Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 170
Я даже не помню названия крошечной деревушки, где мы остановились на ночлег, в 12 или 13 милях от Гуатонга в направлении границы — возможно, у нее не было названия, как и бунгало дак, но имелось сооружение, что я называл «чертовым колесом», Дикон — «миниатюрной версией Большого Колеса в Блэкпуле», а Реджи — «маленькой версией венского колеса обозрения». Это была грубая конструкция из необработанных бревен с четырьмя «пассажирскими кабинками», чуть больше деревянных ящиков, куда с трудом втискивается один человек. В наивысшей точке это «Большое Колесо» поднимает ваши ноги футов на десять над землей, а механизм, приводивший его в движение — после того, как меня уговорили втиснуться в кабинку, — состоял из Жан-Клода, который тянул следующую кабинку вниз, и Дикона, толкающего еще одну вверх. Должно быть, этот аттракцион построили для деревенских ребятишек, но никаких детей нам не встретилось — когда мы входили в деревню вечером и когда покидали ее следующим утром.
Затем колесо остановили в верхней точке — передо мной открылся вид на все восемь домиков деревни, крыши которых находились чуть выше моих коленей, — и Реджи, Дикон, Жан-Клод, Пасанг и несколько говорящих по-английски носильщиков запели «Ведь он такой хороший, славный парень», [46] а потом нестройный хор грянул «С днем рожденья тебя». Признаюсь, что я густо покраснел, сидя там с болтающимися в воздухе ногами в шерстяных чулках.
Реджи захватила с собой все ингредиенты для настоящего пирога, включая глазурь и свечи, и вместе с Жан-Клодом и поваром Семчумби они испекли его перед ужином — с помощью примуса и каменного очага. Дикон достал две бутылки хорошего виски, и мы вчетвером до поздней ночи пили за здоровье друг друга.
Наконец, когда все нетвердой походкой разбрелись по палаткам и улеглись в спальные мешки, я выбрался наружу из своей палатки и посмотрел на звездное небо. Это был один из тех редких дней, когда в Сиккиме не шел дождь.
Двадцать три года. Я казался себе гораздо старше, чем в 22, но почему-то ничуть не умнее. Сколько лет было Сэнди Ирвину, когда он в прошлом году погиб на Эвересте, 22 или 23? Я не мог вспомнить. Кажется, двадцать два. Моложе, чем я в ту ночь в Сиккиме. От виски слегка кружилась голова, и я прислонился к шершавой опоре Не-Очень-Большого Колеса и посмотрел поверх черных верхушек деревьев на половинку лунного диска, всходящую над джунглями. Был четверг, и всего один день отделял меня от того момента, как я покину нанесенную на карты территорию и углублюсь в высокогорную пустыню нетронутого Тибета.
Я подумал о Реджи. Взяла ли она с собой ночную рубашку? Или спит в каком-то сочетании повседневной одежды и белья? Или в пижаме, как почти все мы? Или голой, как Дикон, — даже в местах, где водились сколопендры и змеи?
Я снова тряхнул головой, чтобы избавиться от образа леди Бромли-Монфор. Реджи старше меня как минимум на десять лет — вероятно, даже больше.
«И что?» — спрашивал меня мой раскрепощенный спиртным мозг.
Я посмотрел на поднимающуюся в небе половинку луны — достаточно яркую, чтобы посеребрить верхушки джунглей и сделать почти невидимыми точки звезд, медленно приближавшиеся к зениту, — и представил разнообразные героические поступки, которые я могу совершить во время будущего перехода и восхождения, что-либо такое, что сделает наши отношения с Реджи чем-то большим или по крайней мере отличающимся от просто дружбы, которая, как мне кажется, завязалась между нами.
Она испекла мне именинный пирог. Она знала, когда у меня день рождения, взяла с собой муку, сахар и консервированное молоко — и купила четыре яйца в этой или предыдущей деревне, — а потом вместе с Семчумби и Же-Ка испекла пирог на открытом огне. Я понятия не имел, как им это удалось, но пирог получился вкусный, даже с шоколадной глазурью. И на нем горели двадцать три маленькие восковые свечи.
