Пылающая для Древнего. Пепел (СИ) - Тит Лаура

— Рано или поздно это все равно произойдет… Будь это ты или кто-то другой… Иштар одобрил бы мой выбор, — опустила на мужчину уставший взгляд.

— Ты хоть представляешь, о чем меня просишь?! Ты совсем голову потеряла?! — сорвался Шрам, подрываясь с места, больно хватая меня за локоть. — Он одобрил бы?! Он бы лишил меня за это головы! — рычит мне в лицо, покрываясь от гнева красными пятнами. — Его больше нет! Ему уже плевать на тебя и меня! — продолжает орать мне в лицо, опаляя дыханием.

Рука сама дернулась в его сторону.

Звонкий удар по щеке.

— Не смей так со мной разговаривать! — мой голос дрогнул, а с ресниц сорвалась слеза.

— Не ты одна его потеряла! — темные глаза мужчины увлажнились, а голос понизился до хрипоты. — Хочешь сдохнуть? Вперед! Только найди кого-нибудь другого, не проси меня об этом! Никогда!

— Прости, — шепчу я, тихо всхлипывая. — Прости меня, Шрам, — опускаюсь перед ним на колени, сжимая подол его кожаного камзола. — Я отказалась от него! Я больше не слышу его зов, не вижу с ним сны. Я вздрагиваю от каждого прикосновения ветра, думая, что это он, каждый шорох листвы словно его шаги по песку. Я больше не ощущаю его, вот тут, — бью себя по груди, мой тихий скулеж перерастает в терзающий плач.

Шрам опустился ко мне на пол, заправляя прядь за ухо.

Подняв мой подбородок, заглянул мне в глаза и тихо сказал:

— Ты сильная женщина, Амара… Мать двоих детей. Неужели все кончено, неужели у тебя ничего нет, чтобы продолжить жить? Пойми, его больше нет с нами! Прими это! Нужно жить дальше! Не трать свое время впустую! Ты через столько прошла, ради чего были все эти жертвы? Дай мне сдержать свое обещание ему, позаботиться о тебе и… о них. Уйди тогда, когда придет твое время…

— Я не могу… — отрицательно качаю головой, — прости меня, Шрам, — полушепотом повторяю ему, глядя прямо в глаза.

Я кладу похолодевшую ладонь на его скулу и, смотря ему прямо в глаза, произношу то, что потом может его сломать:

— Будь справедлив к моей дочери и к ее выбору. Не поддайся соблазну своей сокрушительной ярости! — мужчина напряженно цепляется взглядом за мои губы. Ища в моих словах скрытую от него правду…

— Пообещай!

— Как тебе будет угодно! — с трудом выдавил он из себя, сбрасывая мою ладонь со щеки, и медленно поднимаясь.

Я не могла его просить об этом…

Но как поступить матери, которая любит свое дитя…

Я не вправе запретить ему любить мою дочь… Но я не могу остаться в стороне, если кто-то решит испортить ее жизнь.

Разве мы властны над своей судьбой? Мы можем презирать ее, можем с ней смириться, можем даже отдаться ей во власть или бездумно сражаться насмерть, но исход… Он будет такой, какой она запишет в свою древнюю книгу наших жалких судеб.

Исход давно предрешен…

Шрам тяжелыми шагами направился к двери и скрылся за массивными дверьми.

Совсем скоро наступит мое освобождение, совсем скоро мы воссоединимся, Иштар…

ШАЛЛИ

— Иша, почему наша мать никогда не присутствует на дне единения? — внимательно взглянул на красные от слез глаза своей сестры.

— Придет время, и ты сам всё поймешь!

Посмотрел на свои разбитые в кровь костяшки пальцев.

— Говоришь, прямо как она… — язвительно ей улыбнулся.

— Шалли… не все могут познать такую любовь, как отец и мать, — тихо всхлипнула девушка, стирая дрожащие слезы с пушистых ресниц.

Любовь…

Моя сестра не познает ее никогда!

С каких пор ее вообще стало это заботить?..

Не с тех ли самых пор, когда она полюбила этого ублюдка, который мечтает перегрызть ей глотку?..

Ужасно хотелось съязвить, но посмотрев на ее потерянный вид, со злостью стиснул кулаки и отвел взгляд.

Я глубоко вздохнул, пытаясь бороться с бушующими эмоциями.

Моя бы воля, и я обоим бы шеи сломал…

Но мать пошла дальше меня….

