Пожиратель Ци 4 (СИ) - Петров Егор

Гу Лун крепче сжал рукоять меча, едва не вылетевшего из руки после очередного отбитого удара. Он видел происходящее вокруг, и понимал, что надежды нет.

Люциан, этот выродок, теснил Керо — единственную искру надежды в этом аду. Стард, этот некогда уважаемый имперский мастер, превратился в бездушную машину убийства, ломающую всё на своём пути, как сухие прутья. Где-то раздавались предсмертные хрипы северян, падающих один за другим.

И он видел Ли. Видел его довольную ухмылку, его алчные глаза, скользящие по Мико, его прапра…внучке, его последнему свету. Слышал его издевательский смех, его слова о «ступенях». Этот гад, этот предатель, вор, уничтоживший изнутри его Школу, отнявший у него всё, кроме внучки — теперь метил и на неё. Хотел вырвать её суть, её дар, как вырывал когда-то жизни его учеников из рук Гу Луна.

Больше терять было нечего. Школа Пламенной Птицы? Она давно мертва в его душе. Его здоровье? Разрушено годами борьбы с ядом Ли, и лишь воля и жар Мико, выжегший яд, позволили ему дожить до этого часа. Вот только в его душе ещё тлел огонь. Не такой ослепительный, как у Мико. Слабый, чахлый, едва теплящийся — жалкий отголосок их общей родословной Феникса, проявившийся в нём гораздо слабее. Но это был огонь Феникса.

Он был дедом. Последним щитом Мико. И иногда щитом не стоит прикрываться. В критический момент щитоносец должен броситься под удар, давая дорогу союзникам.

Все годы после отравления, годы, когда он стремительно терял цель своего существования, единственной отдушиной, единственным смыслом дышать этим проклятым воздухом была она. Маленькая девочка с глазами его покойной дочери, с таким же упрямым характером внутри. Он учил её не только мечу и ци. Он учил её выживать в этом недружелюбном мире хищников. Был строг? Да. Жесток порой? Возможно. Но лишь потому, что знал — мир будет к ней безжалостен. И если он не подготовит её, не закалит, она сгинет. Как сгинула его дочь. Как сгинул бы он сам, если бы не её детские руки, вытащившие его из тёмной ямы отравления. Она спасла его тогда. Теперь он спасёт её.

Ли слишком уверен. Слишком поглощён садистским спектаклем и алчностью. Слишком презирает «жалкого старика». Он забыл главное правило охотника: раненый зверь — самый опасный. И что огонь Феникса, даже самый слабый, может спалить всё дотла, если дать ему нужное топливо.

Гу Лун сделал глубокий, шумный вдох, будто втягивая в себя всю боль, всю ярость, всю нерастраченную любовь. Остатки его ци, его чахлая искра Феникса сконцентрировались в его душе. Для последнего, чистого горения. Он ощутил сладковатый привкус крови на языке — каналы рвались под нагрузкой, а душа начинала пылать. Неважно.

«Прости, девочка,» — подумал он, глядя на любимую внучку. — «Дай деду последний раз тебя защитить. Сожги эту нечисть дотла.»

— Мико! — Голос Гу Луна прорвал грохот боя, гул ветра и предсмертные крики. Он отдал приказ. — Атакуй, ВСЕМ! В НЕГО! СЕЙЧАС!

Его команда прозвучала как спусковой крючок для самой Мико. Годы тренировок, абсолютное доверие, желание наказать врага, за деда, за Керо, за всех павших — всё слилось в единый порыв. Она не думала. Она обрушила на Ли всю свою мощь. Золотой смерч Феникса, ослепительный и всепожирающий, рванулся к взметнувшемуся щиту Ли с рёвом, от которого задрожал песок под ногами.

Ли, ожидавший атаки, но не такого безумного, сокрушающего напора, вжался в песок. Его глаза расширились от неожиданной мощи. Багровые татуировки на его теле вспыхнули алым, щит из ци затрещал по швам, разлетелся вдребезги, но сам Ли выдержал. Весь его фокус, вся его демоническая сила ушла на удержание этого бешеного золотого шквала. Он создал новый щит, в жалких сантиметрах от тела, и с огромным трудом его держал. Насмешка исчезла, осталось лишь напряжённое усилие и… алчность, смешанная с удивлением. Он прочувствовал эту силу, и теперь в еще бóльшей степени жаждал ее присвоить!

