Искра вечного пламени - Коул Пенн

— Они убили тысячи наших детей. Тысячи.

— И, по-твоему, это дает Хранителям право изводить их детей?

— Девчонка сейчас в порядке, так? Риск был просчитан, и ты не представляешь, сколько жизней это спасет. Мы застопорили поставки на несколько месяцев. Мы отбили столько оружия, что хватит повстанцам половины ячеек Эмариона. Да, ради этого одной избалованной дочери Потомка пришлось немного помучиться от сыпи. Но разве это высокая цена?

Я посмотрела на него, беззвучно двигая челюстью.

— Ты должен был меня предупредить. Я ни за что не взялась бы за задание, если бы знала...

— Дием, а ты думала, чем занимаются Хранители?! — взорвался Генри, от злости у него на шее вздулись вены. — Думала, мы будем держаться за руки и распевать застольные песни? Или что мы сокрушим Потомков благодаря проклятой богами силе дружбы?

— Больше насилия не может быть верным решением.

— Это единственное решение! — Генри двинул кулаком по стене, и от места удара расползлись мелкие трещинки. Его голос и плечи дрожали от бушующей ярости. — Лишь насилие и работало всю нашу смертную историю. Каждое из имеющихся у нас прав приходилось выскребать, выцарапывать и выбивать, лишая врагов жизни. Имеющие власть не отдают ее по доброте душевной. Они отдают ее, когда мы не оставляем им выбора. Когда боятся того, что мы иначе с ними сделаем. И они точно не отдадут нам родную землю, пока мы не приставим им нож к горлу — нож, которым действительно можно пустить им кровь.

Перед мысленным взором мелькнул образ Лютера — мой клинок у его горла, его кровь у меня на руках. Его губы у меня на губах.

Генри схватил меня за подбородок и приподнял мою голову, заставив посмотреть ему в глаза, горящие лихорадочным огнем.

— Дием, скажи, что я не прав. Скажи, что искренне веришь, что в этой войне можно победить без кровопролития.

Сказать так я не могла.

И по мрачному удовлетворению, отразившемуся на лице у Генри, поняла, что он это понял.

Генри отпустил мой подбородок, судорожно выдохнул и сдавил ладонью собственный затылок, внезапно показавшись уставшим душой и телом.

— Я люблю тебя, Дием. И не виню тебя, но твоя мать берегла тебя от Потомков, а благодаря репутации отца твою семью никогда не держали под прицелом. Тебя защищали от них всю твою жизнь. Остальным не так повезло.

Я потупилась, чувствуя, как горят щеки:

 — Знаю.

Я впрямь это знала. Во всем Люмносе вряд ли нашлась бы хоть одна семья, не пережившая трагедию или несправедливое отношение по вине Потомков.

Доказательства тому я видела каждый раз, когда шла по Смертному городу и слишком часто замечала траурные флаги в окнах. Я видела их каждый раз, когда лечила обнищавшего пациента, вынужденного рисковать жизнью ради еды, или когда проходила мимо больших кладбищ, полных могил времен Кровавой войны. Я видела их каждый раз, когда заглядывала в глаза Генри: гибель его матери оставила в них неизгладимый след.

Рука Генри обвила мою талию и притянула ближе. В ответ мое тело инстинктивно напряглось. Я отчаянно старалась отрешиться от понимания того, что Лютер делал то же самое, а мое тело реагировало совершенно иначе.

Я повела плечами, расслабляя мышцы. «Именно здесь я должна быть, — напомнила я себе. — Здесь мое место».

Костяшкой пальца Генри постучал по кончику моего носа.

— Ди, у тебя большое сердце. Ты хочешь, чтобы все жили спокойно и счастливо, вне зависимости от того, о ком речь. Но ты не представляешь, насколько скверная ситуация в других королевствах. У нас в Люмносе довольно мирно, но часть проблем, с которыми сталкиваются другие повстанческие ячейки…

С минуту я наблюдала, как его челюсть двигается от едва сдерживаемого гнева.

— Я хочу знать, — подбодрила его я.

— Тебе известно, как избавились от смертных, когда Игниос закрыл границы?

— Я слышала, что они отправились в Умброс.

