Истинная на сдачу, дракон в комплекте (СИ) - Калиновская Ника

Я замерла, не веря своим глазам, но за ней вышли и Маричка, и Анета, и новые женщины, что недавно пришли от Луарийской. Одна за другой они протягивали свои сбережения — кто несколько медяков, кто чуть больше. И даже маленький сын Тиберия, спрятавшийся за юбкой матери, робко шагнул вперёд и протянул честно заработанный медяк.

— Это… вам, госпожа, — пробормотал он, смутившись.

Я больше не могла сдерживать слёз. Эти люди верили в меня. Верили в то, что я справлюсь, что смогу защитить дом и их семьи. Я закрыла лицо руками, потом снова посмотрела на своих мастериц, на их добрые глаза, и слова сами сорвались с губ:

— Спасибо. Спасибо вам всем. Я не подведу. Мы обязательно справимся.

И в ту минуту я впервые почувствовала — это не просто работа и не просто долг. Это была моя семья.

Глава 45. Тайна Градского. Совесть за двадцать монет

Женщины ещё долго стояли на пороге, перебрасываясь между собой короткими словами поддержки, пока я, краснея от волнения и благодарности, пыталась их всех обнять взглядом. Но в конце концов они разошлись по своим делам, оставив меня с тёплой тяжестью в груди и дрожащими пальцами, сжимающими узелок с монетами.

Мы с Орлином пересчитали всё ещё раз, уже без спешки, вдумчиво, перекладывая монеты из руки в руку. Серебро аккуратно в стопочку, медяки в ряд, и вот итог: сумма сходилась. Нам хватало.

Я не удержалась и рассмеялась, легко, звонко, почти по-детски, как будто сама гора свалилась с плеч.

— Мы сделали это, — прошептала я, вскинув взгляд на Орлина. — У нас есть всё. И теперь… теперь можно дышать свободно.

Старик смотрел на меня так, будто впервые увидел не уставшую женщину, измученную работой и тревогами, а хозяйку дома, в глазах которой горел огонь.

— Госпожа, — мягко сказал он, — теперь осталось дождаться Его Светлость.

Я кивнула, улыбнувшись и будто бы даже осмелев:

— Он очнётся. Я сделаю для этого всё, поверь мне.

Я не сказала о словах драконицы, не стала делиться тайнами, что могли бы только добавить старику тревог. Пусть в его сердце будет место лишь для надежды.

Ну а когда осталась одна на кухне, их оставшихся трав я выбрала те, что успели просохнуть, и добавила к ним веточку цветущего эринея — именно её я берегла отдельно, ведь подсказка в моём сердце звучала ясно: именно она должна помочь. Стараясь не расплескать, я приготовила отвар и осторожно напоила им Кристиана, чуть приподняв его голову и шёпотом уговаривая сделать хотя бы глоток.

— Ну же, мой хороший… это поможет, ты увидишь… — прижимала я кубок к его губам, чувствуя, как сердце замирает от каждого его слабого движения.

А когда всё было сделано, я наконец позволила себе вдохнуть глубже и пошла в свою комнату. Разделась, умылась, привела себя в порядок, заплела в колосок волосы и достала бордовое платье. Платье не для работы, не для походов по огороду и не для бесконечных подсчётов, а для жизни. Для счастья. Для него. Надев его, я вдруг почувствовала себя так, будто шла на свидание.

Вечером, когда Орлин тихо ушёл к себе, оставив нас вдвоём, я вернулась в комнату к Кристиану. Села рядом, взяла его ладонь в свои руки и начала говорить. Сначала — о мелочах. О том, что нам удалось собрать деньги и что завтра я отвезу их Градскому, поэтому наш долг будет закрыт. Что женщины верят в нас и помогают, что дом зажил, что птенцы скоро начнут нестись, и что он обязательно это увидит.

Слова лились сами собой. Я рассказывала всё, будто боялась, что если замолчу, тишина поглотит меня. И где-то посреди этого потока я неожиданно для самой себя призналась:

— Ты стал для меня больше, чем просто мужчина, которого я встретила случайно. Ты стал частью моей жизни, её опорой, даже когда молчишь и спишь рядом. С тобой я впервые почувствовала, что могу быть собой. Что у меня есть дом, семья, и что я не одна.

Я говорила и гладила его руку, волосы, целовала его висок и щёку. И в каждом прикосновении было столько нежности, сколько я не позволяла себе за всю жизнь. Не думая больше, я сняла платье и осторожно забралась под одеяло рядом. Прижалась к мужчине всем телом, будто надеясь согреть, будто могла своим дыханием вытянуть его из сна.

