Пленница былой любви - Махмуди Бетти

Спустя две-три минуты мы остановились на перегруженном перекрестке. Это была центральная площадь города. Наш водитель стоял перед регулировщиком.

– Быстро! Быстро! – торопила нас женщина.

В этот момент мы молниеносно пересели в оказавшуюся рядом машину. Если все это было запланировано, то вполне удалось. Пока кто-нибудь сумел сориентироваться, мы с Махтаб были уже надежно спрятаны в другой машине. Муж, жена и дочь втиснулись за нами, и снова мы двинулись в путь.

Женщина, указав на нашего нового водителя, мужчину лет шестидесяти, сказала:

– Не разговаривай с этим человеком, не говори, что ты американка.

Водитель производил впечатление вполне благопристойного человека, однако, вероятно, не был посвящен в суть операции.

Мы пересекли Тебриз и направились в сторону другого города. Мы видели ужасающие следы войны – разрушенные бомбами здания, изрешеченные осколками стены которых напоминали соты. Везде было много военных патрулей. Спустя какое-то время мы остановились в боковой улочке за голубым «пикапом», внутри которого сидели двое мужчин. Один из них вышел и медленно направился к нашей машине. Он поговорил о чем-то с водителем на незнакомом мне языке, который я приняла за турецкий. Затем вернулся в «пикап», и автомобиль уехал.

Наша машина последовала за ним, но вскоре мы потеряли его в уличном движении. Несколько минут мы кружили по городу. «Почему это так долго?» – нетерпеливо думала я. Была суббота, день, когда я должна была вместе с адвокатом встретиться с Муди. Как скоро до него дойдет, что его обманули? Когда его гнев достигнет такой степени, что он сообщит в полицию о моем побеге? А может быть, он уже сделал это?

Я подумала об Амале. Он так просил связаться с ним. Но это оказалось невозможным.

А что с Джо, Джоном и моими родителями в далеком Мичигане? Звонил ли Муди им? Возможно, они сообщили что-нибудь об отце? Что Муди мог им сказать? Волнуются ли они по-прежнему за нашу с Махтаб жизнь? Неужели мою семью в ближайшее время ждут три смерти?

«Поспешите, пожалуйста!» – хотелось мне кричать.

Наконец мы покинули город и направились на запад. Часы проходили в полнейшем молчании, которое было прервано единственным незначительным инцидентом.

– Не делай этого! – проворчал водитель, оглянувшись на Махтаб.

– Ты стучишь в его сиденье, – сказала я Махтаб и подтянула ее повыше.

Путешествие продолжалось. В полдень мы подъехали к заброшенному дому возле полевой дороги. Сразу же за нами остановился знакомый «пикап». Нам с Махтаб велели пересесть в него. Машина тронулась, и мы остались с двумя мужчинами.

Хмурое выражение лица одного вселяло тревогу.

Другой оказался более приветливым. Высокий и худощавый, в нем было что-то властное. Он улыбнулся мне и сказал по-персидски:

– Меня зовут Мосейн.

Мы проехали не более сотни метров и повернули на полевую дорогу, ведущую в маленькую деревню. В ней было лишь несколько разбросанных то здесь, то там домов. Несмотря на поземку, дети бегали без обуви, почти раздетые. Мы резко остановились, а водитель, подбежав к кирпичной стене, взобрался на нее, видимо, проверить, что за ней. Дорога была свободной. Кивком он велел подъехать. Мосейн проскользнул на место водителя и медленно подогнал машину. Мы въехали в железные Ворота, которые тотчас же захлопнулись за нами.

– Быстрее! Быстрее! – подгонял Мосейн.

Мы с Махтаб выскочили из машины прямо в болото посреди двора. Спотыкаясь, мы тащились за Мосейном, который вел нас к напоминавшему сарай дому. Несколько животных сопровождало нас.

Цементные стены дома усиливали и без того пронизывающий холод. Нас била дрожь. Мое дыхание зависало в воздухе ледяным облачком, когда я шептала Махтаб:

– Сейчас лучше не отвечай никому, ничего не переводи, пока я тебя не попрошу об этом. Не признавайся, что ты понимаешь, о чем идет речь. Притворись уставшей и сонной.

Я обняла свою девочку, стараясь таким образом согреть ее и себя. Я осмотрелась вокруг. На полу были расстелены плахты с ярким рисунком. Сшитые, они выглядели, как одеяла без ваты. Вдоль стен лежали шерстяные одеяла. Мужчины принесли печку, которую топили мазутом, разожгли ее, подтянули плахты поближе к огню и жестом пригласили нас сесть.

