Разбойничья злая луна - Лукин Евгений

– Мало ли что! – возразила она. – Раньше я её не знала.

– Да пойми ж ты, мать, – сказал я с тоской. – Ну не до того мне сейчас!

– Да уж вижу, что не до того! Семьи нет, детей нет, а он сидит в игрушки играет!..

Повернулась и вышла. Я с досадой бросил собранный пистолет на стол. Развелась… Ну и развелась! Какая тут Наташка, когда мы с Гришей уже второй месяц вроде как на военном положении!

Тут я заметил, что одна деталька осталась лишней. Ну вот… Снова теперь разбирать…

Машинку изучил – не хуже своего пресса. Собрать-разобрать – с закрытыми глазами, хоть норматив сдавай, а как работает – убей, не пойму… Вот она откуда, эта деталька. И всё равно – какая-то она лишняя…

Мать говорит, характер у меня совсем испортился. Испортишься тут… И от Гриши проку никакого! Показать, где планета находится, – он не астроном, карту начертить – он не географ. Ну хотя бы приблизительно нарисуй: вот здесь океан, здесь материк… Ну нарисовал. А толку? Глаза б мои на него не глядели!..

А ангелы – сволочи, как бы их там Гришка ни выгораживал!.. Живут, понимаешь, – пылинки друг с друга смахивают, только и думают, как бы кого нечаянно локотком не толкнуть… Кибернетика у них, автоматика, корабли космические… А против Гришки десант бросили! Как вспомню сквер – головы бы им всем посворачивал!.. Хотя, конечно, это ещё вопрос, кто кому… Эх, не мне бы этим заниматься!..

А что это транзистор замолчал? Ах да… Я шлепком вогнал трубчатую антенну в гнездо по шляпку и поднялся из-за стола.

Время было позднее. Взглянув поверх занавески, в одном из жёлтеньких окон соседского дома я увидел дядю Колю. Вот ещё тоже жертва… Нет, кроме шуток: здорово на него тот случай подействовал. Тихий стал старичок, задумчивый. Пенсию домой приносит до копеечки, а уж сквер, наверно, за версту обходит…

В Гришиной комнате скрипнула койка. Я удивился и, прихватив пистолет, направился к нему.

– А я думал, ты Люську пошёл провожать…

Гриша неподвижно сидел на койке, уставясь куда-то в угол.

– Я не имел права втягивать тебя в эту историю, – глухо сказал он. – И её тоже…

Неужели он весь вечер так просидел – глядя в стену?

– Ну пойди повесься тогда, – предложил я. – Чего уж теперь…

– Понимаешь… – сказал он. – Вернуть меня обратно – это для них дело принципа… Они не отступят, Минька.

– А ты меня не пугай. Я и так боюсь.

Он недоверчиво посмотрел на меня:

– Правда?

– А то нет? – проворчал я.

Помолчали.

– А хуже всего, конечно, то, – уныло добавил Гриша, – что они, в общем-то, правы…

– Слушай, ты! – рявкнул я. – Ангелочек! Они тебе что, много доброго сделали? Правы! Мухтар и тот больше тебя соображает… Чего уставился? На хороших людей собака выть не станет!.. Почему Люську провожать не пошёл?

Плечи у Гриши сразу опустились, взгляд потускнел – сидит, в стенку смотрит.

– Будет лучше, если мы с ней поссоримся…

– Поссоритесь?.. Ты с какого гвоздя сегодня сорвался?

– Если я вдруг исчезну… для неё это будет ударом.

– Ага… – сказал я, помаленьку приходя в себя. – Нормально… А раньше ты что же?

– Раньше она не относилась ко мне серьёзно.

Вот так! А я думал, он ничего не понимает…

– Пойдёшь завтра провожать! – бросил я. – И попробуй только не пойди!

Тут я спохватился, что постоянно тычу в Гришу стволом, и засунул пистолет рукояткой в карман.

Гриша моргал. Поссориться с Люськой – пара пустяков, а вот помириться… Внезапно лицо его прояснилось. Придумал, значит.

– Минька, – осторожно начал он, – тридцатого наши всей сменой за грибами собираются… На автобусе…

– Не бери в голову, – сказал я.

– Да, но… Люся ведь тоже едет…

– Слушай, Гришк! Ты просто не знаешь, что я за человек! Вот попомни мои слова: стоит нам высунуть нос за город – и машинка заработает! По закону подлости – знаешь такой закон?.. В общем, никаких грибов, Гриша. Нельзя нам от майора отрываться…

Кончался август. И я не знаю, в чём дело, но только Наташка стала попадаться мне на глаза чуть ли не каждый день. Еле успевал на другую сторону переходить. Но однажды всё-таки не уберёгся.

