Жизнь других людей - Нортон Шейла

– …Вчера мы с Алексом говорили о вас.

Я мигом опускаюсь на землю. Они с Алексом говорили обо мне?

– Мы говорили, как странно, что все это время вы убирали его квартиру, а мы понятия не имели, что прямо у него под носом расцветает такое удивительное дарование…

– Сара, прошу вас!

Мне становится неловко. Мой единственный талант, который интересует Алекса, не имеет никакого отношения к сценариям.

– Я говорю это совершенно искренне. Я очень рада, что вы оказались в квартире Алекса и решились воспользоваться его компьютером.

Вряд ли она бы так радовалась, если бы узнала, чем мы с Алексом занимались на днях.

– Вчера я сказала Алексу – нам страшно повезло. По-моему, сказала я, нам с тобой давно так не везло, как с Бет Марстон.

Сегодня мы с Элли идем попрощаться с Дотти. Вечером они с Люком уезжают в аэропорт. Я предложила отвезти их в Хитроу, но Люк сказал, что такси уже заказано.

– Его оплатили мои родители, – довольно бесцеремонно заявил он, и я почувствовала себя лишней.

Тоссера мы оставили дома. Не стоит делать прощание еще более тягостным.

– Как там Тоссер? – тем не менее спрашивает Дотти, едва мы переступаем порог.

– Он неплохо устроился, – говорю я, все еще удивляясь этому.

Она кивает с плохо скрытой обидой.

– Похоже, он очень скучает по вас и поэтому немного подавлен, – поспешно добавляю я.

– Тоссер мой самый-самый лучший друг, – произносит Элли тоном бедной сиротки, которую никто не любит. – Он лижет мне пальчики на ногах.

– Что ты говоришь? – улыбается Дотти. – Так он ведет себя только с лучшими друзьями.

– Почему ты уезжаешь в Австралию? Я не хочу, чтобы ты уезжала. И Тоссер не хочет.

Дотти обнимает ее и за руку уводит на кухню.

– Я буду скучать по тебе, и по твоей мамочке, и по старине Тоссеру, но я буду жить со своей семьей и рада, что уезжаю, – говорит она Элли. – А теперь я хочу угостить тебя кусочком моего особого прощально-пасхального торта.

Она снимает крышку с жестянки для кекса. Там лежит пышный торт из шоколадного теста, украшенный шоколадными пуговками и ярко-желтыми пасхальными цыплятами. Элли вспыхивает от восхищения и удовольствия.

– Ой! – восклицает она. – Ух ты!

Она смотрит так, словно видит домашний торт впервые в жизни. Впрочем, пожалуй, так оно и есть.

– Дотти! – мягко упрекаю я. – Зачем вы тратили на это время, ведь у вас и без того…

– Все давным-давно сделано. Все вещи упакованы или проданы, и я слоняюсь по дому и не знаю, куда себя девать. Скорей бы уж сесть в машину.

Я ее понимаю.

– Кусочек торта, Люк? – кричит она в сторону гостиной.

– Можно, – следует вялый ответ.

Я с трудом преодолеваю желание взять торт и залепить им в его отвратительную физиономию. Но торт слишком хорош для этого.

Мы с Дотти сидим на кухне и пьем чай с шоколадным тортом. Элли уже покончила со своим куском и получила желтого пасхального цыпленка. Нежно сжимая его в липкой, перепачканной шоколадом ладошке, она уходит в гостиную к Люку смотреть телевизор. Наверняка она озадачит его массой каверзных вопросов.

– Что у тебя? – спрашивает Дотти. – Как твой новый парень?

– Мартин? Я с ним порвала.

Она понимающе кивает.

– Не удивляюсь. Не больно-то он был тебе нужен, верно?

– Сама не знаю. Наверное. Но рассталась я с ним в основном из-за Алекса.

– Мистер Обаяние? Лучший мужчина во вселенной?

– Не смейтесь, Дотти. – Неожиданно мои глаза самым нелепым образом наполняются слезами.

Она отставляет тарелку, берет мою руку в свои старые мягкие ладони и с тревогой заглядывает мне в лицо.

– Эй, это еще что? Глупенькая, я ведь просто пошутила! Что с тобой?

– Ничего. Не знаю. Просто… за выходные случилось слишком много всякой всячины.

Я рассказываю ей про Фэй.

Она слушает, сочувственно поддакивая и качая головой.

– Думаешь, ее муж вернется?

