Летняя королева - Чедвик Элизабет

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112

Амлен сложил руки на груди:

– Но как же Англия?

– Мы заручимся поддержкой богатой Аквитании. От этого Англия только выиграет.

– Людовик будет недоволен, – заметил Амлен.

Генрих взмахнул рукой, словно прихлопнул муху:

– С Людовиком я разберусь. Я его успел изучить, а вот он меня – нет.

– По закону тебе следует спросить его позволения как сюзерена, – настаивал Амлен.

– Ты шутишь! – Генрих стукнул брата кулаком в перчатке. – Узнав, что дело решенное, Людовик даст согласие, но с моей стороны было бы безумием обращаться к нему с подобной просьбой заранее. Чтобы схватить момент, нужно его опередить. – Он взглянул, как расположено солнце. – Сегодня ехать уже поздно, но мы успеем подготовиться, чтобы выехать с рассветом, – поскачем без передышки.

Тем же вечером у себя в спальне Генрих проверял небольшой багаж, который намеревался взять с собой в Пуатье. Ехать предстояло быстро и налегке, но он освободил место для подходящего наряда к свадьбе и подарка для невесты. В кожаном футляре поблескивали два драгоценных браслета, усеянные сапфирами, изумрудами и горным хрусталем. Это была часть немецкого наследства, принадлежащего его матери. Она отдала ему драгоценности на финансирование его военной кампании, но он решил, что они сослужат лучшую службу в качестве подарка невесте.

В комнату вошла Элбурга, ее густые пепельные волосы были убраны с лица и завязаны красной шелковой лентой. На руках она укачивала младенца. Опустившись на табурет, она расстегнула лиф и приложила ребенка к груди.

Генрих наблюдал, как младенец жадно сосет белую полную грудь с коричневым соском.

– Этот ребенок настоящий пьяница, – шутливо и нежно заметил он, поскольку это был его первенец, служивший доказательством, что его семя достаточно сильное и способно зачать здорового ребенка мужского пола.

Сын, которого окрестили Жоффруа, родился семь недель назад. Церковь запрещала мужчине близость с женщиной, пока она кормит грудью, но у Генриха не было времени на соблюдение таких строгих правил, тем более что он считал их выдумкой напыщенных священников, а не велением самого Господа, поэтому повсюду возил с собой Элбургу с ребенком для удобства и компании.

Женщина улыбнулась. У нее были красивые белые зубы и полные губы.

– Он ненасытен, как все мужчины, – сказала она и ласково погладила тонкие золотистые кудряшки младенца.

Генрих расхохотался:

– Признаю, как раз сейчас я тоже ненасытен, но мне нужно совсем другое.

Как только Элбурга покормила ребенка и уложила в колыбель, Генрих отвел женщину в кровать и зарылся лицом в ее чудесные волосы. Занятие любовью несколько пригасило его энергию и на минуту успокоило. Он лежал, довольный, рядом с любовницей, подложив под голову руки. Она коснулась пальцами его живота и слегка подергала за кудрявую дорожку, растущую от пупа вниз.

– Мне придется тебя оставить ненадолго, – произнес он. – Но ты все равно согревай для меня постель.

Она подняла голову:

– Я думала, что поеду с тобой!

– Милая, я говорю не об Англии. Сначала у меня есть дело в Пуатье. Я буду навещать тебя с ребенком, когда смогу, но, вероятно, придется отсутствовать какое-то время. Не волнуйся, тебя хорошо обеспечат, пока меня не будет.

– Но я думала… – Она села и посмотрела на него широко открытыми серыми глазами.

– Я женюсь, любимая, – неохотно признался Генрих, – на бывшей королеве Франции герцогине Аквитанской. Когда дама такого ранга и состояния присылает тебе предложение, то от него не отказываются.

Настороженность и страх послышались в ее голосе, когда она переспросила:

– Женишься?

Генрих скорчил гримасу. Он не понял, отчего она так всполошилась, и потому почувствовал раздражение:

– Я уже сказал, что позабочусь о тебе, не волнуйся.

Элбурга отвернулась, закусив губу:

– А она красива?

Он слегка дернул плечом:

– Ее внешность мало что значит. Главное, кто она и какими землями владеет. А тебя я выбрал ради тебя самой. – Галантное замечание Генриха не противоречило истине, но он воспользовался им, рассчитывая успокоить женщину. Удовлетворив свой плотский голод, герцог мысленно уже унесся в Пуатье. Он любил Элбургу, любил ребенка, но они отходили на второй план, если дело касалось его амбиций. – Поспи, – сказал он, обнимая ее за талию. – Не важно, что я беру себе жену, – не смешивай удовольствие и дело.

