Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 247
— Но каждый литератор желает быть напечатанным.
— Это каждый, — отвечал Ржевский, — а я вам не «каждый». Помните, Иисус Христос говорил: «Если все, то не я!»
Галле все-таки удалось расшевелить Ржевского, и с опросу выяснилось: приехал из Нижнего, направленный в столицу как журналист нижегородским губернатором А.Н.Хвостовым.
— А зачем он вас сюда направил?
— Не могу сказать, — ответил Ржевский, подумав.
— Ну что ж. Продолжайте свою илиаду… Короче говоря, прибыв в столицу, Ржевский выпил раз, выпил два и увлекся этим делом, а больше ничего не делал.
— Почти роман, — усмехнулся Галле.
Очевидно, ротмистр полиции был в курсе отношения высшей бюрократии к губернатору Хвостову, потому что он велел Ржевскому подождать его. Галле удалился и довольно-таки долго отсутствовал. Вернулся, когда графин с водою был пуст.
— Сегодня же убраться из Питера! — сказал он.
— А на какие шиши? — спросил его Ржевский.
Галле выложил на стол два конверта. В одном было полсотни рублей, в другом подписка, которую давал Ржевский полиции, в том, что он «заагентурен» и будет наблюдать за Хвостовым.
— Алексей Николаич — добрая душа, — заупрямился Ржевский. — Не могу же я делать доносы на своего благодетеля!
— Я все уже знаю, — прервал его Галле. — Хвостов считает вас близким человеком, он устроил вас сборщиком объявлений в «Нижегородский торгпромовский листок», издаваемый думцем Барачем, знаю, что в первый же день вы пропили три казенных рубля, после чего Барач вышиб вас на улицу…
Вот вам полсотни рябчиков, билетик до Нижнего, подпишите эту бумагу.
Ржевский перестал спорить и, в чаянии похмельной выпивки, расписался.
Когда он это сделал, Франц Галле сказал:
— А теперь, когда вы заагентурены, отвечать мне быстро, не думая: зачем Хвостов командировал вас в столицу?
— Он… просил меня… Алексей Николаич просил проникнуть в Суворинский клуб и понюхать там — нельзя ли устроить серию похвальных для него публикаций в «Новом Времени»?
— Вот теперь все ясно, — сказал Франц Галле.
Чтобы читателю было все ясно до самого конца, я предлагаю* ему на одну минутку окунуться в быт Одессы 1919 года. Красная армия еще на подходе, в городе царит неразбериха. Из кабаре Фишзона выкатились три белогвардейца — друзья знаменитого бандита Мишки Япончика. Один был Беляев — офицер Царскосельского гарнизона, второй — журналист Ржевский, с ними был Аарон Симанович — личный секретарь Гришки Распутина. Подъехала пролетка, Ржевский взгромоздился на нее, все трое расцеловались. Потом Беляев вынул револьвер и преспокойно выстрелил Борьке Ржевскому в ухо — тот скатился на панель.
Аарон Симанович сказал:
— Слушай, друг, за что ты Боречку шлепнул?
— С ним у меня чрезвычайно много лирических наслоении. Получается нечто вроде пирожного «наполеон»! Тут и Распутин, тут и Мишка Япончик, тут и кот наплакал, тут и бриллианты премьера Штюрмера… Вообще мне его жаль, — сказал Беляев, еще раз выстрелив в мертвого журналиста. — Поверь, что я готов плакать над хладным трупом нашего незабвенного Боречки.
Он еще раз выстрелил, а Симанович сказал:
— Евреи в таких случаях говорят: «чистому смех»!
— Во-во! — согласился Беляев, и они, любовно поддерживая друг друга на осклизлых ступенях, спустились обратно в кабаре Фишзона, где курчавая Иза Кремер, изображая наивную девочку, пела завтрашним эмигрантам об Аргентине, где небо сине, как на картине, а ручку ей целует черный Том…
— Ладно, — решил Беляев. — Завтра же задерем портки до самого колена и побежим в эту самую Аргентину.
— Чего я там потерял? — спросил Симанович. — У меня уже давно куплен участок земли в Палестине, где небо тоже сине, как на картине. Спасибо Грише Распутину — ох, какие дела мы с ним проворачивали… Если бы он был жив, он сейчас был бы с нами. Уверяю тебя: сейчас Григорий Распутин сидел бы рядом с нами…
…Странное дело, читатель! При царе-батюшке монархисты готовы были разорвать Распутина, а когда царя не стало, даже Гришка стал им дорог как ценное воспоминание о сладком минувшем — вроде сувенира о былой любви, и они преследовали врагов Распутина, как противников царизма… Все шиворот-навыворот!
Это уже излом истории, трещина в сознании.
Нижний Новгород — славное российское торжище…
Пора заполнить анкету на местного воеводу. Алексей Николаевич Хвостов!
Возраст тридцать восемь лет. Землевладелец орловский. Женат. Придворное звание — камергер. Вес — восемь с половиной пудов белого дворянского мяса с жирком. Окружность талии — сто двадцать сантиметров. Если верить газетам (а им иногда можно верить), «сатрап, поедает людей живьем». Характер общительный, с юмором, грубый, иногда сентиментальный, бесцеремонен, увлекающийся. Умен, склонен к интриге. Примечание: способен на отважные предприятия, что и доказал рискованной экспедицией на Ухту в поисках нефти.
Поэты о нем слагали возвышенные оды:
Ну, этот, верно, не слукавит И государство не продаст; Он кресла, может быть, раздавит, Но им раздвинуться не даст…
Ночь кончилась, и розовый рассвет застал Хвостова в постели нижегородской купчихи М.Д.Брызгаловой, пугливой и трепещущей от общения с таким великим человеком, каким, несомненно, являлся губернатор. Ну что ж!
Пора навестить законную жену, после чего можно ехать на службу и воеводствовать… Он сказал:
— Лежишь вот ты! А ведь не знаешь, что ты — любимый сюжет Кустодиева… Эдакое розовое ню в интерьере.
— Алексей Николаич, вы меня трогать всяко можете, только слов непонятных не произносите… До вас навещал меня, вдову бедную, один чиновник по страхованию жизни, так я его не терпела. Он меня, бесстыдник, одним словом до смерти испугал.
— Каким же, миленькая?
— Да мне и не выговорить — срам экий…
Примерно через полчаса, после серьезной юридической обработки, Хвостов все же выудил из купчихи это ужасное слово, от которого можно залиться краской стыда: архитектура!
— А вот еще есть такое слово… аккумулятор.
Брызгалова сразу зарылась в подушки. — Ах, но вы же меня со свету сживете!
