Осень на краю - Арсеньева Елена

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98

– Мамочка скоро придет, – сказала Олимпиада Николаевна. – Ты ляжешь в постельку и заснешь, а когда мамочка вернется из госпиталя, она тебя поцелует и скажет: «Баю-бай, моя маленькая Олечка, баю-бай!»

– Баю-бай! – согласилась Олечка. – Баю-бай!

– Погодите... – вскинулся вдруг Константин Анатольевич. – Я что-то не пойму... Ведь Саша работала вчера, сутки дежурила. Отчего ж она нынче в госпитале?

– Ни в каком она не госпитале, – мрачно ляпнул Шурка. – Она на поминках Грачевского. Я-то думал, она уже оттуда ушла, но, получается, осталась еще.

Тотчас он пожалел, что сказал это, но было уже поздно.

– Где она?! – враз воскликнули Русанов и тетя Оля.

Шурка промолчал, чувствуя на себе укоризненный взгляд Охтина: зачем-де языком тряс чрезмерно.

– На поминках? – повторил Константин Анатольевич. – Но каким, позвольте спросить, боком? С каких пор она вхожа в актерскую среду? Даже меня Клара отказалась взять с собой, сказала, что будут только свои!

У Олимпиады Николаевны мигом сделалось плаксивое выражение лица, и совершенно невозможно было понять, из-за чего, собственно, вот-вот прольются слезы из-под усталых морщинистых век: из-за того, что Сашенька оказалась в злачной компании, или из-за того, что всуе была помянута Клара Черкизова, и без того бывшая изрядной занозой в сердце тети Оли. Она торопливо скрылась за дверью своей комнаты.

И в это самое мгновение у входа позвонили.

– А вот и она! – весело воскликнул Шурка и рванулся было в прихожую, однако Охтин преградил ему путь.

Шурка растерянно моргнул. Только что Охтин находился на другом конце комнаты, гораздо дальше от двери, чем он, Шурка, однако же каким-то образом умудрился его опередить.

– Не ходите туда, – быстро сказал он. – Пусть Даня откроет.

– Даня уже спит, – удивился Шурка.

– Ничего страшного, – небрежно отмахнулся Охтин. – Проснется. Разбудите ее и пошлите открыть дверь.

– Да я сам... – вызвался было Константин Анатольевич, однако Охтин выставил вперед руку:

– Прошу вас остаться здесь. Русанов, разбудите Даню. – И он ткнул пальцем в Шурку, словно боялся, что Русановы, старший и младший, не поймут, кого из них он имеет сейчас в виду. – Если вдруг за дверью окажется не Александра Константиновна, а кто-то другой, не открывать ни в коем случае. Если попросят вас, Русанов, – он опять ткнул в Шурку, – пусть Даня скажет, что вы уже легли спать, но сейчас оденетесь и выйдете. В квартиру никого ни в коем случае не пускать! Кроме Александры Константиновны, конечно.

– Да что происходит, хотел бы я... – начал было Константин Анатольевич, но Охтин весьма небрежно от него отмахнулся:

– Немного погодя все разъяснится! – и чуть не в тычки погнал Шурку в каморку для прислуги.

Даня была вообще-то барышня строптивая, однако с полусонной с ней вполне можно было поладить. Точно сомнамбула, не одеваясь, в одной рубахе, набросив только платок на плечи, она побрела к дверям и замогильным со сна голосом (говорят же всеведающие люди, что сон – это почти что смерть!) спросила, кто там.

Нежный девичий голосок ответил, что пришли из редакции к Александру Константиновичу Русанову – по важному делу.

Услышав этот голосок, упомянутый рванулся было к двери, однако наткнулся на руку Охтина, выставленную поперек.

– Вы что... – вскричал было возмущенный Шурка, но был немедля вытолкнут из прихожей в комнату, а Даня, повинуясь гипнотизирующему взору Охтина, изрекла: молодой барин, мол, одевается и вскорости выйдет. Так что извините, барышня!

Вслед за тем Даня направилась в свою каморку, рухнула на постель и заснула столь же крепко, как спала до этого, и даже, очень возможно, свой прерванный сон принялась досматривать с того же самого места. Охтин же вернулся в комнату, где на него чуть не с кулаками накинулся возмущенный Шурка:

– Вы что себе позволяете?! Это же была Станислава Станиславовна!

– К сожалению, да, – проговорил Охтин, и по голосу его было слышно, что он и впрямь сожалеет о сказанном.