– Я мать твоего первенца, – напомнила она строптиво и гордо.

– Да, конечно. – Он гладил ее по волосам, а сам думал о будущем и тех золотых перспективах, которые открыло перед ним письмо герцогини Аквитанской.

– Ну как? – Алиенора повернулась к Амарии, раскинув руки в стороны, чтобы показать великолепное красное платье из дамаста, расшитое золотыми орлами.

Ей только что доложили, что прибыл Генрих в сопровождении небольшой свиты и его проводили в отведенные ему покои.

Амария присела в поклоне:

– Возможно, вы больше не королева, но все равно вы ею остаетесь – пусть не Франции, но зато Аквитании.

Алиенора невесело улыбнулась:

– И возможно, однажды я стану королевой Англии. А теперь пойдем посмотрим, что этот будущий так называемый муж может мне сказать.

Вассалы и слуги Алиеноры опустились на колени при ее появлении. Рауль де Фей и Хью де Шательро проводили Алиенору до кресла на высоком постаменте, где к ним присоединились Жильбер, престарелый епископ Пуатье, и архиепископ Бордо. Когда все было готово, она велела привести в большой зал Генриха с его свитой.

Тот явился с красным лицом после недавнего умывания и мокрыми волосами, потемневшими от воды. На нем была туника из синей шерсти с алой отделкой, расшитой полудрагоценными камнями. Рядом с ним в одежде придворного стоял молодой человек, в котором Алиенора узнала Амлена Фиц-Каунта.

Генрих вышел вперед и, опустившись на колено, склонил голову:

– Мадам, я мчался во весь опор.

– За что я вас благодарю, – официально ответила она. – Добро пожаловать в Пуатье, сир.

Он посмотрел на нее снизу вверх, и впервые Алиенора увидела его глаза при дневном свете: прозрачно-серые с зелеными крапинками в глубине, они смотрели умно и пронзительно. На светлых ресницах словно осела золотая пыль. У него оказалась гладкая белая кожа, квадратный подбородок и мягкая бородка рыжевато-золотистого цвета. Он обладал красотою молодости, хоть был уже не мальчик. Генрих лишь вступал во взрослую жизнь, и это вызвало у нее страх.

– Надеюсь сделать вас не только герцогиней Нормандии и графиней Анжу, но со временем и королевой Англии, – сказал он самоуверенно.

Алиенора вскинула брови:

– Ну а я больше чем надеюсь сделать вас моим консортом, герцогом Аквитании.

Они оценили друг друга острыми взглядами. Не поднимаясь с колена, Генрих взял ее руку и прижал к своим губам, и пока не отпустил ее, успел надеть на оба запястья браслеты, привезенные в дар.

– Это первый подарок из многих, которые последуют в будущем. Я имею в виду не только драгоценности и золото, но империю и престиж. – Говоря это, он повысил голос, чтобы донеслось до всех, кто находился в зале.

До Алиеноры долетел одобрительный гул вассалов. Именно это они желали услышать. Она осталась довольна, но, в свою очередь, насторожилась. Ей был не нужен муж, отнимающий у нее власть, в то же время она нуждалась в сильном человеке, способном подтвердить свое слово делами. Ей также был не нужен хвастливый мальчишка, который только обещает, но ничего не делает. Впрочем, Генрих на такого не походил. Его взгляд говорил о решительности гораздо более взрослого человека.

Она посмотрела на браслеты. Драгоценности, чтобы украсить королеву, или новые оковы? Алиенора наклонилась и поцеловала его в лоб.

– Ловлю вас на слове, – произнесла она и подняла его с колен, тогда весь зал взорвался приветственными криками.

Остаток дня заняло официальное пиршество. Алиенора обратила внимание, что Генрих ведет себя слишком бурно, словно не в силах сдержать бьющую через край энергию, но в то же время ему удавалось быть очаровательным и любезным. Он находил нужные слова для каждого, будто видел его насквозь. Молодой человек напоминал ей прядильщицу перед корзинкой с необработанной шерстью, которая скручивает нити политики, вытаскивая из нее понемножку материала. Неужели ему всего девятнадцать? Она взглянула на его руки, когда он разламывал хлеб. Левую украшал великолепный перстень с сапфиром. На правой через тыльную сторону ладони тянулась царапина, ноготь на мизинце был черный – видимо, от удара. Это руки человека, привыкшего крепко держать поводья, направляя своего коня туда, куда ему нужно.

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112