Мемуары сорокалетнего - Есин Сергей Николаевич

Саша немножко поговорил с Юленькой — громко — о делах, а потом уже шепотом спросил:

— Что с ней? — и пробросил взгляд в сторону Тамары Григорьевны.

Юля на Сашин вопрос не ответила, а начала опять говорить о рабочих проблемах, и только закончив, так же как и Саша, шепотом сказала:

— Я скоро выйду. Покурите немножко на крылечке.

И тут Саша почему-то вспомнил Нонну, как она ему сказала о том, что он нравится Юленьке. А может быть, действительно нравится? Как же тогда он будет просить Юлю ему помочь? Это ведь нельзя. Гордость должна быть у мужчины. И тут же постарался себя успокоить: «Мы ведь с нею хорошие товарищи. Я ее ни о чем никогда не просил. Один-единственный разик. Это будет не в счет».

Не успел Саша докурить сигарету, как Юлечка появилась на крыльце с сумкой в руках.

— Я сказала, что иду в гастроном, но вы меня не провожайте, Саша, из окон все видно. Мы можем несколько минут поболтать здесь.

И посмотрела на Сашу робко, медленно, как бы собрала его всего, любя, на донышках зрачков.

— Так что с нашей?

— Начальница, — уже просто, по-рабочему улыбнулась Юлечка, — в ярости, что ей не удалось обойти вас. Она только об этом с утра и говорит. Киселев, который в списке был первым, только что получил выговор за приписки в нарядах, и его кандидатура отпала, а вы, Саша, вроде бы просили другую марку.

— «Запорожец» я просил. Он на три тысячи дешевле.

— Тамара Григорьевна всем и трезвонит, что у вас нет, дескать, денег и вы машину будете брать для того, чтобы позже продать.

— Денег, у меня, Юлечка, действительно не хватает, но вы же меня, Юлечка, знаете, разве я смогу спекулировать машиной!

— Да, Саша, знаю, конечно. Вы мне, Саша, нравитесь, — Юлечка опять посмотрела на Сашу несмелым искательным взглядом и, опустив ресницы, добавила твердо, будто отрезала: — Как товарищ.

— Юлечка, — сказал Саша, покраснев и откинув догоревшую сигарету, — вот как товарищи помогите мне. Вы говорили о какой-то работе на дачных участках. Мне бы сейчас очень пригодились эти деньги.

— Я побеседовала об этой работе с мужем, — сказала Юлечка, — но эту работу надо будет делать только в августе. Они сейчас там корчуют кустарники и выравнивают площадку. Но муж сказал, что дела там на шестьсот рублей по расценкам и он эту работу оставит за вами.

— Спасибо за хлопоты, Юлечка. — Теперь Саша пристально смотрел Юлечке в глаза. — У меня к вам еще одна просьба. Вы не поговорите с мужем, чтобы мне выплатили деньги, а работу я сразу же выполню, как только потребуется. А, Юлечка? — И тут совершенно случайно, чтобы как-то подкрепить свою просьбу, Саша взял Юлечку за руку.

Юлечка секундочку помедлила, потом мягко и необидно высвободила руку и сказала:

— Я поговорю. Вы же знаете, Саша, я все для вас сделаю.

И Саша почему-то подумал: «Не надо было бы просить. Не надо унижаться. Хорошо, если бы она не добыла этих денег».

После разговора с Юлей на душе у Саши нисколько не полегчало, даже наоборот, несмотря на ее обещание, мысль о недостающих деньгах еще сильнее вошла в его сознание. Саша уже начал чувствовать, что эти проклятые деньги как-то плотно гнездятся в его уме, утверждаются, оттесняя куда-то в сторону другие мысли, заботы, к которым Саша привык и которые составляли счастье его повседневной жизни. Будто бы какой-то кукушонок поселился в мозгу, требовал пищи, рос не по дням, а по часам и выталкивал из гнезда всех, кто был рядом с ним. И все это происходило помимо воли и желания самого Саши. Он даже все время останавливал себя, говорил: «Ну, угомонись, не нервничай, время еще есть, все ты найдешь. Разве уже такая большая сумма — три тысячи рублей, чтобы из-за нее сходить с ума». Но уговорить себя не мог. Знал, что успокоится лишь тогда, когда необходимые деньги будут лежать в квартире, в гардеробе под сложенным стопочкой бельем, или на сберкнижке, где уже хранились пять тысяч, собранные на «Запорожец». А значит, чтобы покончить с этим, успокоиться самому и не заставлять нервничать Нонну, потому что он знал, что его волнение всегда неизбежно передается ей, надо эти деньги собрать немедленно, приложить к этому все силы, собрать и думать уже о том, как их поскорее заработать и вернуть. А значит, надо не откладывать и сегодня же встретиться с матерью. Отрубить, чтобы не питать излишних надежд, хотя бы этот вариант.

