Молодая элита (ЛП) - Лу Мари

Когда ничего не происходит, отец хмурится.

— В тебе должно быть что-то большее, Аделина. — Он берет мой безымянный палец, проводит по нему ладонью. У меня учащается дыхание. — Скажи, что мне была дана не никчемная дочь-мальфетто.

Я растеряна. Не знаю, что ответить ему.

— Прости, — выдавливаю я наконец. — Я не хотела ее расстроить. Я просто…

— Нет, нет. Ты себе уже не поможешь. — Он бросает взгляд через плечо на мою сестру. — Виолетта, — нежно говорит он, кивком подзывая ее подойти. Сестра встает ближе. — Давай посмотрим, стоит ли хоть чего-то твоя сестра.

Давай посмотрим, обладает ли она хоть какими-то силами.

— Нет, отец, пожалуйста… не надо, — умоляет Виолетта, хватаясь за его руку. — Она не сделала ничего. Мы просто играли.

Мое сердце бешено бьется в груди. Мы обмениваемся с сестрой отчаянными взглядами. «Спаси меня, Виолетта!».

Отец стряхивает ее со своей руки, затем возвращает внимание ко мне, крепко сжимая мой безымянный палец.

— Ты так же бесполезна, как и бабочка, Аделина?

Я в панике трясу головой. «Нет, пожалуйста, дай мне шанс!».

— Так покажи мне. Покажи мне, на что ты способна.

И он ломает мне палец.

* * *

Я с молчаливым криком резко просыпаюсь. Искривленный палец подрагивает, словно его сломали только что, а не шесть лет назад, и я машинально потираю его, одновременно пытаясь выпрямить. Внутри плещет знакомая тьма, та самая, которую так страстно желал взрастить отец.

Затем я щурюсь от света. Где я? Из арочных окон косо падают в незнакомую спальню солнечные лучи, накрывая все бледно-кремовой дымкой. На ветерке колышутся легкие, как паутинка, занавески. На стоящем рядом столике лежит раскрытая книга, перо и чернильница. На столиках и выступах балкона в горшках цветет жасмин. Наверное, его сладкий аромат навеял мне сон про меня и сестру в саду. Осторожно поерзав, я осознаю, что лежу на горе одеял и вышитых подушек. Я потерянно моргаю, не понимая, где нахожусь.

Наверное, я умерла. Хотя эта комната не похожа на воды Подземного мира. Что случилось на костре? Помню, как Инквизиторы выстроились на платформе, как я билась в железных цепях.

Я опускаю взгляд на свои руки — белые повязки покрывают запястья и, двигая ими, я ощущаю жжение пораненной кожи. На мне не рваная грязная одежда, а чистая, шелковая, сине-белая. Кто меня вымыл и переодел? Я морщусь, коснувшись головы. Она тоже перевязана в том месте, где отец выдрал мне волосы. Меня вымыли и обработали мои раны. Нахмурившись, я пытаюсь вспомнить, что же произошло.

Терен, Главный Инквизитор. Прекрасный день, синие небеса. Железный столб, солдаты, маленький факел. Его бросили в поленья у моих ног.

А затем я окрасила небеса в черный цвет. Мои глаза расширяются, и воспоминания стремительно возвращаются ко мне.

Я вздрагиваю от стука в дверь.

— Входите, — приглашаю я, удивленная собственным голосом. Очень странно отдавать распоряжения в спальне, которая мне не принадлежит.

Я занавешиваю левую сторону лица волосами, пряча шрам.

Открывается дверь, и в комнату заглядывает молодая служанка. Увидев меня, она оживляется и суетливо входит с подносом, груженным едой и каким-то искрящимся напитком. Слоеный розовый хлеб еще пышет жаром, в густом рагу плавают сочные куски мяса и золотистый картофель. Тут замороженные фрукты и пышные пирожки с малиной. От запахов масла и специй кружится голова — я уже и забыла, что недели не ела нормальную еду. Должно быть, на моем лице отражается изумление, когда я вижу нарезанные свежие персики, потому что девушка улыбается.

— Один из наших торговцев привозит фрукты с самых лучших фруктовых деревьев Золотой Долины, — объясняет она. Ставит поднос на столик у моей постели и осматривает мои повязки.

Я с восхищением любуюсь ее одеждой, пошитой из блестящего атласа и отделанной золотой нитью — очень дорогой для служанки. Это не грубая ткань, которую можно купить за пригоршню медных крон. Подобный материал стоит золотых талентов и привезен из Солнечных земель.