– Да. Он вернется из-за детей. Он такой прекрасный семьянин, трудно представить, чтобы он их бросил. Успокоится, справится с потрясением и вернется. Но не знаю, останется ли. Я не знаю, что будет дальше. А она теперь говорит…

– Что жалеет? Что не хотела этого?

– Откуда вы знаете?

– Последствия всегда заставляют сожалеть о содеянном! – Она улыбается. – Бет, если бы все осталось в тайне, она бы не пожалела об этом!

– Дотти!

– Брось, Бет! Твоя подруга живой человек. Не она первая и не она последняя на этом свете заводит роман на стороне. Это было везде и всегда, но когда это случается с нами, нам кажется, что произошло нечто особенное. Это не значит, что мне не жаль бедную девочку, – добавляет она. – Вся эта любовь – просто чушь собачья, добра от нее не жди!

– Мне кажется, теперь она сама не знает, кого любит, – я хмурюсь при мысли о неразберихе в душе Фэй и о неразберихе в собственной душе, – Нила или Саймона.

– А может быть, их обоих или ни того, ни другого. Едва ли ее можно винить. Чушь собачья! – Дотти усмехается. – Вот что я скажу тебе, Бет, доживи до моих лет, когда все это перестанет тебя трогать, и ты почувствуешь облегчение. Теперь меня может возбудить разве что порция трески с жареной картошкой да стаканчик «Гиннесса»!

– Ваше счастье, – от души говорю я. – Я бы с удовольствием поменялась с вами местами. – Вот только «Гиннесс» я не люблю.

– Так что неладно с мистером Обаяние? – осторожно спрашивает Дотти и встает, чтобы налить очередную чашку крепкого чая из большого коричневого чайника.

– С ним все в порядке, – говорю я и скрещиваю руки на груди, словно защищаясь. – Все нормально. Он замечательный. Вот только…

– Он женат?

Прежде чем я собираюсь с духом, чтобы ответить, проходит несколько секунд.

Несколько секунд планета продолжает вращаться, часы продолжают отсчитывать время, кто-то рождается, а кто-то умирает. Жизнь во всем мире продолжается, и по большому счету ничего не изменилось, но где-то в глубинах моего сознания, в тайниках моей души, прячется то, что я знаю и с чем до сих пор не могу смириться.

– Как бы женат.

– Они живут вместе?

– Да, они разведены, но она… уговорила его вернуться. Хотя…

– Он говорит, что все кончено? Что они не любят друг друга? Просто так удобнее?

Я киваю.

– И что он расскажет ей про тебя… когда придет время… и расстанется с ней…

– Когда придет время, – снова киваю я.

– И ты ему веришь? – спрашивает она еще более осторожно.

– Мне кажется, он не врет, – говорю я, разглядывая свои кроссовки. У меня так ноет в груди, что я боюсь, не начнется ли у меня сердечный приступ. Интересно, не пора ли вызывать скорую?

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, – спокойно говорит Дотти. – Давай-ка пей чай.

– Как я буду без вас, Дотти? – спрашиваю я, делая глоток горячего чая. – С кем я смогу поговорить? Что я буду без вас делать?

– Перестань! – смеется она. – Нашла о чем горевать. Я ведь всего-навсего уезжаю в Австралию! Я еще не умерла! В Австралии тоже есть телефоны – представь себе, цивилизация добралась и туда! Я буду звонить тебе, глупенькая, буду звонить каждую неделю! Я же должна знать, что здесь происходит. Во-первых, как поживает Тоссер. Потом эти старые перечницы по соседству, про них мне тоже хочется знать. Ты расскажешь мне, как Элли будет учиться в школе и как пойдут дела у твоей бедной подруги и ее мужа. – Она делает паузу и смотрит на меня с укором. – Наконец, я должна знать, что творится с тобой.

– Наверное, ничего, Дотти, – уныло говорю я, смахнув слезу.

– Не говори ерунду. Ничего? Агенты готовы перегрызть друг другу глотку за твой сценарий, а ты говоришь, что ничего не происходит…

– Это не совсем так! – Я пытаюсь улыбнуться.

– Значит, так будет. А мужчины лезут вон из кожи, чтобы добиться твоего внимания.

– Не сказала бы!

– С моей точки зрения, это именно так, Бет, поверь мне! И рано или поздно…

– Что?

– Рано или поздно, дорогая, – говорит она, легонько похлопав меня по руке, и ее голос слегка дрожит, – рано или поздно, милая Бет, появится мистер Обаяние, который будет принадлежать только тебе.