Жизнь высших миров - Оуэн Вейл

Он говорил и о многих других вещах — настолько отвратительных, что я не стану просить Катлин передавать их вам, дабы они не коснулись ни ее, ни вашего слуха. Сказанного вполне достаточно для того, чтобы разглядеть злобное фиглярство и притворную кротость этого человека. А ведь в этих царствах живут тысячи подобных ему. Тот, кто старался выглядеть таким кротким и доброжелательным к своей пастве, на деле был одним из самых жестоких и беспощадных деспотов во всей округе. То, что его избрали Правителем этой области, действительно было правдой, но люди покорились ему исключительно из страха перед его огромной злобной силой. И вот, когда он назвал этих уродливых и полубезумных людей благородными, они в ответ устроили ему раболепную овацию, истинной причиной которой был опять же страх. И отвратительные ведьмы, безуспешно старавшиеся скрыть за убогими нарядами и украшениями свое уродство, услышав, что он назвал их честными женщинами и предложил им следовать за ним, как овцы следуют за своим пастырем, шумными восторгами выражали одобрение и толпою кинулись за ним, когда он начал подниматься вверх по ступеням главной лестницы. Но и ими двигала не любовь, а страх.

Итак, он начал подниматься по лестнице, опираясь на свой посох, который ставил на одну ступеньку выше перед собой; но вдруг остановился и попятился назад — ступень за ступенью, пока не спустился на пол. И вся толпа, пресмыкавшаяся перед ним в зале, затихла в удивлении, смешанном с надеждой и страхом.

Причиной тому было открывшееся им видение: прямо перед ними, наверху лестницы, стояли мы, вернувшие себе свое естественное сияние, насколько это было возможно в нижнем мире. Женщина, которая была с нами, спустилась на полдюжины ступеней ниже, и изумрудный венец, обрамляющий ее золотисто-каштановые волосы, ярко блестел на челе, а закрепленный на плече бриллиант — свидетельство высокого положения — излучал истинный свет ее добродетели. Ее талию охватывал серебряный пояс. И всё это — на фоне фальшивых и безвкусных украшений замершей перед нею толпы. В руках она держала букет белых лилий; и ее чистая женственность, явленная во всем своем совершенстве, была настоящим вызовом грубому цинизму недавнего оратора, позволявшего себе глумление над ее расой.

Долгое время в зале царило гробовое молчание; люди просто смотрели на нее, не отводя глаз и не говоря ни слова. Но вот одна женщина всхлипнула и, чтобы сдержать рыдания, зажала себе рот краем накидки; и в тот же миг зал заполнился воплями и причитаниями, ибо появление нашей спутницы напомнило всем присутствовавшим женщинам о том, что они когда-то тоже были красивыми. И так безнадежно, так горестно звучали их рыдания в этой атмосфере нищеты и рабства, что мужчины тоже не выдержали и закрыли руками лица; прочие же повалились на пол, стараясь спрятать лица в густом слое покрывавшей его пыли.

Тут Правитель наконец взял себя в руки, ибо почувствовал угрозу своей власти. Решительным шагом, переступая через тела распростершихся на полу женщин, направился он к нашей спутнице, преисполненный ярости из-за того, что она стала невольной причиной всеобщей скорби. Но тут уже я спустился на самую нижнюю ступень и сказал ему: «Умерь свой пыл и подойди ко мне».

Он остановился, хитро посмотрел на меня и вдруг залебезил: «Вам, мой господин, мы очень рады, ведь вы пришли к нам с миром. Но прекрасная женщина, которая стоит у вас за спиной, ослепила этих трусов блеском своей красоты, и я хотел немного привести их в чувство, чтобы они смогли оказать вам достойный прием».

«Перестань болтать, — строго прервал я его, — и подойди сюда».

И когда он встал передо мной, я продолжил:

«Ты осмелился богохульствовать — и в речах, и в одежде своей. Сними с головы этот дерзновенный венец и оставь пастырский посох. Страхом заставлял ты этих людей повиноваться, позабыв, как видно, что Тот, над Кем ты смеялся, признает их Своими детьми».

И, обернувшись к тем, кто стоял подле меня, добавил более доброжелательным тоном:

«Вы слишком долго жили в страхе, и потому этот человек поработил и тела и души ваши. Но мы заберем его с собою в другой город, где правит существо еще более злобное, нежели он сам. Сорвите же с него плащ и ленты, ибо он надел их, чтобы посмеяться над Тем, Кого даже он, рано или поздно, признает своим Господом и Царем».

