В тени горностаевой мантии - Томилин Анатолий Николаевич

— Ну ты, Алешка, мудер! На три сажени скрозь землю видишь. Мне бы ни в жисть не догадаться, чего он мне тогда… А!.. — Перебил он себя, не желая дальнейших воспоминаний. — Ладно, что было, то было, пошел он в жопу… Давай?ко наливай лутче, да сказывай далее, больно баишь занятно.

— А чо рассказывать? Гришка, сам знаешь, — молодец справный. Думаю, глянулся Ее императорскому высочеству Катерине Алексеевне. Опять же историю восшествия на престол покойной государыни Елисаветы Первой она помнила. Чаю, что в мечтах мнила стать Екатериной Второй. Смекнула, должно, и о той пользе, котору могут принесть ей люди орловского пошиба… А как государыня Елисавета Петровна преставилась, Господь упокой ее душу, кто на престол взошел, сам знаешь… Мундир?то, небось, новый пошить изволил, а?..

Анна с Марией, сидевшие в уголке, прыснули в кулачки. Степан Федорович закричал:

— Цыть, дуры! Брысь отседова, счас спать погоню… — Мария вскочила и выбежала из столовой. Анна осталась. — Мундир — не мундир, не в ём суть, ты дело говори…

— Ну, так все было али иначе, только растворила она двери будуара свово именно Григорью. А уж тот постарался. Ввел и остальных братьёв в число близких…

— Погоди, Алексей, а как они переворот?то учинили, кто там главным?то был из них?

— …Самый сильный да буйный из братьев из Орловых — Алешка. Он и драк всех заводила. Но он не токмо самый сильный, но, пожалуй, и самый умный. Когда Гришка попал в случай, он на людях всегда ему уступать стал. Федька во всем тянется за старшими братьями. А как те решили партию из гвардейской молодежи для государыни сколотить, то и он много чего сделал. Младшего, Володьку, они берегли. Ему лет, осьмнадцать есть ли? Ну, а Иван — старший из всех, тот поспокойнее.

Постепенно все больше людей завлекались в заговор, и сохранять тайну стало трудно. Никита Иванович Панин осторожничал, да его не слушали. Все были в азарте. Как же, казалось — все сделано: программа революции составлена, роли распределены, регентство Катерины обговорено…

В конце июня император с приближенными уехал в Ораниенбаум, и там ему доложили, что?де мол некий пьяный гвардейский офицер Пассек болтает о перевороте с целью лишить его короны, как о решенном деле. Петр Федорович не раз слышал о заговоре. Первые донесения уже через месяц после коронации поступать стали. Но государь относился к таким известиям легкомысленно. Бывало, вспыхнет на минуту, но уже на другую забудет. Однако на сей раз его уговорили что?то предпринять… Баили, указ он написал: всех известных заговорщиков под арест. И супругу свою, государыню, стало быть, туда же. Еще и чернила подписи не просохли, а об том стало известно в столице…

В ночь перед Петровым днем Алешка Орлов прискакал в Петергоф, и бегом в покои государыни. Велел будить. Рассказал о Пассеке, о том, что отдан приказ о ее аресте. Уверил, что в Петербурге солдаты подготовлены и ждут сигнала. Дальше, мол, медлить нельзя. Вот тогда все и закрутилося…

Княгиня Дашкова наняла карету. Государыня в сопровождении камер?юнгферы Катерины Шаргородской и камердинера Васьки Шкурина полетела в Петербург. С нею для охраны поехали Алексей Орлов да Василий Бибиков. На въезде к ним присоединились Гришка и князь Федор Барятинский…

Как въехали в городское предместье, пересели в коляску и сразу направились к «Измайловским светлицам». Сам, знаешь, — казармы Измайловского полка первые близ петергофско?ораниенбаумской дороги стоят. Здесь уже с рассвета собрались заговорщики. Завидев коляску, барабанщики ударили тревогу.

Офицеры вывели из казарм роты. К ним Екатерина обратилась с речью и закончила так: токмо?де мол на вас, моих верных подданных, возлагаю я надежду на спасение. Ну, солдаты, понятно, отвечают: «Ура!», «Да здравствует матушка Екатерина Алексеевна!». Поначалу?то не все и понимали, что происходит, а кто понимал, — думали, что за императора Павла Петровича выступают. Впрочем, кое?кто и колебался…

Привели полкового священника и под открытым небом приняли присягу. Без всякого строю, толпой двинулись к семеновским казармам. Там то же случилось. С двумя гвардейскими полками направилась государыня к центру города. На Невской першпективе у церкви Рождества Богородицы вышел навстречу архиепископ Дмитрий Сеченов в полном облачении, с духовенством.

