Мученик (ЛП) - Райан Энтони

– Не вижу здесь чего-то особо интересного, – сказал я, и Лилат в ответ подтолкнула меня и указала вверх.

– Подожди, время уже почти пришло.

Я довольно долго таращился в пустоту наверху, пока от скуки мой взгляд не вернулся к окну. Во время ежедневной охоты я взбирался на несколько холмов возле деревни, но ни разу так высоко, как сейчас, и поэтому не мог хорошенько рассмотреть земли, которые мои люди называли Каэритскими Пустошами.

Хотя весна ещё в полной мере не наступила, но приглушённые цвета холмов, глубоких долин и холмистого леса уже начинали передавать ощущение всего богатства зелени. На юго-западе тоже высились горы, хоть и не такие высокие, как те, через которые я перебрался, чтобы попасть сюда, но тоже впечатляющие. В «Путешествиях» Улфина ни о чём подобном не упоминалось, его описание родины каэритов по большей части сводилось к намёкам на плохую погоду и вероломные пики. Мне пришло в голову, что настоящий опыт Улфина об этом месте был куда более скудным, чем он притворялся. Или же он просто был очень плохим учёным, поскольку какой писарь не удостоит упоминанием такую красоту? Я вырос на природе, но что-то в этих землях вызывало чувство неизвестности, причину которого я понял, немного поразмыслив. «Это дикие земли», решил я, осматривая незапятнанную красоту вокруг, неизраненную изгородями, стенами или дорогами. «По-настоящему дикие».

– Всё это… – я обвёл рукой огромную глушь за окном, – каэритские земли?

– Всё каэритские, – подтвердила она, не отрывая глаз от тенистого чердака.

– И сколько их? Каэритов?

Видимо, вопрос показался ей неуместным или бессмысленным, поскольку она просто пожала плечами и сказала:

– Много. – Вдруг она выпрямилась, сжав мою руку. – Сейчас начнётся. Смотри.

Я снова поднял глаза и тут же потрясённо отпрянул, поскольку черноту наверху озарил ярко полыхнувший свет. Чертыхаясь и моргая влажными глазами, я отошёл назад. Когда зрение прояснилось, я увидел столп света, который идеальной вертикальной линией опускался с крыши башни в центр пола комнаты. Для солнечного света, проникшего через трещину, он был слишком ярким. Приблизившись, я почувствовал, что этот столп источает не только свет, но и жар. Не настолько сильный, чтобы нельзя было провести через него рукой, но я знал, что если задержусь, то вскоре на коже останется ожог.

– Как? – спросил я, снова вглядываясь вверх.

– Мне не удалось забраться повыше, чтобы узнать, – сказала Лилат. – Наверняка там какое-то стекло. Но не это самое интересное. – Она присела, провела рукой по пыли и на камне под ней показалось поблекшее изображение. Я понял, что оно было нарисовано, а не выгравировано, хотя цвета остались достаточно яркими, чтобы разобрать: солнце, окутанное пламенем.

– Всегда в начале осени, – сказала Лилат, – и вот куда он указывает. Когда начинается зима, он указывает сюда. – Она отошла и смахнула очередную порцию пыли в ярде справа от открывшегося солнца. На этот раз венок из солнца исчез, и солнце было укрыто облаками.

– Солнечные часы, которые отслеживают времена года, а не дня, – протянул я. Присев, я провёл рукой по полу, открыв новые рисунки – горы и звери, расположенные по кругу вокруг символов, обозначавших зиму и весну. А ещё при ближайшем рассмотрении между пиктограммами обнаружились знакомые буквы.

– Вот, – сказал я, указывая на буквы. – Это письменность.

Она нахмурила лоб, вглядываясь пристальнее.

– И ты знаешь её значение?

– Нет. Это не мой язык. – Я почувствовал укол из-за книги и руководства по переводу каэритского письма, подаренных мне библиотекаршей, вскоре лишённой библиотеки, и отданные мною женщине, которую эти люди называют Доэнлишь. Я столько дней носил их, не изучив даже капли их тайн, и теперь уже, вероятно, никогда не изучу.

– Мне нужна бумага, – сказал я ей, переползая от одного изображения к другому и рассматривая их жадным взглядом. – И чернила. Это нужно записать.

