Игра перспектив/ы - Бине Лоран

Как видите, мессер Джорджо, в мои планы не входит оставить вас без дела на ближайшие недели, месяцы и годы, поэтому могу лишь пожелать, чтобы вы поскорее вернулись с новостями, застав врасплох этого краскотера. Поговорите же с Нальдини и доложите мне обо всем по моем возвращении с Божьей помощью завтра или послезавтра.

18. Пьеро Строцци, маршал Франции – Екатерине Медичи, королеве Франции

Остия, 15 января 1557

Утро вечера мудренее, любезный мой Макиавелли: ночью, в тишине бивака, нарушаемой лишь уханьем совы да шагами часовых, у меня было довольно времени, чтобы обдумать ваш хитроумный план. Может статься, смерть Аретино не будет серьезным препятствием для его осуществления. Вы спрашивали, знаю ли я человека, достаточно храброго, чтобы устроить кражу из гардеробной герцога. Что бы вы сказали, если бы он к тому же отличался ретивостью и мог бы выгодно заменить того, кого называли Бичом государей? Так вот, мне такой человек известен, как, впрочем, и вам, моя королева. Хочется верить, что я сохранил за собой маломальское влияние и некоторых последователей во Флоренции, и если так, вы скоро получите от него вести. Знайте, что я передал для него письмо, которое наверняка убедит его присоединиться к нашему скромному начинанию. На сем прощайте, кузина. Рукой я принадлежу Франции, сердцем – вам, и да будет так, ибо вы с нею суть одно.

19. Аньоло Бронзино – Микеланджело Буонарроти

Флоренция, 15 января 1557

Любезный и досточтимый маэстро, пишу с трудом, ибо не могу избавиться от груза печали после утраты того, кто был мне одновременно отцом, братом и другом, кто научил меня искусству живописи и сделал тем, кем я стал, кто спас меня от чумы и приютил, когда я был еще ребенком, кто всю жизнь относился ко мне с большой любовью. Но полагаю, именно в ваших руках и не в чьих иных эта небольшая тетрадь будет к месту. Это своего рода дневник, который вел Якопо, фиксируя все, что касалось его здравия, трапез, труда в Сан-Лоренцо и самых незначительных событий, наполнявших его дни. Юный Баттиста Нальдини, верный, по-сыновнему преданный ему ученик, нашел тетрадь среди вещей мастера, когда прибирал в комнате. Поскольку в ней нет ни одного факта, проливающего свет на причины смерти живописца, я счел, что незачем отправлять ее мессеру Вазари, ведь она будет без надобности в его расследовании и не раскроет убийцу. Зато, надеюсь, поможет вам вместе с нами сохранить живой образ того, кто справедливо почитал вас своим наставником и, несомненно, был лучшим среди нас, ваших учеников.

20. Микеланджело Буонарроти – Джорджо Вазари

Рим, 18 января 1557

Мой дорогой друг, мессер Джорджо, как жаль, что ваш дар наполнять жизнью слова в восхитительных текстах не сможет оживить несчастного Понтормо… По крайней мере, надеюсь, вы сумеете воздать ему должное, если когда-нибудь, как о том уже говорят, соберетесь дополнить свои «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» новыми именами и он обретет подобающее место в следующем томе. Боюсь, может статься, что прочесть его мне не доведется, поскольку я и так уже одной ногой влез в могилу, а теперь кончина Якопо, отняв у меня сон и разбудив подагру, того и гляди вгонит меня туда насовсем. Пока же прикладываю к этому письму копию, выполненную по моему распоряжению с дневника, который он вел три последних года: его любезно прислал мне мессер Бронзино. Как вы убедитесь, там лишь заметки о его трапезах и здоровье, о том, как продвигается работа, есть небольшие рисунки на полях, а еще Понтормо сообщает, где бывал, описывает встречи с друзьями (среди которых были и те, с кем вы тоже дружны – как мессер Варки, мессер Мартини или мессер Боргини). Между тем – это, конечно, лишь мелкая подробность, но чем-то она меня задела, – я обратил внимание на обстоятельство, которое не могу объяснить: в дневнике дважды упоминается, что в Сан-Лоренцо наведывался герцог, в первый раз в одиночестве, а затем с герцогиней. Я всерьез сомневаюсь, что в двух этих случаях Понтормо смог не допустить высочайших посетителей туда, где велись работы. А еще, дорогой Джорджо, вы заверили меня, что ни одна душа не могла видеть фрески Якопо вплоть до его жестокой смерти. В дневнике, однако, уточняется, что некто Марко Моро велел заколотить хоры и «запереть Сан-Лоренцо». Но если считать этого Марко Моро, выходит, что вместе с герцогом и герцогиней как минимум трое побывали на месте работ до трагедии. Это значит, что запрет распространялся не на всех и некоторым, напротив, фрески были знакомы. В этом, быть может, и есть ключ к разгадке.