Медленно и бережно гладила его грудь, плечи, едва касалась губами перевязанных ран, обещая:

— Завтра ты вернёшься ко мне. Я верю. И я не отпущу тебя, слышишь? Никогда.

Каждое слово я словно шептала в его душу, соединяя свою жизнь с его жизнью, свои надежды — с его будущим. Я решилась стать его и душой, и телом, даже если Кристиан ещё не слышал меня. Потому что знала — он вернётся. И мои последние слова этой ночью были самыми простыми и самыми настоящими:

— Я люблю тебя.

Успокоившись, я улеглась за здоровом плече герцога и уснула. Наконец, все мои тревоги отпустили меня, позволив облегчённо выдохнуть.

* * *

Утро встретило меня мягким светом и прохладой. Я открыла глаза и сначала даже не поняла, где нахожусь, но тепло сбоку и знакомый запах кожи тут же вернули меня в реальность. Кристиан. Я повернула голову, глядя на его спокойное лицо, и тихо коснулась губами его щеки. Он оставался безмолвным, но вдруг мне почудилось: его рука, лежащая на моей талии, едва заметно сжалась. Сердце ударило сильнее, дыхание сбилось.

— Ты слышишь меня? — шепнула я, но ответа не последовало. Только тишина.

Я ещё немного полежала рядом, впитывая каждый миг этой близости, хотя и понимала — мне пора. Осторожно, чтобы не разбудить надежду, я выскользнула из постели, подхватила свою одежду и вернулась к себе в комнату.

В этот раз я выбрала платье изумрудного цвета. Хотелось выглядеть представительно и достойно, словно я и правда хозяйка, а не гостья в чужом доме. Волосы собрала аккуратно, натянула рабочие туфли — других у меня всё равно не было, и вздохнула: «Ну, и так сойдёт».

А когда я спустилась вниз, у двери бесшумно появился Орлин. Старик остановился рядом со мной, глядя с явным беспокойством:

— Госпожа, позвольте мне поехать с вами, — произнёс он, теребя в руках шляпу. — Там, в городе, всякое может случиться.

Я покачала головой.

— Нет, Орлин. На тебе дом, хозяйство, женщины. Они будут ждать именно тебя. Так что не переживай, я справлюсь.

Старик помолчал, потом лишь тяжело вздохнул и положил руку мне на плечо, словно прощаясь. Тем временем во дворе меня уже ждал Тиберий. Его телега стояла готовая, а сам возница терпеливо сидел, болтая ногой. Увидев меня, он подскочил и помог забраться наверх.

Дорога тянулась долго, но в голове всё время вертелись только цифры, монеты, мои страхи и воспоминания о руке Кристиана, будто на мгновение ожившей на моей талии. Я молилась, чтобы это было не плодом усталого воображения.

Вилантия встретила нас шумом и движением. Узкие улочки уже наполнялись торговцами, на площади раскладывались первые прилавки, а горожане спешили кто по своим делам, кто к утренним богослужениям. Но мне было не до любопытства.

Тиберий уверенно вёл телегу прямо к нужному месту. И вскоре мы остановились у каменного здания с широким крыльцом и резными ставнями — контора, принадлежащая Градскому. Я глубоко вдохнула, стоя на пороге, после чего толкнула дверь и шагнула внутрь. За массивным столом сидел уже знакомый секретарь — тот самый, что встречал меня раньше. Он поднял глаза, узнав, и поклонился.

— Госпожа Александра, рад вас видеть. Боюсь, господина Градского ещё нет. Он прибудет ближе к обеду.

Я кивнула, пряча разочарование.

— Ничего. Я подожду.

Секретарь вежливо указал на ряд стульев у стены. Я выбрала один, присела и застыла в ожидании, ощущая, как сердце продолжает колотиться, будто всё происходящее было не просто делом, а последним испытанием.

Я сидела у стены, стискивая ладонью мешочек с монетами, словно от этого зависела моя жизнь. И в этой звенящей тишине мысли мои настойчиво роились в голове: «А вдруг не хватит? А вдруг он не примет? А если всё сорвётся?..» Время тянулось вязко, словно патока. Секретарь то и дело поглядывал на меня исподтишка, а в коридоре мимо проходили люди — чиновники, купцы, писари. Их шаги отдавались гулом, и каждый раз сердце подскакивало, будто это шёл он.