Отцы - Бредель Вилли
Перед глазами Брентена все поплыло и завертелось: он слышал только сплошной рев, он не различал ни отдельных голосов, ни слов. Он чувствовал удары по голове, по лицу и отчаянно отбивался обеими руками, тыча кулаками направо и налево.
Вероятно, он долго пролежал без сознания на мостовой, после того как его выбросили из ресторана, и очнулся только, когда его кто-то поднял и повел. Карл Брентен слышал, как его спаситель все время бормотал:
— Ну и скоты же! Проклятые скоты!
Эти слова врезались Карлу в память. Он, еще не совсем придя в себя, машинально шагал рядом с незнакомцем. «Да, скоты — и Луи Шенгузен и Адольф Титцен. Все против одного… Из-за шовинистического гимна «Германия превыше…». Скоты!»
Карл Брентен лежал на кровати и послушно прикладывал к распухшим окровавленным губам тряпочки, смоченные в буровской жидкости. Сердце его сжигала ярость и ненависть, в голове рождались самые фантастические планы мести… Избили! Выбросили из Дома профессиональных союзов…
— Уже как будто лучше, — сказала Фрида, приподняв с его губ примочку. — А теперь скажи, как это могло случиться? Такая драка… между солидными мужчинами!
Он только пробормотал, скрежеща зубами:
— Скоты! Проклятые скоты!..
Глава вторая
1
Была война, но жизнь шла своим чередом. В доме Хардекопфа стало еще тише, еще грустнее, печальнее, словно после тяжелой утраты. Редко кто-нибудь заглядывал сюда; только Фрида и Карл время от времени навещали стариков. Прочая родня и знакомые избегали встреч: им будто неловко было смотреть друг другу в глаза.
Была война, но жизнь шла своим чередом. Карл Брентен вел переговоры о продаже магазина, но пока безуспешно, так как не хотел отступать от своей цены — четырех тысяч марок. По вечерам он работал в театре, где по рекомендации Папке получил место старшего костюмера. Густав Штюрк в своей маленькой мастерской подклеивал ножки к столам, слушал щебетание любимой канарейки и думал о своих детях, особенно об Артуре. А старик Иоганн? Он стал еще молчаливее и угрюмее, по-прежнему ходил на верфи, ежедневно работал два, а иногда и три часа сверхурочно: броненосный крейсер «Зейдлиц» должен был сойти со стапелей уже в этом году.
Была война, но будничное течение жизни не нарушалось.
Только фрау Хардекопф и Фрида все о чем-то шушукались и куда-то бегали. На всякий случай они решили — ведь неизвестно, что еще будет, — сделать запасы муки, сахара, крупы и риса. Фрау Хардекопф купила даже несколько пакетиков ванилина и сухих дрожжей и три десятка яиц, отложив их в «железный фонд». Если война кончится к рождеству (все говорили: дольше она не продлится) и Фриц вернется, может статься, что эти продукты будет трудно достать. А она задумала для такого торжества испечь роскошный пирог.
В первые дни войны Карл Брентен неоднократно пытался завести со стариком разговор о политике: его возмущало поведение социал-демократической фракции в рейхстаге, он хотел напомнить Хардекопфу об их прежних беседах и показать тестю, что он, Карл, раньше раскусил всех этих шенгузенов и компанию. Хардекопф, однако, не желал вступать ни в какие политические споры и вообще уклонялся от разговоров о политике. Так дала трещину дружба между тестем и зятем, прежде лишь изредка и ненадолго омрачавшаяся после какой-нибудь горячей дискуссии. Брентен замкнулся. И если он все же заглядывал с Фридой к старику, им обоим это было одинаково мучительно. Оба не знали, о чем говорить, чтобы не коснуться больного места.
Была война, но если кто-либо заговаривал о войне, — а это было неизбежно, — лицо старика каменело, он отворачивался и умолкал, словно был один в комнате. Брентен однажды предложил:
— Давайте, отец, по-прежнему раз в неделю собираться на партию ската.