— Да, горстке счастливчиков удалось туда добраться, но король Игниоса не доверяет королеве Умброса. Ему не хотелось, чтобы игниосские смертные рассказали ей о его средствах обороны. Он приказал своим гвардейцам загнать смертных в дюны и… — От убийственной ярости, полыхнувшей у Генри в глазах, по спине побежал холодок. — Гвардейцы стояли там неделю, пока смертные умирали под палящим солнцем. Несчастные молили о пощаде, но король не пожелал даже использовать свою огненную магию, чтобы даровать им быструю смерть. Он назвал это наказанием за Кровавую войну.

— Нет! — шепнула я, качая головой: чудовищная жестокость ужасала.

— Но даже такой конец гуманнее того, что ждет смертных Софоса. Тебе известно, что случается с теми, кого приглашают заниматься исследованиями в их институты?

— Хочешь сказать, им не дают учиться?

— Дают. Какое-то время. — В голосе Генри зазвучала злость. — Ты хоть раз встречала смертного, который отучился в Софосе? Хоть раз слышала о смертном, вернувшемся в свое королевство после визита в Софос?

Я нахмурилась:

— Вообще-то нет, но…

— Потому что они никогда не возвращаются. Всегда находится причина — болезнь, или трагическая случайность, или их родные умирают при таинственных обстоятельствах, — чтобы они не вернулись. Ни один из смертных, попавших в Софос, оттуда не выбирается.

— Но зачем это Потомкам? Если они не хотят видеть смертных в своем королевстве, зачем приглашают их к себе?

Генри пожевал щеку изнутри и вгляделся мне в лицо, похоже, определяя, насколько стоит быть откровенным.

— Исчерпав свою полезность в проведении исследований, смертные становятся… объектами исследований.

Под ложечкой отвратительно засосало.

— Не понимаю.

— Потомки ставят на них опыты. Смертных держат в клетках и проводят разные испытания. Иногда испытывают лекарства, а иногда — магию и оружие.

Наполнить легкие воздухом мне удалось с огромным трудом. Думалось о том, что туда мог отправиться Теллер… Как бы он радовался, получив приглашение! Как я бы гордилась тем, что мой братишка в числе немногих избранных!

Боги, да я молилась об этом годами.

Как получилось, что на свете творится так много зла, а мне о нем известно так мало? Сегодня утром во дворце… я сочувствовала Лютеру, даже королю. Я жалела их. Держала их за руки. Неужто я впрямь настолько слепа?! Неужто не разглядела зло прямо у себя под носом?

Я отстранилась и принялась расхаживать туда-сюда, зажав глаза ладонями. Голова шла кругом, в животе бурлило.

— Мне нужно время подумать. День выдался тяжелый.

— Да что ты?! — подначил Генри. — Я целый день пытался убедить Хранителей не вонзать нож тебе в спину еще до того, как ты нас предашь. Объяснял, что ты просто выполняла свой долг целительницы, но они не в восторге.

— Я тоже от них не в восторге, — буркнула я.

— Дием, ты должна отнестись к этому серьезно. Не нужно напоминать тебе, как опасны могут быть Хранители, если их спровоцировать.

— Так Хранители теперь охотятся за мной?

Генри замялся:

— Им понадобятся какие-то гарантии того, что ты нас не выдашь.

— Нет, не выдам. Передай Вэнсу и его Братьям, что я не желаю, чтобы из-за меня погиб кто-то еще. Все, что я у вас узнала, — считайте я уже забыла.

— Все не так просто. Одного твоего слова может не хватить.

Я наклонила голову набок и прищурилась:

— Генри, о чем это ты?

Он открыл рот, но ответил не сразу — судя по помрачневшему лицу, какую-то правду ему говорить не хотелось.

— Просто затаись на время. Сторонись Потомков. Не появляйся в Люмнос-Сити и ни в коем случае не приближайся к дворцу.

Я отмахнулась:

— Ладно. Повода туда возвращаться у меня все равно больше нет.

Сердце грустно екнуло.

Несколько тяжелых минут мы простояли в тишине — прятали глаза друг от друга и медленно варились заживо на неприятном огне всего случившегося с нами за эти последние месяцы.

Наша детская любовь была простой и чистой. Мы гонялись друг за другом по лесам, собирали там ягоды, плавали голыми в море, дразнили друг друга и представляли большие приключения, в которые однажды вместе отправимся. Больше всего на свете мне хотелось вернуться в те дни беззаботной радости, но чем сильнее я за ними тянулась, тем дальше они уплывали, сжимаясь в точку на солнечном горизонте.