– Что происходит? – встревоженно повторил Русанов-старший, но Охтин только головой покачал:

– Господа, сейчас не до объяснений. Умоляю мне верить. Все выяснится в течение ближайших десяти-пятнадцати минут. Позвольте подойти к телефону?

Константин Анатольевич с видом мученика пожал плечами, делайте, мол, все, что вам заблагорассудится, спорить все равно бессмысленно! Однако Шурка никак не мог смириться:

– Извольте объясниться! Как вы смеете так себя вести? Это произвол!

– Вся беда в том, что вы «Энский листок» плохо читаете, – укоризненно сказал Охтин. – Читали бы, так не пыхтели бы сейчас.

Шурка так обиделся, услышав его слова, что вовсе окаменел. Охтин же прошел к телефонному аппарату, постучал по рычажку и вызвал номер, который Шурка за последние дни выучил наизусть: 23–23, Верхняя часть. Это был номер сыскного отделения.

– Алло, Колесников? – проговорил Охтин. – Это я, узнал? Ну что ж, значит, никогда мне не быть богатым... Давайте пулей сюда, пошло дело. Десять минут у вас, не больше. Только не грохочите слишком уж, договорились?

Он положил трубку и, прикрутив рожок газовой лампы, осторожно приблизился к окну. Шурка тоже сунулся было, но Охтин оттолкнул его и сказал:

– Я сейчас выйду ненадолго, а вы подождите здесь. Только ссудите меня на время вашей курткой. Той самой, в которой вы были сегодня. И кепку дайте.

Шурка проследовал в прихожую, деревянно ступая, и принес требуемое. Не составляло труда догадаться, что Охтин намерен надеть куртку и кепку, чтобы походить на него. Для чего это было нужно, тоже было понятно: чтобы Станислава Станиславовна хотя бы издалека приняла Охтина за Шурку. Но для чего нужно было последнее, Шурка категорически отказывался даже пытаться понять.

– Вот что, господа, – сказал Охтин, одевшись и глядя на окаменелых Русановых (один окаменел от изумления, второй от возмущения). – Настоятельно прошу к окнам не подходить. Настоятельно! Я сейчас вернусь.

После чего он протянул руку к лампе и выключил ее. И вышел вон.

– Ну, скажу я вам! – воскликнул Константин Анатольевич, но тут же осекся, потому что Шурка, невзирая ни на что, сунулся к окну, и отец начал его останавливать. Все же было в голосе и поведении неожиданного гостя, Охтина, что-то не просто странное, но весьма тревожащее... Весьма!

Оттащенный от окна Шурка не успел увидеть за окном ни Станиславу Станиславовну, ни обманщика Охтина. Стояла там простая черная пролетка. И к ней подъехала еще одна, очень похожая, вот и все.

И вдруг – выстрел! Еще один!

Русановы прилипли к запотевшему стеклу, забыв обо всех предостережениях. Из второй пролетки выскакивали люди, которых Константин Анатольевич принял сначала за двойников Охтина, настолько они были невзрачны и неприметны. Часть из них бросилась к дому, часть – к той пролетке, что подъехала раньше.

Русановы переглянулись и, не сговариваясь, бросились в подъезд. С первого этажа слышался истеричный женский крик. Это кричала вдова статского советника, которая пыталась выйти из своей квартиры, а один из двойников Охтина держал дверь и не выпускал ее. Сам Охтин, сейчас ставший двойником Шурки Русанова, стоял в очень странной позе посреди фойе. Поза была странной потому, что стоял он обеими ногами на спине недвижимо лежащего человека, а обеими руками сжимал револьвер, который был направлен в хорошенькую барышню, в которой Шурка узнал Станиславу Станиславовну. Барышня стояла, подняв обе руки, и когда Шурка громко ахнул, даже не взглянула на него. Лицо у нее было неподвижно, точно у мертвой.

– Уведите их, – сказал Охтин своим двойникам. – И ради Бога... А Мурзик? Мурзика вы взяли?

Агенты переглянулись и, как по команде, опустили головы.

– Понятно, – пробормотал Охтин, – опять ушел... Этого я и боялся. Значит, покоя не будет. Ладно, везите этих в управление, я буду вслед за вами. Извозчика возьму. Мне тут еще на два слова нужно задержаться.

– Господин Смольников спрашивал, прислать ли за вами автомотор? – пристыженным голосом спросил один из агентов.

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98