На лице Лилат появилось неохотное выражение.

– Вряд ли Улле это понравится.

«Похуй на то, что ей понравится». Я мудро не произнёс эти слова, вместо этого терпеливо улыбнувшись.

– Это важно, – сказал я, указывая на открывшиеся надписи и символы. – Это история. Ваша история. Однажды эта башня обратится в пыль, и всё будет утрачено. Тебе не кажется, что это стоит сохранить?

Но Лилат мои слова явно не убедили, её нежелание переросло в подозрительность, и она поднялась на ноги.

– Руины под горой, всё внутри горы, и это, – она указала на пол. – Улла говорит, это не сокровища, а предупреждения. А ещё… – в её глазах мелькнуло беспокойство, – Эйтлишь тоже так говорит.

– Почему? Предупреждения о чём?

Она проговорила короткую фразу, которую я уже слышал от Ведьмы в Мешке.

– Падение. – Она отвернулась и пошла к лестнице. – Надо уходить.

Мои мольбы подождать угасли, когда она стала быстро спускаться, явно не собираясь слушать. Понимая, что в части выхода отсюда я целиком зависим от неё, я решил, что моему учёному любопытству придётся подождать. Я понадеялся, что в будущем получится убедить её нанести ещё один визит сюда, и уж тогда-то прихватить с собой какие-либо письменные принадлежности.

Выбежав из башни, Лилат большую часть пути беспрерывно хранила молчание. Судя по тому, как она избегала моего взгляда, я решил, что её раздражение направлено внутрь, а не на меня. Я не стал нарушать молчание, пока мы не приблизились к деревне, где охотничий инстинкт заставил её присесть и разглядеть то, что на мой взгляд выглядело как несколько мелких чёрточек на земле.

– Кролик? – рискнул я, заработав укоризненный, хоть и весёлый взгляд.

– Кабан, – сказала она, выпрямляясь, и разочарованно вздохнула. – Убегает. Он, должно быть, почуял нас.

– Он? Откуда ты знаешь?

– Следы глубокие и широкие. Он большой и старый, и довольно умный, раз убегает, когда ему велит нос.

– У тебя потрясающие навыки. Наверное, таолишь с радостью бы тебя приняли.

На её лице появилось замкнутое, осторожное выражение, и она отвернулась. Желая продолжить разговор, я настойчиво спросил:

– Если ты хотела научиться сражаться, то почему не попросила их научить тебя?

– Не дозволено, – тихо и горько произнесла она. Потом тихонько вздохнула и повернулась ко мне. – Чтобы стать таолишь, нужно быть… – она нахмурилась, не находя подходящего термина в альбермайнском. – Оулат, – сказала она по-каэритски, и к счастью это слово я знал.

– Оценена? – спросил я, и добавил: – Испытана? – когда по её нахмуренному лбу стало ясно, что я немного промахнулся.

– Испытана, да, – подтвердила она.

– И ты… провалила испытание?

– Испытания, – поправила она меня. – Их было много. – На её лице появилось выражение печали. – Но не для меня.

– Тебе не дали даже попробовать?

Она кивнула и указала на горный хребет, высившийся над западным горизонтом.

– Много лет назад я путешествовала в Таоуайлд, в дом таолишь. Каждый год молодые люди отправляются туда на Оулат. Оулишь, тот, кто присматривает за Таоуайлд, встретил меня у подножия горы. Я его прежде не встречала, но он меня знал. Он сказал мне: «Ты вейлишь – охотник – а не таолишь». Но я всегда хотела быть таолишь. Я выросла на их историях. – Её лицо ещё сильнее опечалилось. – Я им тогда нравилась. И вот, я вернулась и попросила меня научить. Они сказали нет, и больше со мной не разговаривали. Я спросила Уллу почему. Она сказала, что им запретил Оулишь. Она сказала, что я должна исполнять его приказ, поскольку он мудрый. Я сказала, что он глупый старик. – Лилат жалобно пожала плечами. – Улла единственный раз ударила меня. Тогда я и поняла, что это она сказала Оулишу отослать меня. Это она не хотела, чтобы я стала таолишь. Я долго злилась, а потом пришёл ты, но на тебе печать Доэнлишь, и ты не связан каэритскими обычаями. Улла не может тебе запретить учить меня.