— Я дам знать, что вы проснулись, — говорит она, осторожно разматывая повязку на моей голове. — Вы выглядите гораздо лучше после нескольких дней отдыха.

Ее слова приводят меня в замешательство.

— Дашь знать кому? И сколько я проспала?

Служанка краснеет. Когда она закрывает лицо ладонями, я замечаю, что у нее безупречный маникюр, а нежная блестящая кожа благоухает маслами. Что же это за место? Вряд ли это обычный дом, если прислуга выглядит так роскошно.

— Простите, госпожа Амутеру, — отвечает она. И фамилия моя ей известна. — Я не знаю, сколько мне позволено вам рассказать. Смею вас заверить, вы в безопасности. И он сам придет вскоре, чтобы вам всё объяснить. — Умолкнув, она рукой показывает на поднос. — Покушайте, молодая госпожа. Вы, наверное, очень голодны.

Как бы сильно мне ни хотелось есть, я всё равно осторожничаю. Да, эта девушка заботилась обо мне, но я не знаю — для чего. Мне вспоминается женщина, к которой я обратилась за помощью после смерти отца. Я думала, что она мне поможет, а она швырнула меня в руки Инквизиторов. Кто знает, может еда отравлена.

— Я не голодна, — лгу я с вежливой улыбкой. — Поем позже.

Девушка тоже отвечает мне улыбкой, в отличие от моей — сочувствующей.

— Вам нет нужды притворяться. — Она мягко похлопывает меня по руке. — Я оставлю поднос здесь. Поедите, когда захотите.

В коридоре раздаются шаги.

— Это, должно быть, он. Значит, он уже знает. — Она выпускает мою руку и, быстро поклонившись, спешит к двери. Но не успевает выйти. В комнату заходит парень.

Что-то в нем кажется мне знакомым. И я тут же узнаю его глаза — темные как полночь, в обрамлении густых ресниц. Мой таинственный спаситель. Только теперь его лицо не спрятано за маской и капюшоном. Он одет в одежду из высококачественного льна и черный бархатный камзол, отделанный золотом — изысканный наряд богатейшего аристократа. Он высокий. У него кожа северного кенетреанца — теплого коричневого оттенка, высокие скулы и узкое, красивое лицо. Но больше всего мое внимание привлекают волосы. Они цвета темной, почти черной крови, и затянуты сзади в короткую свободную косичку. Его волосы неестественного цвета.

Он помечен, так же, как и я.

Служанка приседает в глубоком реверансе и что-то тихо говорит — что именно, я не слышу. Она отчаянно краснеет и тон ее голоса заметно меняется. Раньше она была расслабленной, сейчас же робеет и нервничает.

Парень в ответ кивает, отпуская ее. Она снова делает реверанс и незамедлительно выходит. Мне становится не по себе. В конце концов, я видела, как этот парень непринужденно игрался с целым отрядом Инквизиторов — взрослых мужчин, обученных искусству войны.

Он проходит в комнату с той же смертельной грацией, какую я запомнила у костра. Видя, что я силюсь сесть, чтобы принять более подобающее положение, он небрежно взмахивает рукой. На его пальце вспыхивает золотое кольцо.

— Пожалуйста, расслабься, — говорит он, искоса глянув на меня.

Его голос я тоже узнаю — мягкий, глубокий, такой, словно за его бархатистостью прячется много секретов. Он садится в кресло с подушками, стоящее рядом с моей постелью. Откидывается на спинку, кладет ногу на ногу, одной рукой подпирает подбородок, другую оставляет на рукояти кинжала на поясе. Даже в доме он не снимает тонких перчаток. Приглядевшись, я вижу на них крошечные пятна крови. По моей спине пробегает холодок. Парень не улыбается.

— Ты частично тамуранка, — произносит он после непродолжительного молчания.

— Простите, что? — моргаю я.

— Амутеру — тамуранская фамилия, а не кенетреанская.

Откуда этот парень так много знает о Солнечных землях? Амутеру — редко встречающаяся тамуранская фамилия.

— В южной Кенетре полно тамуранских иммигрантов, — наконец, отвечаю я.

— Значит, в детстве тебя звали тамуранским именем, — спокойно говорит он, лениво ведя разговор, кажущийся мне невозможно странным после всего случившегося.