Чувство Святости (СИ) - Беатов Александр Георгиевич

"Игрок" способен на грешные поступки, даже на преступление, ибо он не сверяет их моральную допустимость со своей совестью, сердечным началом; ибо в момент азарта не способен посмотреть на себя со стороны из глубины своего "я", находящегося в подавленном и обезличенном состоянии сознания, "суженного до точки". Способность посмотреть на своё "я" из глубины своего же "я" - присуща состоянию "большого ума", а не "малого". В лучшем случае у "игрока" может присутствовать некий "потолок моральной допустимости", обусловленный социальными факторами. Даже в криминальном мире есть свои законы морали, через которые переступать "заподло". Так стало возможным социально-объективированное мироощущение, выраженное и развитое в учении о социальных играх и почти что в математическом анализе "межличностных отношений".

В этом свете всё что угодно: и рыдания ближайшего родственника над телом безвременно погибшего, или радость влюблённого на ответный поцелуй, или неискренняя молитва зачерствевшего душой Тартюфа, - может быть воспринято как игра. И это, действительно, будет игра, и не более того, если во всех поступках и мыслях не участвует сердце, если присутствует раздвоение личности, когда человек потерял своё целостное ощущение, когда он деперсонализировался и смотрит не из глубины своей совести, не из глубины своей личности, а, как бы извне, взглядом третьего, безразличного к нему дьявола, закравшегося в его сознание, уже не способное отличить где "я", а где "он-я".

Только сердечное присутствие объединяет сознание с душою и телом. Только в их гармонии проявляется самосознание и совесть, и становится возможным проникнуться и возлюбить "всею мыслию и душою" "чистое словесное молоко". Только тогда жизнь становится в полной мере экзистенциальной, незадрапированной в реквизит тех социальных обстоятельств, правила игры в которые обязан исполнять маскарадный авантюрист, надевающий на себя рассудочнно-отвлечённую маску.

Тогда жизнь, как таковая, не будет казаться театром, на сцене которого можно приравнять к искусственной игре и преступление и благородный поступок.

Поступать согласно своему моральному кодексу, независимо от мнения окружающих тебя людей, пусть даже самых близких, но, прежде всего, следуя тому, что в твоей душе созвучно с гласом Божиим, с чувством Его живого присутствия, - значит не быть ввязанным в чужую игру, а жить подлинной жизнью. Таковые, подобно Джордано Бруно, готовы пойти на костёр, предпочитая остаться в одиночестве, но не принимая правил навязываемой им игры.

Игра завладевает сознанием того, кто не склонен сочувствовать и сопереживать, а мыслит отвлечённо. А для того, кто имел опыт пережить единение с другим Субъектом, кто научился чувствовать и любить, и не потерял такую способность (все с детства обладают этим даром), его жизнь, жизнь окружающих его людей, ближних и дальних, - является его собственной судьбой, которая отлична от игры подобно тому, как свет отличен от тьмы, а жизнь от небытия.

Для решения нашей проблемы духовного исцеления, возможно, следует попытаться максимально выйти из того количества игр, которыми занят наш узкий ум, и очистить таким образом наше сознание для того, чтобы в будущем в нём нашлось место для исцеляющего присутствия Бога. Игра - это то, что погружает нас в безликое "оно". А жизнь без игры - это то состояние души, в котором присутствует согревающее, или даже обжигающее, чувство любви, что граничит с переходом к мистическому состоянию, когда сам Бог открывается в первом лице, когда "я" и "Он" становятся одним "Я".

В состоянии, когда человек испытывает чувство любви, сознание, сердце и тело гармонично соединены в единую душу; остро ощутимо наше подлинное "я". Такого не бывает, в процессе какой-либо игры, где имеет место лишь рациональное умение делать те или иные ходы и ставки, ограничивающие круг сознания игрока, до минимума рефлексии и осознания своей личности. Впрочем, возможно некоторое расширение его сознания - когда игрок входит в область магического обворажения, но такое состояние подобно кратковременному действию наркотика или алкоголя, результатом которых не может быть ничего иного, кроме депрессии и чувства опустошения.

