Ему выдали справку, что он — уроженец Самары, осужденный Особым Совещанием при НКВД СССР 20 февраля 1935 года по статье «КРГ» (контрреволюционная группировка) к заключению в ИТЛ (исправительно-трудовых лагерях) на 3 года, освобожден из сибирских трудовых лагерей; что ему выдано денежное пособие 10 рублей. Следует к избранному месту жительства — г. Куйбышев, б.Самара.
Выдано денег на питание в пути 7р. 10 к. и на билет 78 р. 80 к. Лева вышел за зону. У него с собой был чемоданчик и небольшой узелок с личной постелью. Чемоданчик был довольно тяжел: в нем были медицинские книги. Отойдя от зоны, Лева вынул из кармана старенькое поношенное Евангелие, открыл Псалтырь и молитвенно прочел:
«Правда Твоя, Боже, до превыспренних; великие дела соделал Ты; Боже, кто подобен Тебе? Ты посылал на меня многие и лютые беды, но и опять оживлял меня, из бездны земли опять выводил меня…» (Пс. 70, 19 — 20).
Нужно было идти к железной дороге. Она была в стороне, за лесом, где был маленький полустанок. Нести чемодан было тяжело, Лева привязал к нему две дощечки, приделал веревку и повез, как на салазках. Когда он прибыл на полустанок, уже темнело, мороз крепчал. В маленьком помещении сидели несколько военных работников лагеря, одетых в тулупы.
— Э, ты, парень, налегке! — сказал один из них. — В таком бушлатике, телогрейке, да в ботинках. Не мерзнешь?
Лева не успел ответить, как другой в тулупе ответил за него:
— Эти заключенные — удивительный народ. Такой мороз, мы в тулупах коченеем, а они ничего, даже редко обмораживаются.
Наступила ночь. Проходили составы, груженные лесоматериалами и другими строительными материалами. Они не останавливались. Военные начали волноваться:
— Этак мы и не уедем!
Было темно. Издали показались огни паровоза. Шел товарный поезд.
— Ну, мы его сейчас остановим, — сказал один военный. И как только поезд стал приближаться, военный, вскинув винтовку, стал палить из нее вверх, стоя на железнодорожном пути. Поезд остановился. Военные вскочили в полупустую платформу, а с ними и Лева. Поехали.
Это было страшное путешествие. Вышла луна. Мороз крепчал. Они ехали на открытой платформе. От движения поезда возникал ветер, и Леве казалось, что его продувает насквозь. Он все время был в движении, притопывал, ни, казалось, холод готов проникнуть в самое сердце.
— Господи, не дай обморозиться, не дай замерзнуть! — внутренне молился Лева.
Хотя он был в ватных брюках, особенно коченели коленки. (После этого путешествия Лева несколько лет ощущал боли в коленных суставах.) Ехавшие в тулупах все дивились на него.
Прибыли к станции, от которой шли пассажирские поезда. Здесь, в битком набитом станционном зале, Лева наконец-то согрелся, достал из сумки хлеб, кусочек селедки, налил кружку кипятку и с особым аппетитом поел.
Последнее время в лагере кормили неплохо, и он не голодал. Но теперь этот аппетит напомнил ему тот голод, какой испытывал он в первые годы своего заключения.
Купил билет. Подошел поезд. Сел в вагон. Кажется: так давно не ездил он в вагонах, в которых обычно ездят люди. Пассажиров было мало. Лева взобрался на верхнюю полку. На нижней полке напротив ехала молодая девушка. После дороги на открытой платформе и мороза Лева быстро заснул. Проснулся. В вагоне было тихо. Ночь, полумрак. Лева спустился и сел. Девушка, видимо, еще не ложилась спать. Лева взглянул на нее. Глаза грустные, грустные.
— Вы, видимо, из заключения? — спросила она, первая начав разговор.
– Да, из заключения, — ответил Лева. — Слава Богу! Освободили, еду домой.
– У вас родные есть, к ним едете?
– Да, мама меня ждет, папа, брат, сестры.
