Нежные листья, ядовитые корни - Михалкова Елена Ивановна

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74

Знаю, звучит странно. Но та смерть была лишь переходом в иное состояние, и оно не страшило меня. Если рыбу обратить в птицу, вряд ли она испугается.

А сейчас мне приходит конец. Я потратила слишком много сил, чтобы пробудить одного из них, и теперь меня носит над полом, как высохший лист, который вот-вот коснется земли и рассыплется в прах.

После смерти мне показалось, что я избавилась от страха навсегда. Теперь я понимаю, что даже не осознавала по-настоящему, что такое страх.

Однажды муж рассказал мне, как в детстве съезжал с крыши гаража по высокому заледеневшему сугробу. Сугроб был длинный и пологий, настоящая горка, по которой он лихо выкатывался на широкую дорогу и еще некоторое время скользил по ней. И вот, оттолкнувшись от края крыши в очередной раз, мальчик вдруг заметил, как из-за поворота выворачивает «Камаз».

Ужас охватил его. Он катился по горке вниз, тщетно стараясь за что-нибудь ухватиться. Но руки бессильно царапали лед. Он видел побелевшее лицо водителя. Видел, как машину несет к его сугробу. И ничего не мог сделать.

Их траектории действительно пересеклись у основания горки. Но тормоза все-таки сработали: машина приостановилась, и мальчик уперся ногами в переднее колесо. В этот момент он решил, что спасен.

Однако «Камаз» продолжал движение, пусть и очень тихо. Колесо плавно сдвинулось, и мальчик, потеряв опору, снова поехал по льду. Медленно-медленно он съезжал вниз, а «Камаз» так же медленно и неумолимо тащило вперед. И вот тогда мальчик понял, что сейчас его раздавит задними колесами.

До этого я не знал, что такое страх, сказал мне тот выросший мальчик. Я думал, ничего не может быть страшнее того мига, когда я заметил «Камаз», катясь по горке. На самом деле кошмар начался, когда меня очень неспешно и плавно потянуло под него второй раз.

Мальчику удалось спастись. Рядом случился взрослый, который подбежал и выдернул полумертвого от ужаса ребенка из-под гигантской махины.

Я пытаюсь удержаться над полом, который время от времени перекатывается черной волной, и мне кажется, что от заднего колеса «Камаза» меня отделяет несколько сантиметров.

Это расстояние сокращается, когда Маша Елина выходит из своего номера.

Я вижу, что она задумала. Ей кажется, это хорошая мысль – спрятать цепочку там же, где был нож. А вернувшись в Москву, позвонить Липецкой и сказать, что ее семейная реликвия в тайнике, а самой Маше все известно. «Если что-нибудь случится с кем-то из наших, – проигрывает она в уме будущий разговор, – я пойду прямиком к следователю».

И еще, конечно, она хочет записать свои показания и оставить в надежном месте с указанием «открыть в случае моей смерти».

Ее план нелеп. Но дело даже не в этом. А в том, что с женщиной, убившей меня, они встретятся в одной точке.

И тогда Машу Елину тоже убьют.

Пол подо мной давно уже горбится не волной, а рифленой шиной «Камаза». Я все ближе к ней. Меня раздавит, когда эту рыжеволосую женщину, так гордящуюся своей выдумкой, встретит та, вторая.

И снова я знаю, как все произойдет. На полке с резиновыми перчатками лежат ножницы, которыми горничные состригают бирки с нового белья. Я вижу, как Елина оборачивается к приоткрывшейся двери, как меняется ее лицо – и как вошедшая без раздумий хватает ножницы с полки.

Маша идет по коридору. Ей остается жить четыре минуты.

Я преграждаю ей путь. Она проходит сквозь меня, ничего не замечая. Я преследую ее, кричу, предупреждая о смертельной опасности. Она услышала бы меня, если б не была так глубоко погружена в раздумья о Липецкой.

«Забудь про нее!» – умоляю я.

«Не ходи туда!»

«Остановись!»

Но повторяется то, что происходило с Анжелой. Маша действительно останавливается, но только возле пожарного крана, чтобы взять ключ от подсобки. Мои силы стремительно тают, однако я раз за разом пытаюсь выбить ключ из ее руки, чтобы она не успела войти в каморку. Если задержать ее на пару минут, та, вторая, не доберется до ножниц, и тогда у Маши Елиной есть шанс.