Отдать собственную дочь Шраму…дать согласие на их обряд?!

Задрожал от бурлящей во мне ярости, поднимая на нее взгляд.

— Не смотри так на меня, Шалли, — в отражении зеркала сестра расправила красное платье и крепко сжала столик перед собой, наблюдая за мной. — Может быть, ты когда-нибудь тоже обретешь свое счастье, Шалли. Ты обязательно узнаешь любовь, когда ее встретишь… Лишь достаточно заглянуть ей в глаза… и больше ты никогда не забудешь ее горящего пламенного взгляда. Она корнями прорастет в твоём сердце, оставляя глубокие раны, а ее вкус на твоих губах… Его ты запомнишь надолго… и пронесешь с собой сквозь года, через целую вечность… Самое прекрасное и в то же время самое горькое чувство…

Я знал, что она говорит о себе…

Было ли мне ее жаль?..

Нет.

Мы сами заковываем себя в кандалы, когда идем на поводу своей глупости.

Любовь — превращается в мощное оружие разрушения только тогда, когда ты становишься ее бесправным рабом, а не властным хозяином.

А я до одури любил свою свободу, во всех ее безобразных проявлениях. Я принимал ее такой какая она есть. Поэтому любовь это меньшее, что меня могло волновать, а вот другие пороки … с ними я еще не разобрался…

Я терпеливо ждал когда сестра продолжит, но увидев в моих глазах промелькнувшее к ней сострадание, она замолчала.

Иша тихо всхлипнула, зажмурив глаза, разрешая слезам и черной краске медленно стекать по щекам.

Я не знаю, что мне делать, Шалли…

А я знал. Знал, что она говорит словами нашей матери.

Видел в ее глазах это отчаяние.

Ее бескорыстная самоотверженность и вера в любовь скоро погубят ее, как погубили нашу мать.

Сестра хочет связать себя обремененным обязательством, но в угоду кому она жертвует собой?!

Любовь к матери и к собственному врагу ослепила ее.

Пустые слова обрастают смыслом только тогда, когда мы от чего-то желаем зависеть.

Есть лишь инстинкты.

Желать. Обладать. Брать. Разрушать. Создавать. Все это просто потребность, а остальное — зависимость.

Зависимость убивает… Она подобна холодной расчетливой ведьме, что бродит по пустыне, в поисках своих безвольных жертв, кто слаб и голоден в своих желаниях, на кого с удовольствием она набросит свою петлю и с широкой улыбкой, её крепко затянет на шее.

Хруст позвонков. И ты покойник. Ее верный раб и узник своих желаний.

Приверженец Древних традиций.

Меня раздражало, что из требовательной бесстрашной девчонки она превратилась в смиренную дочь.

И я должен наблюдать, как чахнет моя мать и как по ее стопам идет сестра?

Нет ничего, с чем бы я не мог справиться.

Кроме одного… своей жгучей ненависти…

Но говорить ей о своем светловолосом помешательстве я не стал..

Медленно поднялся и широким шагом направился к кувшину с вином, вспоминая, как однажды я закрыл ее в нашей псарне… Как довел эту чужачку до слез.

Мысли о ней раздражали.

Девица, которую я ненавидел и в тоже время желал, испытывала меня на прочность, особенно мое терпение и выносливость.

Эта чужачка была старше меня. Может возраста что и сестра.

Я жаждал к ней прикоснуться, к ее бархатной бледной коже, провести ладонью по ее белым как молоко волосам…

Незнакомка, чужачка с далеких земель…

Сжал до скрежета зубы. Слабость, которую я испытывал к ней, утомляла меня.

Ее запах. Ее льдистые глаза… Эта упрямая девчонка воплощение порока.

Я хотел ее укротить. Показать, где ее место, сбить с нее спесь.

Все самое худшее во мне проявлялось рядом с ней.

Она будила во мне горячую ненависть! Бешеную ярость! Я не узнавал себя.

Из моей широкой груди вырвался смешок.

Безудержная потребность в ее теле сводила с ума.

Я хотел обладать ее телом. Содрать с нее дорогое шуршащее платье и впиться руками в молочную нежную кожу!

Она вызывала во мне столько жгучей злости.

Ее невинные бирюзового цвета глаза, точно вода на дне мраморной белой чаши, дурманили мою голову. А ее вздернутый носик с пухлым маленьким ртом на милом личике, обрамленном длинными белоснежными волосами, притягивали мой взгляд.