Глаз бури - Мурашова Екатерина Вадимовна

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154

Грушенька осторожно села в постели, стараясь не глядеть на бесшумно спящего рядом Гришу. Ей было до того страшно, что сердце не билось, а неуклюже, скрипуче ворочалось в груди, под батистовой сорочкой.

С этой сорочки Грушенька весь вчерашний день аккуратно спарывала кружева. Надо бы, ясное дело, новую купить, да все деньги, какие имелись, ушли на приобретенье в Гостином дворе – под руководством Лизы – платья, капора и сапожек. Когда она все это надела и встала перед зеркалом – голова пошла кругом! Зеркало, чья гипсовая позолоченная рама так подходила к локонам и оборкам шляпницы Лауры, показало вдруг тихую, серьезную девочку из благородных, в темном платье с узким белым воротничком, с гладкими волосами в обрамленье аккуратных полей зимнего капора. Прическу сооружала тоже Лиза. Вкус у подруги оказался безошибочный; Грушеньке, когда она смотрела в зеркало, казалось даже, что синяки у нее под глазами побледнели, почти исчезнув, и кожа стала нежней и чище, засветилась фарфоровой белизной.

– Ты, Лиза, колдунья просто, – пробормотала она, смятенно моргая, – да ведь я не знаю, как теперь ходить, как разговаривать! Он же сразу…

– Глупа ты, подруженька, – усмехнулась Лиза. Она стояла чуть позади, жмурилась, как довольная кошка. – Вот как ходила, так и ходи. Это ж не для него – для других. А он тебя такой и прежде видел.

Небывалая мудрость Лизиных слов поразила Грушеньку, и она успокоилась. Увы, ненадолго. Страх моментально вернулся, как только она прислушалась к наставленьям подруги:

– …Пусть думает, что он у тебя первый. Сможешь? Ой, трудно это, чтоб девочкой, да зажечь… Я б не сумела.

Грушенька нахмурилась, отворачиваясь. Она умела. Многим барсукам это нравилось: будто бы с гимназисточкой неопытной, для того ее и выбирали. Она очень хорошо знала, как надо вести себя с такими, как играть в гимназисточку, чтоб они завелись до самозабвения и на другую ночь опять пришли к ней.

И с Гришей – тоже так?!

От одной мысли об этом делалось так тошно, что хотелось кинуться куда-нибудь, закрыв глаза, а лучше что-нибудь разорвать или растоптать.

Постели с Гришей она не хотела. Постель – это была ее работа, привычная и позорная, из-за которой приходилось спарывать банты с платья и кружева с сорочки… и Софья Павловна, придумавшая сибирскую любовь, глядела на нее с брезгливым ужасом, как на мокрицу, вдруг появившуюся на чистой скатерти чайного стола.

И Гриша будет так же глядеть, когда узнает.

Грушенька в этом не сомневалась. Как и в том, что постели с ним не избежать. Нипочем не избежать! Да, он – сказочный принц, но даже принц никогда не станет тратить время на барышню, хоть и самую что ни на есть возвышенную и благородную, если не надеется в конце концов уложить ее, раздеть и получить удовольствие, для коего, в общем, женщины и существуют. Слушая Гришины рассуждения о Божественной любви и Вечной женственности, Грушенька кусала губы, боясь рассмеяться или расплакаться. Милый ты мой, да я ж тебе хоть сейчас предоставлю все, чего ты хочешь, и любовь, и женственность – все! – да так, как ты и представить не можешь…

Только ты ж тогда все поймешь и меня прогонишь!

Да, вот так все выходило, эдакий, как выражался ученый Иосиф Нелетяга, заколдованный круг. А главное, что сама Грушенька в этих удовольствиях совсем не нуждалась. Знала она, что от этого хорошо бывает, да ей – не было. Давно уже не было. Даже с барсуками, не то, что с Гришей. Ей достаточно было просто смотреть на него и слушать. Радовать его. А постель… Постель – это работа.

Досталась ей такая работа по случайности да слабости характера, а точнее сказать – по глупости беспросветной. Других-то, когда приходит срок, матери остерегают или природа. А она… Год назад она была еще меньше, чем теперь: худосочная, вся из прутиков, ростом с вершок. Никому, в том числе и маменьке, в голову не приходило, что с ней можно не только в куклы играть. Ей самой, разумеется, тоже. Никаких пробуждающихся инстинктов она не чувствовала, да и не подозревала, что таковые бывают. Потому и с соседом Семушкой, приехавшим из Петербурга в гости к родителям, пошла на чердак без всякой опаски.