Именно в этот миг, когда Ли был слеп ко всему, кроме ослепительной стены огня перед ним, Гу Лун двинулся. Его энергосистема горела изнутри последним, жертвенным огнём. Его слабая искра родословной Феникса была готова вспыхнуть.

Он ворвался в пылающее пространство рядом с Ли, его руки — костлявые, но сжимавшиеся с силой стальных капканов — обхватили торс получеловека-полудемона.

— Гори, мразь! — проревел Гу Лун. И он выпустил всю свою суть. Последние капли жизни. Остатки своей родословной. Всю боль, всю ярость, всю нерастраченную любовь деда. В багрово-золотой костёр самосожжения. Последний костёр Феникса.

Ли взревел. Сначала даже не от боли, а от шока, от дикой нелепости! Его второй щит, лишённый фокуса, рухнул окончательно. И вот тогда он почувствовал боль. Багрово-золотое пламя, вцепившееся в него мёртвой хваткой, опалило его, сжигая его демоническую энергию. Его драгоценные татуировки. Его плоть.

— Нет! Отпусти! — завопил Ли в животном ужасе, бешено дёргаясь, пытаясь сбросить горящий комок, прилипший к нему. Но руки Гу Луна, обугливаясь, сжимались только сильнее, сковывая движения, прижимая к себе в последнем, смертельном объятии. Багровые татуировки Ли яростно сопротивлялись и вспыхивали, пытаясь погасить чужеродный огонь. Он смог зацепиться за руку старика, оторвать её от себя, ещё чуть-чуть, и он сможет полностью отшвырнуть ненавистного учителя.

И в этот миг пламя Мико, лишённое преграды, обрушилось на схваченную пару.

Золотой шквал Феникса Мико, яростный и чистый, встретил багрово-золотой костёр жертвы деда — и воспламенил его. Усилил в сотни раз! Их общая родословная срезонировала, сжигая сильнейшее топливо во вселенной — душу, саму суть адепта. Ослепительная, всепоглощающая сфера чистейшего золотого пламени вспыхнула на месте схватки, затмив на миг солнце и песчаную бурю. Внутри неё мелькнули лишь контуры двух фигур, слившихся воедино в агонии — одна корчащаяся в немыслимой муке, другая неподвижно вцепившаяся.

Раздался один-единственный, пронзительный, нечеловеческий вопль сгорающего Ли — вопль боли, ужаса и крушения всех планов. Вопль, который оборвался так же резко, как и начался.

Сфера погасла, словно её никогда и не было. На раскалённом песке дымилось чёрное, бесформенное пятно. Осталась лишь горстка пепла от учителя и ученика, от двух врагов. От Гу Луна, живущего честью и принёсшего себя в жертву, и от предателя, не имеющего принципов. Они стали единым целым. Только тихий треск остывающего песка и стойкий, тяжёлый запах гари напоминали о том, что они тут были.

Эффект же был мгновенным и всеобщим.

Люциан, занесший руку для сокрушительного удара по заблокированному клинку Керо, вдруг замер. Его глаза остекленели, а тело пронзил один из «рассекающих ветер».

Стард, только что идущий на Хаггарда, замер как истукан. Второй артефакт у его ног взорвался, разрывая тело на клочки.

Шаиса, погрузившая когти в горло последнего северянина, обмякла. Ледяной клинок Хельды, не встретив сопротивления, отрубил ей голову. Она рухнула, не успев ничего понять.

Тишина. Прерываемая только свистом ветра, несущего песок.

Мико стояла, глядя на чёрное пятно. Её меч выпал из ослабевшей руки. Она не плакала. Она замерла. Её широко раскрытые глаза, в которых ещё секунду назад бушевало золотое пламя, были пусты. Смотрели не на пепел, сквозь него. Сквозь время. Видели строгие глаза, проверяющие стойку. Видели старые руки, подающие чашку чая после тяжёлой тренировки. Видели редкую, скупую улыбку, предназначенную только ей.

— Де… дедушка… — шёпот сорвался с её губ.

На негнущихся ногах она медленно подошла поближе. Потом её колени подкосились. Она рухнула перед чёрным пятном пепла, не в силах отвести взгляд. Её плечи затряслись беззвучно. И только когда Керо, весь в крови, осторожно подошёл и положил свою руку ей на плечо, тихий, леденящий душу стон вырвался из её сжатого горла, переходя в беззвучные рыдания, сотрясавшие её хрупкое тело. Она сгорбилась над пеплом, руками вцепившись в раскалённый песок, как будто пытаясь удержать то, что навсегда ушло.