Шлюха.
Вспомнились Наталке слова трактирщицы о матери Нежданы. До чего же ты довела себя, Беляна? Была же красавицей? Замуж за своего пекаря хотела! А теперь что?
Что?
Сама не понимая отчего, Наталка сделала шаг назад, уходя в тень. Она так сильно задумалась, пытаясь распознать в блёклом лике подавальщицы сестру, что прозевала гневный разговор мужа с Беляной.
Очнулась она как от оплеухи, когда Беляна заявила как ни в чём не бывало:
— Ты меня не учи, мужик, что да как?! Сердобольный больно, отсыпь медняков мне и забирай Нежданку себе в прислужники! А нет золота, так молчи и вертай дитя!
— Да как ты смеешь, паскуда! Ты дочь свою мне продаёшь?…
Голос бера громыхнул как гром, как его внезапно откликнула жена.
— Третьяк! — услышав говор любимой, медведь взял себя в руки. — Подойди сюда, любимый.
Мягко она попросила его. Не выходя из тени. Пусть и голос ее был спокоен, но он отчётливо услышал то, что мог распознать только он — отчаянную просьбу.
Преодолев расстояние меж собой и женой, он беспокойно заглянул ей в лицо.
— Что такое, милая?
Наталка сглотнула, шепнув тихонько. Неверующе:
— Она… Она предложила нам купить девочку?
Бер поморщился. Наталка и так чувствительная, а в положение и вовсе глаза на мокром месте. Но с другой стороны, было в этой девочке, что и его задело внутри. Что-то родное, что ли…
— Милая, знаю, ты против подобного. Купить дитё — уму непостижимо… Но она ведь может предложить кому другому, и…
— Она моя сестра, Третьяк.
— И тогда… Постой, что?!
Он не сразу осознал услышанное. Глянул через плечо на потаскуху, от которой веяло не меньше чем тремя мужиками, а потом на свою нежную печальку.
Ту штормило от досады.
— Ты уверена, милая?
Аккуратно огладил он ее щеку.
— Да. — кивнула с болью на дне очей Наталка. — Неждана моя племянница. Она мой дар унаследовала.
Третьяка будто молнией поразило.
Вот что ему показалось родным в найденыше. Черные печальные очи. Такая маленькая, а уже столько грусти притаилось на их дне.
И худенькая, и зажатая. Совсем как его печалька во время их первого знакомства!
— Ну что надумал, господин?! Вертай мне дочь, и не тяни время! Аль, может, ночь страсти со мной купить захотел?
Она стянула ворот платья, обнажив верх груди, и Третьяк поморщился, затолкнув Наталку за спину.
— Сколько?
— За ночь — пять медяков. — быстро проговорила девка, облизнув хищно уста. На что бер лишь недовольно на нее прорычал.
— За Нежданну сколько, дуреха!
Та на миг заробела. И в Наталке шевельнулась надежда. Может, не всё растеряла Беляна? Так зло пошутила про ту, что продаст дочку? Быть может…
— Два золотых.
Хитро сощурилась та, по-деловому уперев руки в бока. Не торгуясь, бер достал кошель из-за пояса и кинул перед ней на землю ровно два золотых. Та не поленилась опуститься на колени, их поднять с земли и спрятать в широком вороте платья!
— А теперь пошла вон! И дабы я тебя больше не видел! Нет у тебя дочери отныне! Усекла?
— Усекла, господин.
Быстренько подобрав юбки, ушла, сверкая пятками, баба. Наталка рядом всхлипнула, уткнувшись носом в плечо мужа.
— Как так, милый, дочь она ей. Рожала же. Грудью кормила…
— Твари бывают разными, милая. Не печалься.
— А что теперь с Нежданной?
— А что с ней? — фыркнул бер, обняв ее одной рукой. — С Весной они поладили. Заберем с нами в долину. Ты не наловчишь даром своим пользоваться. Подрастет, приданное им скопим, выдадим замуж за доброго бера. Если она схочет, а если нет, то с нами останется.
— Но что скажут другие беры…
С опаской протянула Наталка, Третьяк лишь хохотнул, взяв жену на руки.
— А скажут они, милая, ну и везунчик этот Третьяк, такой младой, и жена красавица, и дочки лапочки, и сын скоро поспеет. Завистью белой будут давиться. Чего еще для счастья мужику надобно?
На второй день, уходя из трактира, молодая семья бера была чуть больше. Неждана приняла весть об отъезде спокойно. Чуть тревожно ей было, но тетя Наталка не обижала, искупала и даже заплела косы, одев в добротное платье, одолженное у Весны. Да и потом некогда было ей грустить, рыженькая была той еще непоседой. И куколок у них было много.
Люди вокруг уже прознали весть, слухи разошлись быстро. Только что тут молвишь? Да еще и против бера?
Сам Третьяк же аккуратно поспрошал местных насчет сестер этой потаскухи. Мужики не хуже баб в сплетнях оказались. Выдали всё как на духу.
Мол, была старуха и четыре дочки. Старшая ушла за мужем с детками на край мира, так как тот задолжал местным торговцам и убег. Вторая, та, что целительница, говорят, сгинула, то ли руки на себя наложила, то ли утопили. А младшие вышли замуж.
Одну из которых муж поймал за изменой и избил до смерти.
А вторую, Белянну, муж бросил сразу после рождения дочки, отрекаясь от дитя и жены, женившись сразу же на другой. Вот так она и стала подавальщицей при трактире, что за пять медяков согревала постель путников.
Не стал Третьяк рассказывать всё это жене. Зачем ей душу бередить? Не злопамятна Наталка, не обрадуется горю сестер. Только боги всё расставили по местам, каждой по своим заслугам.
А он уж позаботится, чтобы печалька его больше горя не знала. И дочки жили в достатке и любви.
Что Весна, что Неждана. И пущай только кто попробует кривого слова бросить вслед его девочкам!
Сын их, кстати, так и не дождался осени, одарив мир своим первым криком последним днем зарева*.
Ровно тогда, когда солнце нещадно одарило лучами света лес. Наверное, оттого и нарекли его Светозаром, сыном бера Третьяка.
Или быть может Святозаром, из-за рыжего пушка на макушке младенца?
А может быть и оттого, что он был рожден от светлой и чистой любви, которая, словно заря, согрела весь мир.
первоцвета*- апрель
зарева*- август
Конец
