Лучи славы Богочеловека озарили и всецело преобразили своим сиянием Его Пречистую Мать, вознесли Ее, недосягаемо и несравненно, выше всякой твари, как «Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим». Отблески той же славы, просветляющей земное естество, озарили уже здесь, на земле, и великих святых. Это те, что от лица человеческого рода предвосхитили в зачатке уже иную, нездешнюю плоскость бытия, грядущее откровение славы; они уже на земле — члены Церкви невидимой, Церкви торжествующей, граждане горнего Иерусалима.
Но не только в духовном горении своих великих святых, айв ежедневной жизни своей — особенно ярко выступает это в таинствах — видимая, земная Церковь преображает тварь, преображает земное естество, делая его восприятелищем, носителем Духа Святого. В этом — смысл и значение благодатной жизни Церкви, Высшее объективное выражение этой просветленной жизни ее, этого соединения Земного с Небесным и преображения Земного чрез Небесное имеем в Таинстве Евхаристии. И здесь опять, согласно вере Церкви, соединяются два элемента, две неразрывные стороны одного процесса: Божественная благодать и нравственное активное участие человеческой личности.
4
Преображение и освящение Земного Небесным — в этом глубочайший смьгсл таинства Евхаристии. Здесь можно сказать дана in nuce, в сконцентрированном и ярком выражении, вся философия христианства, его мистическая жизнь, его обетования и чаяния. Ибо Таинство Евхаристии есть интимнейший нерв жизни Церкви, —оно для сознания верных является высочайшим, полным потрясающей, превозмогающей реальности осуществлением обетования Иисуса: «Вот Я с вами во все дни до скончания века». Присутствие или пришествие к верным Своим прославленного Господа, воскресшего из мертвых, мистическое воспроизведение и переживание смерти и воскресения Его, откровение Божественной действительности в рамках земного естества, начаток обожения человека и просветления всего мира, и, наконец, горячие чаяния грядущего Царства славы — вот основные мотивы, сплетающиеся в Таинстве Евхаристии.
Присутствие Господа. Оно ясно звучит в установительных словах Тайной Вечери: «Сие есть Тело Мое, сия есть Кровь Моя Нового Завета», и в рассказе о явлении Иисуса двум ученикам, шедшим в Эммаус, и о том, «как Он узнан был ими в преломлении Хлеба», и в словах Павла в его первом Послании к Коринфской общине: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой… Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова … Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господа». Ибо Господь здесь, подлинно и реально здесь, в Своей плоти и крови, в момент совершения Таинства. Этот трепет и радость ощущения близости Господа, приближения Его в Евхаристических Дарах пробегает чрез заключительные слова древнейшей дошедшей до нас евхаристической молитвы (в «Учении 12 Апостолов»): «Осанна Богу Давидову. Если кто свят, то пусть приступает; если же нет, то пусть покается». И, наконец, завершительный благовейно–трепетный возглас: «Μαράναθα», т. е. — «Ей, гряди Господи» [183]. Тем же духом живут и дышут и все христианские литургии, начиная с самых древних.
Весь центр древних литургий Церкви есть моление об этом Пришествии Господа, о сошествии Духа или Логоса на предложенные Дары и освящении их в плоть и кровь Христову. Так называемая «анафора Серапиона» — евхаристическая молитва (из Египта), восходящая, должно быть к 3–му веку, взывает: «Господи сил, полны небеса, полна и земля величественной славы Твоея. Исполни и жертву сию силою Твоею и приобщением К Тебе (ΐίλήρωσοί καί την θυσίαν ταυτην σης δυνα χεως και τής σψ μ ταλήφεως!)». И далее: «Да прицдет, о Боже истины, Слово святое Твое (т. е. Логос Божий о αγιόs σου λόγοs) на хлеб сей, чтобы стал хлеб сей телом Слова (σώμα, τον λόγου), и на чашу сию, чтобы стала чаша сия кровь Истины» [184]. «Молим Тебя Господи», возглашает так называемая «климентовская» литургия (самый пространный из дошедших до нас древних литургических текстов, в нынешней форме не моложе 4–го века, должно быть сирийского происхождения), «Пошли Духа Твоего Святого на жертву сию, свидетеля страданий Господа Иисуса, да сотворит Он хлеб сей Телом Христа Твоего и чашу сию кровью Христа» [185]. Моление об освящении Даров Духом Святым, о сошествии Духа Святого (эпиклеза) становится неотъемлемой и основной частью не только всех восточных, но и ряда древних западных литургий (на Западе он потом исчезает или вернее совершенно стушевывается перед установительными словами Таинства и теряет свое значение) [186]. «Ниспошли Всасвятого Духа Твоего, Господи, на нас и на предлежащие Святые Дары сия», говорится в греческой древней литургии Св. Иакова в нынешней форме своей не моложе начала 5–го века [187]. Сходны призывания Св. Духа в литургиях Василия Великого, Иоанна Златоустого и вообще во всех других восточных.
Его близость, Его пришествие уже предощущается верными, — отсюда то повышенное настроение, тог духовный подъем, которым дышут евхаристические молитвы: недаром, вырастали они из харизматического порыва, харизматического славословия ранней общины [188]. «Горе имеим сердца». — «Имамы ко Господу». «Благодарном Господа». «Достойно и праведно есть покланятшся» и т. д. — отвечают верные (это уже в древнейших дошедших до нас литургических памятниках 4–го века [189]. А священнослужитель начинает великую молитву — «возношение горе» (αναφορά) даров и сердец — молитву, в которой свое высочайшее выражение нашел весь религиозно–молитвенный опыт ранней Церкви. Эта «анафора», как известно, заключается воспоминанием Тайной Вечери, повторением вслух установительных слов Евхаристии и следующим затем призыванием Святого Духа, а в начале своем это есть гимн восторженного благодарения и хвалы.
Наконец: совершилось великое таинство, и трепетно, и радостно склоняются верные перед пришедшим Владыкой. Как и в молитве древней «Didache», слышим тот же восторженный глас встречи Господа — грядущего в Евхаристических Дарах. «Слава в вышних Богу, и на земле мир, и в человеках благоволение. Осанна Сыну Давидову, благословен грядый во имя Господне, Бог Господь и явися нам, Осанна в вышних», так возглашает «Климентова» литургия [190] «… Се бо входит Царь Славы», поется в Константинопольской литургии Преждеосвященных Даров, «се Жертва тайная совершена дориносится. С верою и любавию приступим, да причастницы жизни вечныя будем. Аллилуиа». Обыкновенно, впрочем, этот момент встречи Царя Славы предвосхищается, еще до освящения Даров, как в ангельском возгласе анафорической молитвы: «Свят, свят, свят Господь Саваоф … Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне. Осанна в вышних» [191], так и в песнопениях, которые поются во время перенесения приготовленных к освящению Даров с жертвенника на престол: «Да молчит всякая плоть человеча», так уже в древней греческой литургии Иакова, (не позднее начала 5–го века; теперь это песнопение поется лишь раз в год — за литургией Василия Великого в Великую Субботу, вместо обычной Херувимской), «и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет. Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным» … И то же в обычной Херувимской (повидимому, Константинопольского происхождения, 2–й половины VI–го века): «Всякое ныне житейское отложим попечение, яко да Царя всех подымем, ангельскими невидимо дориносима чинми. Аллилуиа».
