Кстати, о фужерах. «Есть еще одни фужеры со своим стойлом футбольное Управление Жертв Революции. Когда-то они ходили в чемпионах Северо-Западной Конференции, а сейчас играют то ли в 5-й, то ли в 6-й лиге,- совсем слабенькие.» Футбольных журналистов бьют, берут в заложники, судятся с ними, фужеры везде суют свой нос. Однажды Ворона полгода провела в какой-то черной дыре, куда ее упаковали какие-то злые оборвары и, по слухам, изнасиловали (что вряд ли, она была бы счастлива). Отдали без выкупа. У фужеров свои профессиональные шаблоны. Одни пишут красиво, с пафосом. «Тренер взошел на капитанский мостик» — это означает, что тренер сел на скамейку запасных и сейчас начнется игра. Фужеры пишут книги за великих игроков или тренеров. Потому что игроки и тренеры часто двух слов не могут связать. Этот процесс называется «литературная запись» — фужер задает вопросы, тренер или игрок отвечает, фужер записывает, а потом правит, добавляет, зачеркивает.
Начинают обычно «аб ово» (от яйца). Читать, в общем, скучновато — если пишут «трудное детство», значит, читай, хулиганил и имел приводы в детскую комнату полиции; если «дворовой футбол», значит, с утра до вечера гоняли пузырь на пустыре и пропускали уроки; если малец стал «учеником слесаря», значит, был выгнан из школы и направлен в какое-то ФЗУ (Футбольно-заводское училище) или прямо на какойнибудь Гвоздильно-проволочный арматурный завод, где начал играть за юношескую заводскую команду «Арматура-3»,- тосе в разных вариациях. Строгий отец, добрая мать. Если строгий отец — значит, читай, батька драл будущего великого футболиста, как Сидорову козу. Ну и футбольная теория — «Бей-беги». Ну и футбольная философия — «Пузырь круглый, полигон кривой» — сойдет за философию. Я, конечно, преувеличиваю — среди фужеров есть и настоящие профессионалы, они формируют мнения тиффози, их даже бывает интересно читать; но настоящей пользы для тренера в этой литературе нет, а только засорение унитаза. (Мой первый наставник Сан Саныч-сан говорил, что мысли в голове, как вода в бачке унитаза, должны накапливаться плавно, с веселым журчаньем, потом затишье и — победоносный переход количества в качество: грохот, обвал, водопад, симфония! Так говорил Сан Саныч-сан.) Ворона стенографирует Лобана и пишет книги от Лобана.
(Похоже, Ворона влюблена в Лобана, но любовь ее безответна, потому что Лобану для сладострастия вполне хватает футбола.) «Футбол — это война» — она написала. Пишет их слогом синего чулка, который Лобану почему-то нравится,не понимаю, при всех своих талантах он боится чистого листа бумаги. Лобан не глух к нормальному человеческому языку, «логосы от Лобана» со скамейки запасных передаются из уст в уста тиффозной торсиды. Я уже приводил некоторые, вот еще: «Удар в штангу есть не что иное, как разновидность промаха».
«Что ты все чужому да чужому отдаешь? Давай договоримся так: раз чужому, а раз своему».
Но когда дело доходит до чистого листа бумаги, из Лобана лезет какая-то заумная фрейдовская нисенитниця. «…»
«ВОССТАНОВЛЕНИЕ ЛАКУНЫ
(Если кто-нибудь из Читателей поймет, что здесь написано
пожалуйста!):
«Я выделяю четыре уровня существования (oeuvre) человека в футболе: материальный, чувственный (сексуальный), онтологический и трансцендентальный. Материальное существование — это футболист, подвергающий свое тело трудностям тренировки. Чувственный (сексуальный) уровень проявляется в подсознании атлета, когда изнурительные тренировки, травмы, оторванность от семьи сублимируются, например, в образе надутого футбольного планетоида (любовь-ненависть к мячу, как к особи противоположного пола, напоминающая военно-полевую сублимацию, когда солдат спит со своим личным оружием — «Солдатушки, бравы-ребятушки, где же ваши жены?» Ответ: «Наши жены, ружья (пушки) заряжены, вот где наши жены»). Онтологический уровень характеризует существование футбола как сферы науки, техники, культуры и особого рода поведения. Трансцендентальный уровень в футболе выступает как единство материального, сексуального и онтологического уровней плюс умение владеть телом на подсознательных сигналах».