Ждать пришлось недолго; очень скоро четверо мужчин решились приблизиться к нему и начать снимать с него пояс. Заскрипев зубами от ярости, он попытался было наброситься на них, но я, взял из его рук посох, коснулся им его плеча, и он, почувствовав через это прикосновение исходящую от меня силу, смирился. Теперь воля моя была на нем, и я повелел ему выйти вон из зала и отправляться во внешнюю тьму, где его уже поджидали стражи, чтобы унести прочь из этого мира — туда, где с ним будут поступать так же, как здесь он поступал с другими.

Потом я попросил собравшихся сесть, и, когда все они расположились на полу, я дал знак нашему певцу, и его сильный голос заполнил всё огромное помещение звуками чарующей мелодии. Он пел, и сердца людей бились всё свободнее; их больше не сковывал страх перед тем, кто ныне предстал перед ними таким беспомощным, попав в наши руки. Даже свет вокруг нас не казался теперь таким зловещим, так как песня несла ощущение умиротворенного Бытия, и люди с готовностью подставляли разгоряченные и истерзанные тела ее освежающему воздействию.

О чем же он им пел?

Он пел им о радости жизни — о весеннем настроении, об утренней заре, проникающей сквозь решетки темницы, имя которой — «ночь», о птицах, поющих гимн свободе, о шуме деревьев и журчании ручьев. В песне не было ни слова о святости или о Боге, здесь это было бы не к месту и не ко времени. Первым шагом к исцелению должно было стать пробуждение индивидуальности каждого из них, дабы они осознали свое освобождение от недавнего рабства. Он пел о том, как прекрасна свобода и какую радость дарит дружба. Песня, конечно же, не сделала их всех счастливыми, но всё же немного умерила их отчаяние. Со временем мы приучили их к себе, и они стали принимать от нас наставления. И однажды этот огромный зал заполнился людьми, поклоняющимися Тому, Кто здесь прежде хулили, а они, придавленные страхом, внимали этой хуле. Правда, пока это было далеко не то поклонение, какое мы вправе ждать от людей, живущих более возвышенной и добродетельной жизнью. Но в хоре голосов, всё еще очень нестройном, зазвучала нотка надежды, такая сладостная для нашего слуха; ведь мы приложили столько усилий, чтобы развеять их сомнения и страхи.

Впоследствии нас сменили другие — те, кто придал им силы и укрепил их решимость отправиться в долгое и нелегкое путешествие в сторону солнечного восхода; мы же отправились к своей следующей цели.

Неужели они все согласились отправиться туда, куда вы их позвали?

Почти все, друг, почти все. Нас покинули немногие. То, что я вам скажу, возможно, покажется вам странным и маловероятным, но некоторые предпочли последовать за своим Правителем в изгнание. Они настолько уподобились ему в испорченности, что не смогли потом найти в собственной природе практически ничего, что позволило бы им самостоятельно решить свою дальнейшую судьбу. И они присоединились к нему в его падении, продолжая служить ему, как служили раньше — в дни его мрачной славы. Но так поступили очень немногие; некоторые просто разбрелись кто куда; но большинство осталось, чтобы заново постигать те истины, которые они уже успели забыть. Старая история о нисхождении Христа казалась им такой новой и удивительной, что мы невольно проникались к ним глубочайшей жалостью и сочувствием.

А что стало с Правителем?

Он всё еще там — в том городе, куда его отвели стражи. Он не может вернуться, пока не преодолеет свои дурные наклонности. Но таких, как он, непросто обратить к возвышенным вещам.

Вы говорили о стражниках. Кто это?

О, тут вы затронули проблему, объяснить которую не так просто. Чтобы понять, кто такие стражи, вам необходимо больше знать о путях Господних, о Его Мудрости и Его Власти. Если говорить кратко, то вы знаете, друг, что Божья Власть распространяется не только на Небеса, но и на Преисподнюю; и во всех сферах ада правит Он и только Он. Прочие могут править — каждый в своей области, но Он — Властитель над всеми. Стражи, о которых я говорил, это жители того самого города, в который был низвергнут жестокий Правитель. Они — тоже злые существа, ни в коей степени не осознающие своей связи с Творцом. Но даже не зная ничего о Судие, предавшем им в руки эту очередную жертву, и не подозревая, что это было сделано ради его же будущего спасения, они тем не менее исполняли нашу волю. Если бы у вас была возможность проникнуть туда, в эти темные сферы, вы нашли бы там объяснение многому из того, что происходит на Земле.