Скорее всего, эти рассуждения – лишь фантазии, рожденные умом старого безумца, и потому прошу меня за это простить, но все же вы сами просили о помощи. Как видите, по мере моих весьма скромных возможностей, несмотря на работы в соборе Святого Петра, не оставляющие мне передышки, я вам не отказываю. По правде говоря, дружеские чувства к вам – не единственное, что будит во мне интерес к этому делу. Это еще и сочувствие к бедолаге Понтормо. Не скажу, что хорошо его знал, нам редко доводилось общаться, ведь я уже давно в Риме, зато мое сострадание к нему сегодня как никогда глубоко, ибо сдается мне, что характер у нас был схожий: мы мятущиеся одиночки, и так же, как я, весь свой пыл он отдавал искусству во имя немеркнущей славы Господа.

21. Джорджо Вазари – Винченцо Боргини

Флоренция, 20 января 1557

В общем, мало того, что дело и так довольно мутное, так еще, представьте себе, Понтормо вел дневник, который едва ли сможет прославить тосканское наречие. Судите сами:

«понедельник, написал пару писем и начался понос. вторник написал бедро, понос усилился, много желчи, с кровью и без, среда еще хуже, пришлось в десять раз больше бегать, позывы каждый час поэтому остался дома, на ужин было немного бульона».

«в пятницу вечером ужинал с Пьеро понос похоже прошел и боли тоже».

«четверг утро опростался двумя плотными фекалиями а в них как будто длинные хлопковые волокна, это белый жир, хорошо поужинал в Сан-Лоренцо было немного отменного вареного мяса и я закончил лицо».

«воскресенье утром обедал у Бронзино (приписка на полях: рыба и баранина) вечером не ужинал, в понедельник утром болезненные колики; встал было холодно и ветер поэтому вернулся в постель и оставался там до 18 часов [8], весь день плохо себя чувствовал. Вечером однако поел немного вареных щечек в свекольном соусе с маслом а теперь сижу и не знаю что со мной будет, думаю, возвращаться в постель мне совсем не на пользу, хотя уже четыре [9], можно и лечь».

Посвящая нас в эти желудочные подробности, мессер Якопо дает также подсказки касательно предмета нашего первоочередного интереса, а именно продвижения его работы:

«четверг закончил руку

пятница другая рука».

«среда закончил голову под той фигурой так что (неразборчиво на полях)

четверг бедро

пятница спина».

«шестого дописал торс.

седьмого завершил ноги».

Доводилось ли вам читать нечто более содержательное и захватывающее? Куда до этого Аристотелю! Остальное в том же духе: «обедал с Бронзино курицей и телятиной», «накануне Рождества ужинал у Бронзино остался ночевать ужинал вальдшнепом», «ужинал с Бронзино унцией хлеба», «обедал и ужинал с Бронзино пирогом с кровью и печеночными биточками», «воскресенье ужинал у Даниелло вместе с Бронзино, были биточки» и так далее и тому подобное. Невероятно, сколько времени Бронзино проводил с этим стариком!

Но в конце концов каждый сам себе хозяин, и добавить мне тут больше было бы нечего, не посети его весьма странная идея отправить всю эту чушь в Рим. Не знаю, что вздумалось маэстро и что мог внушить ему Бронзино, распалив его воображение, но после знакомства с этой душеспасительной прозой мессер Буонарроти не нашел ничего лучше, чем предложить мне, почти открытым текстом, проверить версию, связанную с герцогиней, под предлогом, что она якобы видела фрески задолго до случившейся драмы, после которой их открыли для нас. (Уж мы-то знаем, сколь чужды подобные фрески испанскому вкусу, не так ли? Можно подумать, что вдохновившая их готика когда-то отвечала вкусам урожденных флорентийцев! И что Тридентский собор не осудил развратность наготы еще до воцарения Карафы на Святом престоле…)