«ПРИМ.
Чтец из ФУФЛА: «Я, кажется, понял».»
ПРОБА ОБЕДА.
Тихий вечерок. Наверно, последний тихий. Все разбрелись по Маракканне. Завтра приезжает Лобан.
Сегодня у меня на ужин трансцендентальные бамьи и ударные взрыв-котлеты. Шеф-кок Борщ сидит в своем камбузе и женит чай.
— Чтобы чай был вкуснее и крепче,- говорит шеф-кок,его надо «поженить» — вылить из чайничка в чашку, а потом вылить из чашки обратно в чайничек.
Я заметил, что супам, борщам, антрекотам и даже макаронам и соусам передается настроение нашего шеф-кока. Он их одухотворяет, что ли? Значит,.он настоящий профессионал.
Уважаю. После нашей победы супы смотрят со дна нежно и верноподданно, солянка подмигивает, котлета воркует и желает вам приятного аппетита, ростбиф пускает сок, маринованные грибки снимают перед вами шляпки, спагетти сладострастно шевелят конечностями, соус весело насвистывает футбольный марш. После вымученной ничьей блюда ведут себя индифферентно — что-то ворчат (наверно, «жри, что дают»). После поражения взгляд у супа отсутствующий, щи — кислые и в рот не глядят, шницель в коме, макароны безжизненны и холодны.
Пробуем бамьи. Шеф-кок пожелал мне приятного аппетита, подсел к моему столику и напел рецепт этих бамьев. В самом деле, не рецепт, а песня:
— Надо брать только молодые бамьи с тонкими пальчиками — старые становятся слизистыми. Обмыть, обтереть чистым сухим полотенцем, сделать массаж. Оборвать им хвостики, отрезать пальчики, залить кипящим скворжом с уксусом. Держать четверть часа, дать стечь скворжу и перемыть в трех холодных водах. Нарезать мелко лук, слегка поджарить в арахисовом масле, добавить сахар и посолить. Подавать к столу холодными с разрезанными пополам помидорами и с поджарыми хрустящими струбликами. Потом облизывать пальчики.
— А струблики — они поджарые или поджаренные? — спросил я.
— А разве это не одно и то же? — задумался Борщ.
— Далеко не одно и то же. Разница примерно такая, как между «преданым человеком» и «преданным человеком». И наконец: чьи пальчики нужно облизывать — свои или бамьи?
— Ну, это по вкусу — как кому нравится! Да вы попробуйте!
Я попробовал. И облизал как свои, так и бамьи пальчики.
Необыкновенно вкусно.
Или такой рецепт… впрочем, не буду портить себе аппетит.
Попробую котлеты ударные, по-саперски.
ОСТОРОЖНО: ВЗРЫВ-КОТЛЕТА!
Мясо па косточке, внутри заполнено горячим соусом под давлением. Что-то вроде гидравлической гранаты. Как есть котлету по-саиерски, чтобы соус попал в рот и никого не забрызгал? Шеф-кок объяснил (надеюсь, он шутит):
— Надо снять пиджак, галстук, рубашку, брюки (одежду можно повесить на спинку стула), перекреститься, выпить рюмку, лечь на стол — можно и плашмя, по достаточно прилечь животом па стол,- и, взяв ударную котлету за косточку, отставив руку и выпучив (или зажмурив) глаза, осторожно откусить котлету строго перпендикулярно косточке. Произойдет взрыв, горячий соус попадет в рот и последует в пищевод, а ударная волна ударит в голову.
Такие вот меры безопасности. Попробовал. Встал из-за стола с ударенной головой.
Войнович, проходя мимо, злорадно и не без намека похлопал меня по животику.
ЯВЛЕНИЕ ЛОБАНА С КОРОВОЙ.
ДОЖДАЛИСЬ!
Ближе к обеду над Шишкиным Лесом раздался выстрел тормозного парашюта, и на «Мараккание2-бис» в желтом председательском лимузине появился Лобан.
— Ну, вот и главный герой пожаловал! — сказал Войнович.
Все сбежались и с нетерпением ожидали — с вечера заключались пари на первую фразу, которую скажет Лобан на земле Маракканны из своего знаменитого репертуара («здрасьте в вашей хате» не в счет) по поводу трех технических поражений, что-нибудь вроде: «Ну, вы тут без меня наиграли!», или «Что мы визуально видим?», или «Главное не побеждать, главное выигрывать».