Мать открыла дверь сразу же, будто стояла на пороге и ожидала его звонка. На ней была тонкая прозрачная блузка, открывающая шею, с короткими рукавами. Увидев сына, распознав его из светлой прихожей в сумерках лестничной площадки, Галина Платоновна улыбнулась, но Саша заметил, что глаза у нее сразу потухли.

— Входи, Саша. Что-нибудь случилось? Мы же договорились, что ты всегда звонишь, перед тем как прийти!

— Ничего не случилось, мама. Я проходил мимо и решил тебя навестить.

— Это похвально. Есть хочешь?

— Если только чаю.

— Хорошо, проходи на кухню, напою тебя чаем, только сними ботинки.

— Как ты справляешься с уборкой в такой большой квартире?

— Ничего, справляюсь. Я стараюсь не сорить, и тогда уборки меньше.

Так они переговаривались, пока шли по коридору в светлую кухню, оклеенную желтенькими моющимися обоями, пока Саша аккуратно, стараясь не нарушить установленного порядка, присаживался к столу, а Галина Платоновна ставила чайник и доставала хлеб, чашки и масло из холодильника. Делала все это Галина Платоновна как всегда четко, но в этой размеренности чувствовалась внутренняя нервозность.

«Не вовремя я пришел, — подумал Саша, разглядывая мать. — Она кого-то ждет, оделась, будто собирается в театр, причесана и пахнет дорогими духами».

— Ну, так зачем ты пришел, Саша? Выкладывай.

— Ты понимаешь, мама, мне на работе дают машину «Жигули».

— Вот и прекрасно. Ты, по-моему, уже несколько лет собираешь на машину.

— Но мне не «Запорожец» дают, а более дорогую машину.

— Покупки надо делать по средствам.

Галина Платоновна налила в кружку жидковатый чай и поставила перед Сашей.

— А ты, мама?

— Я на диете.

— Но потом, если я откажусь от «Жигулей», машину могут мне не дать несколько лет. Это случай, и его не надо упускать.

«Зря я завел этот разговор, — думал Саша, стараясь мешать ложечкой в стакане так, чтобы не было заметно, как дрожат его руки, — зря…»

— Ты пришел взять у меня в долг? Или считаешь, что я чего-нибудь тебе недодала. Но ведь мы же с тобою раз и навсегда договорились, Саша. Ты помнишь?

Конечно, Саша все помнит.

Тогда у матери появился новый друг. Это был здоровый парень-украинец всего лет на пять старше Саши — то ли перегонщик автомобилей, то ли шофер-междугородник. Он приезжал в город два раза в месяц. Дня за два до этого Галина Платоновна проводила добросовестную ревизию в окрестных продовольственных магазинах, набивала холодильник, жарила, пекла, бывала предупредительна к сыну и невестке, покупала им на вечер билеты в театр. Потом приезжал друг. Изредка встречая его где-нибудь вечером на кухне или в закоулках квартиры, Саша вежливо с ним здоровался, держал нейтралитет. Саше все это, конечно, не нравилось, но в чужиё дела, особенно в личные материны, он не лез.

В ту ночь, под утро, он проснулся оттого, что плакала Нонна.

— Ты чего? — мазанул он ее ладошкой по щеке. Ладошка сразу стала горячей и влажной. — Ты чего? Ворочается? — Нонна уже была беременной, а по его, Сашиному, представлению, ребенок сразу начинает давать о себе знать, ворочаться. — Что с тобою?

Нонна не отвечала, но Саша выдавил из нее целую историю. Оказывается, материнский ухажер с первого дня начал приставать к Нонне. То заденет плечом в прихожей, то шлепнет рукою по бедру, а сегодня ночью, когда она в одной рубашке брела по коридору, внезапно появился откуда-то из темноты и попытался ее облапить.

Саша вскочил с постели.

В кухне горел свет. Стоя в одних трусах возле холодильника, приезжий искатель приключений из бутылки пил пиво.