Она испекла мне именинный пирог. В порыве юношеского увлечения я забыл о вкладе Жан-Клода и Семчумби в изготовление пирога, забыл о том, как искренне пел Дикон и как он хлопал меня по спине, забыл о его щедром подарке, виски. Она испекла мне именинный пирог.
Прежде чем заплакать, я сумел заползти в палатку, снять ботинки и забраться в спальный мешок, пытаясь сохранить в голове эту мысль — она испекла мне именинный пирог — последней, перед тем как заснуть. Но последней была другая: Теперь мне 23. Доживу ли я до того времени, когда мне исполнится 24?
В первое утро в базовом лагере на Эвересте я проснулся с жуткой головной болью и тошнотой. Это меня очень расстроило, поскольку я лишь недавно полностью восстановился после дизентерии, которую доктор Пасанг вылечил почти месяц назад в Сиккиме. Мне всегда казалось, что поскольку я самый молодой участник экспедиции, то должен быть и самым здоровым, но выяснилось, что самым слабым из всех оказался именно я.
В первую минуту я не мог вспомнить, какой сегодня день, и поэтому перед тем, как выползти из теплого спальника — в тот день термометр показывал максимальную температуру — 19° по Фаренгейту, [47] — посмотрел свой карманный календарь. 29 апреля 1925 года в Сиккиме мы отставали от графика Нортона и Мэллори, но наверстали упущенное благодаря более короткому пути, который нам показала Реджи во время долгого перехода через Тибет к горной деревне Шекар-дзонг, прежде чем мы повернули на юг к Ронгбуку. Кроме того, в деревнях мы проводили по одной ночи вместо двух, как предыдущие экспедиции. Ровно год назад Мэллори, Ирвин, Нортон, Оделл, Джеффри Брюс, Сомервелл, Бентли Битхем и несколько других альпинистов, надеявшихся покорить вершину, впервые проснулись в базовом лагере, в этом самом месте.
Я понимаю, что Жан-Клод уже вылез из своего спальника и принялся за дела; разжигая маленький примус, он желает мне доброго утра. Же-Ка полностью одет и успел забраться подальше от лагеря и принести чистый снег, чтобы сварить первую порцию кофе. Шерпы не появились у входа в наши палатки, чтобы предложить утренний напиток, но Семчумби, по всей видимости, уже разжег самый большой примус с несколькими горелками и готовит завтрак в большой экспериментальной палатке круглой формы, которую взяла с собой Реджи и которую мы использовали в качестве столовой, когда просто большого куска брезента было недостаточно, чтобы защитить нас от все более суровой погоды.
В этой экспедиции у нас три типа палаток: тяжелые палатки Уимпера с двумя скатами, которыми пользовались уже много лет, в том числе предыдущие экспедиции, и которые мы собирались устанавливать в нижних лагерях; более легкие, но прочные двухскатные палатки Мида для верхних лагерей; а также эта экспериментальная палатка Реджи в форме иглу. Это прототип каркасной палатки полусферической формы производства компании «Кэмп энд Спорте» с двойной внешней оболочкой из жаккардовой ткани. «Большая палатка Реджи», как мы ее называем, имеет восемь деревянных изогнутых телескопических опор, каждая из которых складывается вдвое, что облегчает транспортировку. Пол палатки вшит, а здесь, на холоде, я видел, как Реджи и Пасанг руководили установкой отдельного, более толстого пола — Реджи говорит, что его по специальному заказу изготовила фирма «Харрикейн Смок Компани». В этой необычной куполообразной палатке имеются два слюдяных окошка — разумеется, остальные наши палатки без окон, только с клапаном для входа на завязках. Кроме того, «Большая палатка Реджи» снабжена почти непроницаемым для ветра входным клапаном со сложной шнуровкой. В ней также имеется вентиляционный или кухонный зонт, который можно поворачивать в любую сторону, в зависимости от ветра. Палатка рассчитана на ночевку четырех или пяти человек — вполне комфортную, — а во время трапезы в нее могут втиснуться восемь или девять человек.
Когда Реджи и Пасанг поставили ее в первый раз во время нашего перехода, Дикон кисло заметил, что это сооружение похоже на рождественский сливовый пудинг, только без веточки падуба.