– Ну куда ты полез, Миша! – услышал я совсем рядом её рассерженный голос и, вздрогнув, остановился. – Куда тебя понесло? Вернись сейчас же!

Это она со своим пацаном воевала. Увидев меня, растерялась:

– Миша?.. Здравствуй…

А губы – ну совершенно детские. И носик такой пряменький, аккуратный…

– Привет… – осторожно отозвался я. – Как жизнь?

– Вот… погулять вышли… – ответила она.

Я смотрел на неё и соображал, что бы ещё такое сказать.

– Я слышал, развелась ты…

– Развелась. А ты? Так до сих пор и не женился?

– Да некогда всё, – сказал я. – Дела.

Тут подошвы моих кроссовок словно приплавились к асфальту, а рука сама прыгнула в сумку, где лежал пистолет. Вдоль решётки сквера прямо на нас шли трое молодых людей. Все одного роста, смуглые, горбоносые… Гортанно переговариваясь, прошли мимо. С Кавказа, видать, ребята… Я наконец обратил внимание, что Наташка меня о чём-то спрашивает.

– Дела? Какие?

– Такие дела, что закачаешься, – хмуро ответил я.

– Скамейку нашу помнишь? – спросила она вдруг.

Я буркнул, что помню.

– Сменили её. Новую поставили…

– Серьёзно? – сказал я. – Надо пойти посмотреть.

Она жалко улыбнулась уголком рта:

– Чего уж там смотреть…

Замолчали. Наташкин пацан штурмовал ограду сквера – протискивался меж прутьев туда и обратно.

– А у меня день рождения скоро…

– И что? – насторожившись, спросил я.

– Приходи. Если сможешь, конечно…

Так… Потянули телка за верёвочку… Не дурачок ведь, понимаю, в чём дело. Всё прекрасно понимаю. Не дождалась, выскочила замуж, промахнулась, развелась, вспомнила, что Минька Бударин до сих пор не женат.

– Не знаю, в общем… – промямлил я. – Мы тут, понимаешь, как раз тридцатого всей сменой за грибами выезжаем…

Кое-как унеся ноги, решил взглянуть на новую скамейку. Посидел на ней, потрогал гладкий брус, где раньше было вырезано крупно и глубоко: «НАТАША!» Ладно. По грибы так по грибы. За мной ведь тоже, как за Гришей, глаз да глаз нужен. Оставь меня в городе – возьму да и сорвусь на день рождения, кто меня знает!

Кто-то остановился передо мной, постоял немного и сел рядом. Я покосился на подсевшего и увидел, что это Бехтерь.

– Ну, здравствуй, – неприветливо сказал я ему. – Что? Лавки другой не нашлось?

Бехтерь снял фирменные очки и долго тёр переносицу.

– Ну хоть бы ты мне, что ли, объяснил, – с тоской попросил он. – Бил я его тогда или мне это так, от злости померещилось?

– От злости, – сказал я.

Бехтерь усмехнулся. Что-то плохо он выглядел – то ли больной, то ли усталый.

– Ничего, – сказал он. – Она ещё с ним наплачется.

– Это почему же?

– Наплачется, – упрямо повторил Бехтерь. – Вот увидишь. Я-то знаю, что он за человек…

– А ты-то сам что за человек?

Бехтерь вдруг ухватил меня за руку.

– Минька! – сказал он. – Не хотел я с ним тогда драться, веришь? Хотел подойти, поговорить по-людски, с глазу на глаз… Она ведь заявление из загса забрала, Минька! А он даже говорить со мной не хочет. Морду воротит, понимаешь? Простите, говорит, мы с вами незнакомы… Ах ты, думаю!..

Бехтерь задохнулся и умолк. Так это он, выходит, один на один отделал того… которого я потом рейкой? Ай да Валька! Как же надо было разозлиться!..

– Не того ты отлупил, Бехтерь, – сказал я ему. – Не Гришу.

Он вскинул голову:

– Что… правда?

– Правда, – сказал я.

Бехтерь подумал, потом уныло кивнул:

– И что он теперь? Этот, кого я… В суд на меня, да?

– Да нет, Бехтерь, – вздохнул я. – Никто на тебя в суд подавать не будет…

Первый раз в жизни я говорил с ним не раздражаясь. А может, меня и раньше раздражал не столько сам Бехтерь, сколько этот его дурацкий фирменный оскал.