Мы сели как можно ближе к печи, укрываясь настывшими влажными одеялами. Маленькая печурка едва грела.

– Я скоро вернусь, – пообещал Мосейн и вышел.

В курдийском национальном костюме, очень отличавшемся от бесцветных одежд женщин в Тегеране, в сарай вошла женщина. На ней было несколько слоев юбок ярких расцветок, достигающих пола и сильно собранных в талии. К спине ее был привязан, видимо, годовалый ребенок с выразительными, как у нашего водителя, чертами лица. Я догадалась, что это его сын.

Женщина была невероятно подвижна. Сначала она чистила сабзи, потом вышла. Я наблюдала за ней через открытые ворота. Она поливала двор водой. Вскоре она вошла снова и стала собирать с пола тряпичные половички и одеяла, сворачивая и складывая их. Потом подмела голый пол метелкой из сухой травы.

«Что будет дальше? – думала я. – Действительно ли Мосейн вернется за нами?»

Вскоре женщина ушла, но тут же вернулась с хлебом, сыром и чаем. Хотя мы были очень голодны, сыр есть было невозможно: он был очень острым. Мы попили чаю и пожевали немного твердого хлеба.

Вечер принес с собой гнетущую тишину. Мы с Махтаб дрожали от холода и страха, чувствуя себя беззащитными и бессильными. Если бы этим людям пришло в голову расправиться с нами, у нас не было бы никаких шансов на спасение.

Наконец вернулся Мосейн. Увидев его, я вздохнула с облегчением. Что-то в его поведении вызывало доверие.

– Что у тебя в сумке? – спросил он.

Я высыпала все на каменный пол: альбомы для рисования Махтаб, сменную одежду, бижутерию, деньги, монеты для телефона-автомата, которые дал Амаль, наши паспорта.

– Дай мне это, – сказал он.

«Неужели он просто вор? – подумала я». Все, кроме часов, я отдала ему.

Мосейн, рассортировав вещи, сложил их в маленькие пакеты.

– Завтра, – сказал он по-персидски, – наденете все, что сможете, на себя. Остальное оставите.

Он перебирал в руках две мои цепочки и перламутровый браслет, затем положил их в карман.

Желая как-то его ублажить, я достала свою косметичку и также подала ему.

– Подари это своей жене, – сказала я. Была ли у него жена?

Он завернул также деньги, паспорта и золотую цепочку.

– Оставь это на сегодняшнюю ночь, но перед тем, как мы выедем, я заберу эти вещи, – предупредил он.

– Хорошо, – поспешно согласилась я.

Он осмотрел школьный учебник персидского языка, который Махтаб взяла с собой. Когда он заталкивал книгу в карман плаща, в глазах Махтаб заблестели слезы.

– Я хочу это взять, – всхлипывала она.

– Я отдам тебе потом, – пообещал он.

Этот человек с каждой минутой казался мне все более загадочным. Он держался очень мило, но его слова и действия не оставляли нам выбора. Он улыбался по-отечески, а карманы набил моими драгоценностями.

– Я вернусь сюда утром, – сказал он и вышел в темную холодную ночь.

Было поздно. Мы с Махтаб закутались в плахты, прижавшись друг к другу возле печи. Махтаб наконец погрузилась в неспокойный, неровный сон.

Изнуренная до предела, дрожащая от холода, голодная, почти в бессознательном состоянии от напряжения и беспокойства, я лежала рядом со своей девочкой. У меня все сжималось внутри от мысли, что Муди уже мчится по нашим следам. Я страшилась полиции, солдат, пасдаров. Я боялась завтрашнего дня, опасностей, связанных с пересечением границы. Как они это сделают?

Я волновалась об отце, маме, Джо и Джоне.

Переполненная тревогами и страхом, я то забывалась в полном кошмаров сне, то просыпалась. Так прошла ночь.

К утру сарай казался еще холоднее, чем с вечера.

Женщина принесла нам чай, хлеб, а также сыр, но еще более острый, просто несъедобный. Когда мы пили чай и жевали твердый хлеб, женщина вернулась с настоящим лакомством – семечками подсолнуха на маленьком подносе. Как обрадовалась моя Махтаб! Мы были голодны, и я была уверена, что она проглотит все сразу. Но Махтаб разделила семечки на две маленькие порции.