Вот тогда?то, сказывают, и предложил в азарте Алешка Орлов выкликнуть ее не регентшей, а самодержицей. Себя тоже, небось, видел в ближних. Поначалу?то Екатерина Алексеевна испугалась, мол великого князя, наследника законного, куды же? Орловы давай ее уговаривать!

А народу все больше, толпа растет, толком никто ничего не понимает. Слухи один другого страшнее. Кто бает, «государь упал с лошади, грудью об острый камень ударился и убился насмерть», другие — «император напился, упал с палубы корабля в море и потонул…», третьи, мол, «застрелен на охоте». Большинство, в общем?то, ничего не знало о заговоре, но то, что императора нет в живых и наступает новое правление — это всем было ясно. Больше всего говорили о вступлении на престол наследника Павла Петровича.

Тем временем проводили государыню в храм, молебен начался. Орловы же остались в толпе. Архиепископ тянет, вознося моление Господу о здравии?то… кого? — государыни али правительницы за малолетством сына? Тута за стенами храма Алешка?то Орлов и крикнул: «Да здравствует государыня, самодержавная императрица Екатерина Алексеевна!». Товарищи его поддержали. Дали тычков тем, кто против что?то кричал… Вот, так и стала Катерина Алексеевна единовластной монархиней на российском нашем престоле…

Рассказчик утомленно откинулся на ослон и прикрыл глаза. Степан, помолчав, осторожно спросил:

— Погодь, Алешка, но ведь право?то на престол по закону принадлежат Павлу Петровичу? Папаша евонный, конечно, хоть и дерьмо, а все ж внук государя?императора Петра Великого… А она кто?.. Нищая прынцесса из ангальтцербского княжества, языком не выговоришь, тоже мне — княжество — ногтем сколупнуть… И немка…

— Но?но, Степан… Оно, конечно, «Слово и Дело» отменили, но неровен час… — Насупившись, братья молча налили, молча и выпили. — А блаженной памяти Екатерина Первая — кто? А при Анне Иоанновне, у правила расейского кто стоял, не Бирон ли? Да и государь Петр?то Федорович по?русски мало только по?матерному лает… Ты вот в имении сиднем сидишь, а при дворе каки дела делаются! Помнишь лейб?кумпанцев матушки Елисаветы Петровны, так и ныне не ино. Сродники?то Орловы, гляди, в какую гору пошли. Гришка уж сколь времени в «случае». Ныне вовсе, подлец, не скрываясь, в покоях государыни проживает. Чрез хер свой в графья вылез… — В голосе Алексея слышалась откровенная зависть.

Степан Федорович захохотал, ударил себя по ляжкам.

— Да?к он с им и до князя дослужится… А ты, Анюта, — обернулся он к дочери, — не слушай, молода ишшо…

Знал бы он о познаниях своей дочери в этой области… Но родители, особенно отцы, как правило, узнают о том последними. Сколько раз Анисья Никитична набиралась духу поговорить с мужем о дочке, да тому все был недосуг.

Степан помолчал, словно раздумывая, глянул на себя в зеркало, висевшее в простенке, пригладил темные с проседью волосы, коротко стриженные под парик, и проговорил:

— Подфартило ему, конечно, в случай?то попасть…

— Про любимцев государыни при дворе много чего говорят. Да и то дело, супруг?то ихний — мозгляк мозгляком с самого начала был. А тут Гришка… С его?то ростом да со всей амуницией жеребячьей. — Алексей Федорович усмехнулся и ненароком взглянул на племянницу. Та сидела, выпрямившись, выставив вперед налитую грудь, и не отводила взгляда от рассказчика. Что ей мнилось за его словами?.. — В общем, запылало ретивое…

Степан Федорович хохотнул, и разлил штоф до конца.

— Ретивое, говоришь? И где оно у них, не промеж ли ног в манде спрятано… Анька, ты поди, поди к матери?то…

— Но?но, ты, Степан, говори, да не заговаривайся. Ноне сия манда Ея императорским величеством государыней?самодержицей кличется. — Алексей тоже захохотал и снова глянул краем глаза на племянницу, что скромно и молча сидела у края стола. По виду девушки можно было подумать, что и не слыхала она ничего из мужского разговора. Только, разве что грудь вздымалась бурно да мочки ушей, видные из?под темных волос, покраснели.