Этот Семушка служил приказчиком в Гостином дворе. Он и теперь там служил. Вчера, когда ходили с Лизой покупать платье, она его там видела. Поздоровались, поговорили даже. Так, пару слов: Семушка недовольно дергал тонким усом и все смотрел по сторонам, опасаясь, что начальство застанет его в эдакой компании. Как будто у Грушеньки на лице написано, что она – уличная!

И ведь написано.

Тогда, на чердаке, Семушка что-то такое ненадолго в ней разбудил. Ей понравилось. Хотя по-настоящему-то (это она уже потом поняла) он ее и не тронул. Он же, как оказалось, старался отнюдь не для себя – для одного полезного человечка в Петербурге, которому нравились как раз такие малолетки. Семушка Грушеньку раздразнил, заговорил, да и увез с собой в столицу. А там…

…Хуже всего пришлось, когда этот самый полезный человечек, Матвей Денисович Потыкин, выставил ее за дверь. Это случилось месяцев через пять – по причине Грушенькиной беременности. Она его даже не осуждала. Ведь и впрямь, что бы он стал с ней делать? Где какую бабку искать, чтобы вытравила, или там что? Сама виновата – не убереглась. Грушенька тогда пришла на (?..) вокзал и села на лавочку, поставив рядом свой маленький саквояж. Долго сидеть она не собиралась, чтобы не привлекать ничьего должностного внимания. Домой ехать – тем более. Маменька-то ведь не сомневалась, что дочка пристроена, в модном магазине служит, – каждый день Семушкиным отцу с матерью спасибо говорила! Она до сих пор, кстати сказать, так думала. Когда-нибудь тайна, конечно, раскроется, по-иному-то не бывает… Грушеньке очень хотелось, чтобы это произошло как можно позже.

Тогда, сидя на вокзале, она много чего передумала. В том числе и о самом плохом. Поезда пыхтели и свистели, и Грушенька, глядя на них, прикидывала, что вот сейчас встанет и пойдет по перрону к черно-красным лязгающим колесам, к горячему пару… Нет! Ничего такого она не сделала. Глупо, грязно. И в Лебяжью канавку не кинулась, как та бедная девица из книжки, над которой она плакала как раз накануне. У девицы была смертельная любовь. Возлюбленного звали Эраст (точно как Грушенькиного покойного папеньку), и был он до того хорош, что за такого можно и в канавку. У Грушеньки же не было не только любви, но и ничего на нее похожего. Матвей Денисович ни за что бы не смог, да, впрочем, и не пытался ввести на сей счет в заблуждение даже самую наивную простушку.

В общем, покончить со своей никчемной жизнью Грушенька в тот день так и не решилась. Вместо того пошла куда глаза глядят… ну, и в конце концов набрела на товарок по несчастью. Вернее, бывших товарок, потому что у них все эти страсти роковые были уже далеко позади. Грушеньке очень повезло – теперь-то она понимала, какое это было редкостное везение! – барышни, встреченные у Сенного рынка всего-то на третий день после изгнания от Потыкина, оказались не так себе кто. Они привели ее к своей хозяйке. Эта смуглая дама с черными нерусскими глазами заворожила Грушеньку с первого взгляда. Она двигалась и говорила плавно, тягуче и звонко, будто речка в ивовых берегах. В ней была совсем особенная, необычная красота и – грех, грех… не тот даже грех, о котором твердил ей Матвей Денисович, когда она стала ему надоедать, а – иной, куда более соблазнительный и опасный.

Тем же вечером в жарко натопленной бане, полной горько-сладких незнакомых ароматов, Грушенька безболезненно и как-то почти незаметно избавилась от своего несчастного плода. Она так ни разу и не сумела подумать о нем – «ребенок»; и от этого было так невыносимо стыдно, что опять захотелось закончить все самым радикальным образом, сразу и навсегда.

Грушенька вспомнила об этом, и стыд тотчас ожил, совсем свежий и жгучий. Она схватилась за край кровати, подавляя порыв немедленно вскочить и бежать… нет, не под поезд и не в канавку – в церковь! Там всенощная как раз. Внутрь-то не войдет, совестно, да хоть постоит в притворе. Осторожно откинула одеяло, поднялась – пружины даже не скрипнули. Вот и хорошо. Гриша спит себе, вот и пусть спит. Она даже одним глазком на него не взглянет, чтобы не разбудить. Ей этого не надо. Ничего ей не надо, никакого Гриши!..

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154