Хардекопф отказался. Как-то в субботу вечером пришел Отто и спросил отца, не пойдет ли он завтра с ним на рыбный рынок в Альтону. Хардекопф только молча покачал головой. На следующий день старик пошел туда один. Побрел через разрушенные кварталы на рыбный рынок…
Хардекопф бежал от людей. Он ушел в себя, молча читал «Гамбургское эхо», ни слова не говоря наклеивал марки на свой партийный билет и на профсоюзный. Когда однажды старый его знакомый, сборщик взносов Фридрих Тальбек, много лет приходивший к нему за деньгами, попытался заговорить о политике, Хардекопф закричал:
— Об этом лучше молчи! И так от вранья деваться некуда! Все мы олухи, понимаешь, олухи все до одного!
С тех пор Тальбек как можно тише и незаметнее входил в дом, бормотал под нос приветствие, торопливо наклеивал марки на партийный и профсоюзный билеты Хардекопфа и, сунув в карман деньги, так же тихо и незаметно исчезал.
Хардекопф много раз пытался узнать у мастера Пельброка и у товарищей, что сталось с Фрицем Менгерсом. Никто ничего не знал. Как-то утром — это было еще в середине августа — в литейный цех явились четверо штатских и увели с собой Менгерса. За три дня до того на верфи были чиновники из уголовной полиции; они сразу направились в контору и вызвали туда рабочих, которых намеревались арестовать. Двух токарей успели предупредить, и они благополучно скрылись с территории верфей. Менгерса взяли прямо из цеха. Тут же на верфях стали циркулировать самые фантастические слухи. Одни говорили, что арестованные выдали военную тайну. Каких-нибудь два-три часа спустя появился новый слух — что это агенты враждебных держав. Вслед за ним — что аресты произведены в связи с недавней катастрофой: в корпусе «Зейдлица» взорвались кислородные баллоны. Дело, значит, в саботаже на верфях. Еще через некоторое время нашлись умники, которым было достоверно известно, что Фриц Менгерс — главный зачинщик и что он уже расстрелян.
Хардекопф молчал. Молчанием отвечал он и на все эти глупые и подлые подозрения. Но однажды, не в силах больше сдерживаться, он спросил у мастера Пельброка:
— Что вы скажете об этих дурацких слухах насчет Менгерса? Это Менгерс-то — иностранный агент?
— Хардекопф, — посоветовал ему сильно подвыпивший мастер, — не впутывайтесь в это дело. Держите язык за зубами. Я тоже — молчок. Дьявол его знает, вдруг еще откроют, что и вы и я — французские или английские агенты.
— И никто, значит, не вступится за Менгерса?
— Я вижу, Хардекопф, вы до сих пор не поняли еще, — ответил мастер, дыша прямо в лицо Хардекопфу винным перегаром, — что прошли те времена, когда один стоял за другого. Теперь каждый должен думать только о себе. Да, — прибавил он, — плохие, плохие времена. Кто же мог предвидеть?
2
Спустя несколько дней, после того как сына Штюрков, Фридриха, изучавшего сельское хозяйство в поместье под Бойценбургом, призвали в армию, Штюрки получили уведомление, что Артур «пал за отечество на поле чести». Это была первая жертва войны среди родни Хардекопфов. Фрау Хардекопф и Фрида уговорились вместе пойти к Софи Штюрк. Тяжелая обязанность, но выполнить ее нужно. На дверях штюрковской квартиры висела записка: «От выражений соболезнования просим воздержаться». Они все же постучали, потом нажали на ручку двери. Дверь была заперта, им не открыли. Женщины переглянулись.
— Как бы они не сделали с собой чего-нибудь, — сказала Фрида.
Мать и дочь еще некоторое время постояли в нерешительности, не зная, что предпринять, и повернули обратно. Сердца их тревожно бились. И им стало страшно. Они только сейчас осознали всю беспредельность обрушившегося на Штюрков горя.
Обычно Густав спускался в свою мастерскую в восемь часов утра. Фрида знала об этом. На следующий день Фрида стала караулить Штюрка в подъезде напротив его квартиры. Шторы на окнах были уже подняты. Ровно в восемь Штюрк вышел из дому, держа в руках, как всегда, маленькую клетку с птичкой. Фрида вздохнула с облегчением. Густав как ни в чем не бывало спокойно вошел в ворота и открыл мастерскую. Несколько минут Фрида колебалась: пойти вслед за ним? Или не надо? Она уже было решилась, но за несколько шагов до мастерской повернула обратно.
Похожие книги на "Отцы", Бредель Вилли
Бредель Вилли читать все книги автора по порядку
Бредель Вилли - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.