Но она уверенно проворачивает ключ в замке, щелкает выключателем на стене и сразу идет к подоконнику, не забыв прикрыть за собой дверь, чтобы никто не застал ее врасплох.

У нее полторы минуты жизни, но она не догадывается об этом.

6

– Где моя футболка?

Саша разворошила одеяла, заглянула под подушку. Илюшин одним быстрым движением спрятал белую тряпочку за спину.

– Какая футболка? – удивился он. – Ты разве в футболке пришла?

Стриж обернулась к нему, и он с нескрываемым удовольствием уставился на ее грудь. Несколько секунд она смотрела на него, а потом расхохоталась:

– Давай сюда!

– Ты о чем?

Илюшин пытался изобразить непонимание, но Саша неожиданно прыгнула на него как кошка, повалила в подушки и попыталась отобрать футболку. Она оказалась ловкой и сильной, их возня, к взаимному удовольствию, затянулась, и лишь десять минут спустя из подушек снова вынырнули две взлохмаченные головы.

– Воришка! – обвинила Саша, натягивая отобранную в честной борьбе одежду.

Илюшин провел ладонью сверху вниз по ее спине, и женщина закрыла глаза от удовольствия.

– Погладь еще.

Он подчинился.

– У тебя кожа как…

– Нет! – попросила Саша.

– Что – нет?

– Не порть мгновение. – Она смягчила свои слова улыбкой. – Если ты собирался сказать про атлас, шелк или лепесток цветка, то, пожалуйста, не надо. Не люблю затасканных фраз.

– У меня в детстве жила ворона, – задумчиво сообщил Илюшин.

Саша изогнулась и ущипнула его.

– Это за ворону!

– Ты, наверное, никогда не гладила птиц, – возразил Макар. – Птичьи перья удивительно приятные на ощупь. Именно это я и хотел сказать, когда ты перебила меня со своим шелком.

Саша легко коснулась уголка его рта губами.

– Я больше не буду!

«А у нас будет больше?» – хотел спросить Илюшин, но не спросил.

Она была совсем не такая, как утром. Вся ее скованность, зажатость куда-то исчезли. И улыбалась Саша свободно, и даже двигалась иначе.

«Как будто стрижа из клетки выпустили, – подумал он. – Хм! Вот уж действительно затасканное сравнение».

Саша оделась, присела на край постели.

– Когда ты уезжаешь?

Макар взглянул на телефон.

– Через восемь часов.

– А я – через двадцать минут.

Он вопросительно поднял брови.

– Я сделала здесь все, что хотела, – с улыбкой пояснила Стриж. – И не сделала того, чего не хотела. Что оказалось еще важнее.

– Надеюсь, ты сейчас не о том, что Рогозину убила, а меня решила оставить в живых?

Улыбка исчезла с ее лица.

– Не шути так, пожалуйста.

– Да я вовсе не шучу. – Макар выбрался из постели и натянул джинсы. – Ты единственная, у кого не было видимых причин задерживаться в отеле после убийства Рогозиной.

– Видимых!

– Ага, я так и сказал.

Теперь они стояли по разные стороны широкой кровати и смотрели друг на друга.

– А что, были причины?

– Ты затащил меня в постель, чтобы выведать информацию, – скорбно сказала Саша.

Макар с трудом сдержал ухмылку.

– И с удовольствием сделал бы это еще раз. Только надо придумать, какая еще информация мне может от тебя потребоваться. Давай ты отпустишь такси? А потом вместе поразмыслим.

Несколько секунд женщина пристально смотрела на него, словно что-то взвешивая.

– Нет, все-таки мне пора. Как ты справедливо заметил, я и так здесь слишком задержалась.

Макару вспомнились Коваль с Савушкиной, рыщущие по отелю в поисках папок с их запротоколированными грехами и трясущиеся от ужаса, что правда станет известна заинтересованным лицам. Кто-то ведь украл компромат из номера Рогозиной до того, как Иру с Любкой покорно привела туда Мотя Губанова!

– Папки у тебя?

Илюшин бросил эту фразу почти наугад, и он никогда не смог бы объяснить, чем руководствовался. Он понимал только, что Стриженова приняла для себя какое-то важное решение. Именно оно толкнуло ее на то, чтобы прийти к нему посреди ночи, и оно же гонит ее прочь из отеля.

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74