– Вы счастливый человек, что к родным едете, а то, я знаю, бывает, освобождаются — никого нет, негде голову приклонить.
– Простите, я хочу у вас кое о чем спросить, — сказал Лева. — Вот я был более трех лет в заключении, оторван от внешнего мира. Так вот, по газетам, по книгам слышно, что идет везде большое строительство и, работая, созидая, люди изменяются. Человек становится новым, прекрасным; как это говорится, «человек меняет кожу».
– Да, это верно, строительство идет колоссальное, везде. Это вы видели и сами, участвуя в строительстве Горно-Шорской железной дороги. Но человек, по всем данным, остается тот же.
Она замолчала и тяжело вздохнула.
Лева взглянул на нее, и ему стало ясно, что у нее какое-то большое горе.
— А вы скажите мне, за что вы сидели? — спросила собеседница.
Лева, обычно не рассказывающий о себе подробно, тут же прямо сказал ей, что он верующий, решил жить по учению Евангелия, и вот из-за этого всего пришлось уже второй раз быть в тюрьме.
Девушка широко открыла глаза и с удивлением посмотрела на Леву.
– Вы, молодой, и верите в Евангелие, в Христа?
– Да, да, — сказал Лева. — Это самое дорогое в моей жизни. Я верю, что только Христос есть путь, и истина, и жизнь.
Девушка с интересом слушала его объяснения.
— А я вот верить не могу, — сказала она. — Отец, мать, хотя инженеры и знают много старого, но в Бога не верят, а в школе я была сама в кружке воинствующих безбожников и другим разъясняла, что Бога нет.
Лева стал рассказывать ей, как хорошо было бы, если бы все люди верили в Бога, как в Отца, любили Христа, — тогда все были бы братьями и сестрами, не обижали бы друг друга, не было бы греха и зла…
Увлекшись своим повествованием, Лева не заметил, как девушка опустила голову. И вдруг он услышал: она плачет.
– Что с вами? У вас, видимо, какая-то беда?
– Да, я так несчастна, так несчастна! — проговорила она сквозь слезы. Отца тоже арестовали, и он пропал. Но не в этом дело. Это мы пережили. Вот учусь в институте, хочется хорошего, чистого… Ну, скажу вам откровенно: дружила я с одним парнем, он хороший студент, общественник, я тоже не из последних студенток. И вот он так полюбил меня, а я его. Решили вместе жить, строить жизнь, зарегистрировались в загсе. Нам дали комнату. И вдруг, представьте себе, вся его любовь ко мне исчезла, стал относиться ко мне даже не по-животному, а прямо скажу — по-зверски! Узнала — гуляет с другой студенткой. Это так поразило меня, так убило, что я не могу прийти в себя. Я верила в людей, а теперь мне страшно. Нет ничего. Вот, вы думали, я девушка, а я не девушка и не жена теперь…
Она молчала. Молчал и Лева.
– Скажите, возможно, у вас только несчастный случай, — спросил Лева. — А многие живут очень счастливо и становятся новыми людьми?
– Не говорите мне про новых людей! — воскликнула девушка с какой-то тоской. — Это не только со мною. Разводов кругом сколько угодно. Отцы бросают маленьких детей. А пьянка! Что за пьянка идет! А на производстве, — вот я на практике была, — сплошной мат стоит, и только о женщинах говорят…
– Так я вижу, что на воле ничего нового, положительного нет, — сказал Лева, — и народу по-прежнему нужен Христос. Без Христа не может быть чистой, светлой жизни.
– Не знаю, не знаю, — ответила девушка. — Только тяжело, очень тяжело. Все мечты, самые лучшие девичьи, втоптаны в грязь. Хорошо, что я еще не забеременела…
– Доставайте Евангелие, познакомьтесь с ним, — одно только я вам и могу пожелать, — сказал Лева.
В Новосибирске она сошла.
О, как хотел бы Лева, чтобы Евангелие, любовь Христа, стали известны многим и многим, и молодежь, озаренная Божьим светом, могла радостно, чисто жить и трудиться и строить новую, светлую жизнь без греха, злобы, ненависти… Без разврата…
