Три женщины одного мужчины - Булатова Татьяна

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83

– Это вы о чем, Кира Павловна? – Евгения Николаевна сделала вид, что не понимает, о чем лепечет старушка.

– Все о том же.

– О чем же? – не выдержала старшая внучка, одновременно раздражаясь и против бабки, и против матери.

– Кто со мной хочет ночевать? – грозно спросила Кира Павловна и перевязала косынку так, что стала похожа на корсара в гипюре.

– Никто, – обнадежила ее Вера. – Все хотят ночевать дома.

– И ты? – Бабка сдвинула неровно прорисованные брови.

– И я, – честно ответила Вера Евгеньевна Вильская, утомившаяся от длящегося целый день спектакля.

– Понятно… – спокойно произнесла Кира Павловна, уселась поудобнее на стуле и призвала в свидетели Вовчика: – Видал?

Владимиру Сергеевичу стало неловко. По закону жанра, думал он, все собравшиеся должны были предложить пожилому человеку свою помощь, но вместо этого каждый попытался увильнуть от ритуальной ответственности и спрятаться до утра в свою нору.

– Не слушайте ее, дядь Вов, – нагнулась к нему Вера. – Это она нарочно, чтобы все ее жалели.

– Я все понимаю, все понимаю, Верочка, – горячо зашептал дочери покойного друга Вовчик Рева. – Но все равно так нельзя, она же пожилой человек. К тому же такое горе.

– Что ты там шепчешь? – встрепенулась Кира Павловна, и Владимир Сергеевич привскочил со стула, чтобы снова рухнуть на него. – Скачешь, как вошь на гребешке. Мало тебя Женька-то порол!

– Бабуля! – не сговариваясь, в один голос вскричали обе внучки. – Прекрати!

– А что случилось? – Кира Павловна тут же поменяла интонацию и невинно захлопала ресницами, по ее уверению, способными составить конкуренцию любой пенсионерке из числа тех, что моложе.

– Ничего не случилось, – заворчала Женечка, давно догадавшаяся, куда клонит старуха. – Не обращай на нее внимания, Вова, – бестактно заявила она во всеуслышание и начала тяжело подниматься с дивана.

– Правильно, Володя. Не обращай на меня внимания, чего на такого прыща внимание обращать: сто лет в обед, дура дурой. Так ведь, Женя?!

– Я такого, Кира Павловна, не говорила. Ложились бы вы отдыхать лучше: завтра тяжелый день. Нужно собраться с силами…

– А я и не терялась, – оборвала сноху Кира Вильская и устало махнула рукой. – Видно, уж так положено: и в рождении, и в смерти – только мать.

Сказала это Кира Павловна с такой величественной интонацией, что все присутствующие замерли. И только Ника, беспомощно посмотрев на сестру, тихонько завыла и на полусогнутых подалась к бабке.

– Бабулечка, я останусь.

– Нет уж, не надо. Всю ночь слезы лить будешь. И так-то тошно, а тут еще тебя успокаивай.

Кира Павловна была права: Вероника раскиселивалась на глазах, и единственное, что ей было показано в эту минуту, так это полноценный сон, в простонародье опасно называемый «мертвым».

Возмущению Женечки Вильской не было предела: мало того, что старуха ломила прямо-таки из колена, она еще попутно задевала ее любимицу – быстро возбудимую Нютьку, легко переходившую от плача к хихиканью.

– Только не ты! – распорядилась Евгения Николаевна и танком двинулась на Киру Павловну. – У тебя ребенок маленький.

Наступило время вытаращить глаза Вере, потому что аргументация матери не имела ничего общего со здравым смыслом: у тридцатисемилетней Ники была семилетняя дочь, которая наверняка бы спокойно отнеслась к материнскому отсутствию дома, потому что была окружена заботой любящего отца. Но Евгения Николаевна была на сей счет другого мнения, поэтому по-матерински ограждала своего ребенка от повторения психической травмы, связанной с уходом отца. «Нечего душу рвать, – решила про себя Женечка Вильская и мысленно расставила руки: – Не пущу!»

– Ну почему? – закапризничала Ника и вцепилась в бабушку с такой силой, как будто это была их последняя встреча.

– Пусть Вера останется, – заявила Евгения Николаевна и с осуждением посмотрела на недогадливую старшую дочь.

– Я тоже хочу, – проскулила Вероника, но уже без той скорби, которая звучала в ее голосе буквально пять минут назад.