Не углубляясь в этот вопрос, заметим, что магизм следует здесь и далее отличасть от мистицизма.

Все мы подвержены магии природного мира. И, конечно, нельзя исключать из своей жизни игр, которые могут стимулировать развитие логики у ребёнка или служить иррадиацией усталости от монотонной работы любого человека. Главное не впадать в азарт и зависимость (addiction) от игры. В природный мир мы вынуждены верить с момента нашего в него вхождения, ибо мы физически полностью от него зависимы.

Изощрённость игры - это углубление в познании магического мира и сознательное участие в нём.

Однако, магии противостоит мистика, которая связана исключительно с актом свободного единения с Богом. Это - единственная альтернатива выхода из игры путём духовного и душевного избавления от объективной зависимости.

В обоженном состоянии мистического пребывания моего "я" ощутимо достигается бездонная глубина связи и даже реальное соприкосновение с Богом, вступающим со мной в контакт как Субъект с субъектом в первом лице, -- сливаясь с моим "я" и превращая меня в нечто единое с Ним, и даже делающее меня больше, нежели я был доселе.

Чтобы выйти из депресии, не важно каким путём приобретённой, нужно выйти из игры, даже несмотря на свой проигрыш в ней. Приобретение состояния духовной независимости будет неожиданной наградой, ибо сам по себе выход из игры в духовном плане явится реальным выигрышем. И далее, дабы ощутить подлинность своей жизни и реальность своего "я", постараться не ввязываться в новые игры, какие бы они ни были: светские или... религиозные.

67.

Можно классифицировать различные роли, которые занимают люди в тех социальных играх, цель которых - находиться в пограничной ситуации. Рассмотрим некоторые.

Во-первых, в состоянии пограничной ситуации находится военный человек, солдат. Если война, то он рискует своей жизнью. Если войны нет, то он призван играть в войну, что даёт ему хотя бы иллюзию риска. Он ничего не имеет своего, кроме своего тела. Спецназовец умеет ходить по электрическим проводам, не бояться боли и даже получать удовлетворение, преодолевая жизненно опасные препятствия. О готовности к героическому аскетизму и подвигу в свете своеобразного религиозного опыта говорит В. Джемс в книге "Многообразие религиозного опыта" (Изд. ж. Русская Мысль, М. 1910: "Аскетизм служит символом к героизму", - с. 353; "Культ милитаризма и нищеты как эквивалент аскетизма", с. 355).

Во-вторых, в состоянии пограничной ситуации находится политический или религиозный борец, диссидент, террорист постоянно заигрывающий с властями и продолжающий свою борьбу-игру даже тогда, когда власти меняются или когда объективный смысл противостояния обессмысливается. Обыкновенного уголовника, можно не включать в нашу классификацию, хотя и он, несомненно, может занять в ней соответствующее место. Диссидент или террорист оправдывает свою деятельность общественной пользой или псевдо-религиозными убеждениями, теми или иными высокими целями, за которые, как ему кажется, он борется своими выступлениями и подпольными действиями. Он ощущает постоянную вероятность того, что может быть схвачен и арестован, и потому всегда готов и даже подсознательно ожидает подобной развязки. Он находится, как бы, у пропасти, в которую готов полететь в любой момент. Риск подобно наркотику, возбуждает его воспалённый мозг, от чрезмерной рациональной нагрузки испытывающий дефицит тестостонина или другого компонента, а по сути - не способный на синхронную работу обоих головных полушарий в силу духовного склероза. Поэтому искусственно созданная ситуация риска заставляет кипеть страсти, чувствовать пьянение, свойственное всем, кто попадает в пограничную ситуацию или сознательно подвергает жизнь опасности. В отличие от уголовника, скорее испытывающего страх, преодоление которого совершается корыстными мотивами, диссидент или террорист считает своё дело объективно оправданным, и это успокаивает его совесть. Впрочим, оба, преодолевая свой страх перед опасностью, каждый по своему испытывают своего рода пьянение.