не зря брат её говаривал, что-де, не родилась ещё та девка, у которой разума в достатке.

Серый недолюбливал Люта. Тот казался ему слишком скользким, ещё и язык длинный… Однако он никогда не шел против вожака и делал всё на благо стаи. Да, сестра у него была с придурью. Так ведь кто не без греха? Иной раз Серый жалел, что Дар из этих двоих достался именно девке. От брата толку было бы побольше. В своё время именно Лют повадился ходить к кровососам, увещевать и рассуждать о том, что близость волков — к пользе, а не к беде. Серый сам его отряжал.

Лют умел говорить ровно и складно. Да ещё обладал предивным умением заставить себя слушать. Вот бы кто смог развязать язык пленному Охотнику. Но, увы, не имея Дара, будучи обыкновенным волком, брат Мары дурел от запаха крови и переставал соображать. Это было обидно. Но ничего не поделаешь.

По чести сказать, Серый даже жалел, что Лют пропал. Ушёл тогда с Выжгой и, как в воду канул. Мара после этого сделалась сама на себя непохожей. В ней боролись одновременно тоска, злоба и отчаяние. Поэтому Серый не препятствовал её острому интересу к пленённому Охотнику. Надеялся, может, удастся волчице что вызнать у полонянина? Не удалось. Только лишь ошалела от ненависти и выкрала чуть живого.

— Без сторонней помощи она бы не утекла, — повторил задумчиво оборотень.

Зван развел руками:

— Почему? У неё острый нюх, да и баба она, как я успел заметить, своенравная. Кто знает, чего ей в голову взбрело?

Серый промолчал. Говорить Звану о том, что Мара ушла не одна, а с едва живым Охотником, которого вожак волков прятал здесь же — в одной из пещер — значило потерять в кровососе пусть и худого, но единомышленника и обрести врага. Разве позволит вожак после таких откровений оставаться волкам и дальше в Переходах? Нет.

— Вернётся. Куда она денется, — успокоил тем временем Зван собеседника. — Как ей без Стаи?

Тот в ответ мрачно кивнул.

— Я о другом с тобой поговорить хотел, — оживился вдруг вождь кровососов. — Едва не позабыл из-за этой девки беспутной. Тут ведь вот какое дело… Один из ребят моих, когда на охоту ходил, на обоз наткнулся. Ну и затаился в кустах послушать, значит, о чём люди промеж собой треплются. Говорит, болтали, будто в конце четвертой седмицы зеленника из Цитадели через Щьерку, мимо Серой речки, пойдут купцы в сторону Больших Осетищ. Повезут добро для ярморочного торга. Народу много поедет. А с ними — трое ратоборцев.

Зван посмотрел со значением.

— Ты сам знаешь, Цитадель затаилась. Хранители ведают, почему они такими осторожными сделались, но нынче охотиться всё сложнее. А тут — обоз. Ткани, снедь, шерсть, утварь…

Оборотень задумался.

— Трое ратоборцев?

Зван кивнул и пояснил:

— Против троих мы не выдюжим. Но ежели объединиться?

Волколак на мгновение замер, словно прикидывая в уме все выгоды и убытки, которые сулило это предложение.

— Что за места там, знаешь? Ежели нападать, так наверняка — чтоб и добычу не упустить и со смертью разминуться.

И снова Зван кивнул, взялся с жаром объяснять:

— Вот тут, — он положил на стол застиранный рушник, изогнув его, чтобы изобразить дорогу, — на полпути до Осетищ есть старая гать. Перед ней, — возле рушника утвердилась кособокая глиняная миска, — всегда становятся на отдых. С одной стороны в этом месте — топь, с другой — лес…

— Надо сходить, поглядеть. Там уже и думать, — сказал Серый, а потом всё-таки спросил ещё раз: — Зван, ты уверен, что никто из твоей стаи не помогал моей волчице?

Кровосос нахмурился:

— Ты уж прости меня, Серый, за прямоту, но после того, чего твои прибылые у Горячего Ключа учинили, не сыщешь тут охотников волкам помогать. Поверь.

Вожак оборотней хмыкнул. Однако по колючему взгляду было не понять — поверил или нет.

— Я подумаю о том, что ты сказал.

— Ежели пойдёшь места тамошние глядеть, с собой позови, — ответил Зван. — Я бы тоже наведался. Дело-то, если выгорит, окажется прибыльным.

Волколак кивнул и ушел.

Из Тихих Брод обережники собирались выехать через пару дней. Лют извёлся в ожидании дороги. О том, чтобы дать оборотню перекинуться и отпустить его на вольные хлеба здесь — не могло быть и речи.

— Тут рысиное царство, — втолковывала ему Лесана. — Понимаешь?

В ответ на эти более чем разумные слова волколак только мученически вздыхал.

Нрав у него от скуки и ожидания резко испортился, сделался куда более ядовитым и желчным. Впрочем, Лесана уже привыкла к таким резким переменам, и теперь они её не смущали, не повергали в уныние и досаду. Знала — угомонится. Куда больше беспокоил обережницу Тамир. Иногда он будто становился прежним, но другой раз глядел задумчиво, и Лесане хотелось спрятаться — таким тяжёлым и чужим делался его взгляд.

— Ты ведь подновляешь резу? — спросила однажды девушка. — Я вижу, каждый день подновляешь. Тогда почему… так…

Она не могла подобрать слов.