Вряд ли эта мысль была по душе Вере, но как только она представила, что вот отец, точнее его душа, здесь и наблюдает за ними, за их спорами, за всей этой мелкой ерундой, так решение пришло само собой: на правах старшей сестры Вера Евгеньевна заявила:

– Хватит спорить! Я с папой останусь.

Последняя фраза не ускользнула от внимания въедливой Киры Павловны, она тут же отреагировала:

– Ясно дело, не со мной. С папой она останется. Имей в виду, ляжешь здесь. – Старуха показала головой на диван, и Вовчик Рева вспомнил слова своей покойной матери о том, что «та еще стерва, эта Кирка Вильская, и будь ее воля, она бы таких всех по этапу отправила».

В целом Владимир Сергеевич думать о людях плохо не любил, поэтому выпад Женькиной матери никак не прокомментировал и послушно встал со стула, предполагая, что пора бы и честь знать: все-таки похороны, а не свадьба. «Со свадьбы тоже надо вовремя уходить», – промелькнула в Вовином сознании мысль и исчезла.

– Если я больше не нужен вам, Кира Павловна, то я пойду, – откланялся Вовчик Рева и только было собрался напомнить о том, что дома больная жена-инвалид, как Женькина мать подняла брови и изумленно поинтересовалась:

– А что же ты здесь столько сидишь, Вова?! Зоя-то у тебя целый день без присмотра.

– Ну как же, Кира Павловна, – засуетился Владимир Сергеевич Рева, но не успел вымолвить ничего вразумительного, потому что бойкая старушка сама определила суть проблемы:

– Разве я, Вова, не понимаю? – скорчила она скорбное лицо. – Хоть отдохнул немного. Зоя-то ведь у тебя такая капризная, такая капризная! – Об этом Кира Павловна сказала с такой интонацией, что несведущему в делах Вовиной семьи человеку могло показаться, что Зоя Рева ни много ни мало капризная принцесса.

– Надо же, как подвела! – хмыкнула Евгения Николаевна и с уважением посмотрела на бывшую свекровь. Складывалось ощущение, что от Киры Павловны черную кошку в черной комнате не спрячешь.

– Иди, Вова, иди, – запела старуха, но, как только в поле ее зрения попали Женечка с Нютькой, голос ее поменялся: – И вы идите!

Евгении Николаевне только это и было нужно. Подцепив зареванную Веронику, она проникновенно потрепала по плечу старшую дочь, галантно произнесла: «Постарайся отдохнуть» – и вымелась из выстуженной кондиционером квартиры в душный вечер. Ника плелась рядом и все время переспрашивала: «Может, надо остаться все-таки? Может, надо?» «Не надо!» – заверила ее мать и, вцепившись мертвой хваткой, потащила дочь в счастливое детство.

– Все ушли? – проскрипела Кира Павловна, когда в квартире воцарилась полная тишина.

– Все, – немногословно ответила Вера и села рядом с бабкой.

– Слава богу, – очень тихо произнесла Кира Павловна и осела, как мартовский сугроб. – Сил уже никаких не было. Говорят, говорят… О чем говорят?

Вера с подлинным интересом посмотрела на бабушку. В ее облике больше не было ни властительной Киры Павловны, ни бойкой пересмешницы Киры. Перед Верой сидел невнятный негатив того, что сегодня могли наблюдать приходившие в дом. Складывалось ощущение, что у Киры Павловны было какое-то свое представление о том, как вести себя во «дни тягостных раздумий» и вселенской беды. И это представление не имело ничего общего с традиционным поведением матери, потерявшей единственного сына. При этом Вера точно знала, ее бабка не была бесчувственным человеком. Просто точно так же, как и лежавший в гробу Евгений Николаевич Вильский, да что греха таить, как и сама Вера, переживала она столь глубоко, что со стороны могло показаться – суха, тверда и непоколебима.

– Бабуль, – Кира Павловна устало подняла голову, – пойдем, я тебя чаем напою?

– Не хочу я, Верочка, чаю, – хотела она махнуть рукой, но не смогла и сделала вид, что убирает с колен какую-то соринку. – Мне б знаешь сейчас чего?

– Чего? – Вера готова была бежать за этим «чего» на край света.

– Мне б крысиного яду, Вера. – Кира Павловна горько заплакала. – Радовалась, что живу. Все Митрофанову с первого этажа жалела. А сейчас вот думаю, радоваться надо было за убиенную. Поди, смотрит на меня сверху и язык показывает. Не любила ведь она меня…

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83