7 февраля 1880. Четверг
Утром Киевский иеродиакон о. Полихроний привел тенора хора Высокопреосвященного Филофея, Григория Семеновича Бережнецкого. Мне очень понравился; весьма приличный и скромный. Не знаю, устроится ли поездка его в Японию. Пришел потом японский студент, изучающий военную топографию, князь Мадено Коодзи, виденный мною теперь в первый раз. По–видимому, дельный молодой человек. Немножко запоздавши за ним, отправились с Дмитрием Дмитриевичем к протоиерею Яхонтову, согласно вчерашнему приглашению, на обед. Он и матушка приняли и накормили совершенно по–родственному. За столом была их младшая дочь, девушка двадцати шести лет, стриженая и кончившая все женские курсы, имеющая ныне школу в пятьдесят мальчиков; Дмитрий Дмитриевич говорит, что нигилистка. — В пять часов с четвертью были у графа Путятина; нашли уже тоже приглашенных на обед Ивана Ивановича Демкина и Федора Николаевича Быстрова. Скучновато было. После обеда читали письма и молитву Высокопреосвященного Филарета Московского, которые граф и согласился отдать для напечатания. По уходе сотрудников и Дмитрия Дмитриевича я остался ночевать. Ольга Евфимовна играла на фортепьяно, потом болтали с Евгением Евфимовичем, причем он, по обычаю, забрасывал старыми книгами; между прочим, показал историю Пуффендорфия, напечатанную при Петре Ι.
8 февраля 1880. Пятница
На обратном пути от графа заехал к Груздеву — серебрянику, а по приезде домой сдал посланные от него для поправки серебряные и прочие ризы с икон, кадила, кресты и прочее. — Зашел о. Феодорит, афонский архимандрит, которому Высокопреосвященный Исидор велел передать икону Преподобного Пелусиота в благословение Афону; взамен ее о. Феодорит прислал мне вчера еще две иконы, писанные на Афоне. Он–то и постригал на Афоне моего бывшего келейника Михайлу и очень огорчился, когда я сообщил ему, что Михайла во Владивостоке уже женился. — Пришел на секунду секретарь Владыки показать бумагу о награждении Орденом Владимира третьей степени. В двенадцатом часу зашел цензор, о. Иосиф, чтобы вместе ехать в Университет на публичный акт. Приехали во время молебна в университетской Церкви — благодарственного. Служил университетский протоиерей Солярский и профессор Василий Гаврилович Рождественский; певчие были киевские, в числе которых я заметил и Бережницкого. Молодежь толпилась везде массами, но Церковь далеко не была полна молящимися; впрочем, стоявший около меня, видимо, студент, молился очень усердно. По окончании молебна, на котором превосходно было спето «Тебе Бога хвалим», все собрались в университетской зале, которая битком и наполнилась публикой и студентами. Хоры вокруг всей залы также полные были студентами. В зале прямо против входа между двумя колоннами огромный портрет Императора; перед ним подковой красный стол, отверстием обращенный к публике — для профессорского персонала Университета с приколотыми бумажными надписями, чье место; посредине зеленый стол, на котором приготовлены были золотые и серебряные медали и за которым сидели самые почетные посетители; на этот раз — Преосвященный Гермоген и попечитель Учебного Петербургского округа — князь Вяземский; затем следовали сначала кресла (плетеные), потом стулья для публики. В полукружии между красными столами и зеленым немного в стороне направо от входа стояла кафедра. Вошедши, все встали, и певчие на хорах пропели «Коль славен», после чего, когда сели, вышел профессор и с кафедры прочел (очень торопливо) отчет о времени с 8–го февраля 1879 по 8–е февраля 1880. Сначала об утратах лиц за смертию, потом — хозяйственную часть и учебную; преподавательский персонал из 91 человека, тогда как по штату положено 83; студентов ныне больше 800 человек, между тем как в 1861 году было менее 400; показано было на доске в рисунке, как шло постепенное возрастание, за исключением времени от 1871 до 1875 года, когда черта не возвысилась; тут же четыре черты показывали процентное содержание студентов четырех факультетов. В заключение сказано о работах профессоров вне их прямых обязанностей — в «Журнале Министерства народного просвещения» и прочее. — По прочтении отчета профессор Ламанский прочел речь о причинах силы турок в Европе в XIV–XVII веках. Латиняне тогда угнетали Православный Восток, Византийский же престол был слаб защищать; поэтому и сами греки и сербы, болгары скорее желали турок в Европе, чтобы иметь защиту против Запада и прочих. Ламанский, смачивая горло водой, читал свою речь очень одушевленно, но довольно монотонно, и сидевшие налево от меня генералы погрузились в сладкую дремоту. По окончании речи, щедро награжденной аплодисментами, вышел профессор Фамицын и прочитал, кто из студентов и какими сочинениями заслужили золотые и серебряные медали. Это была самая интересная часть акта. Говорилось, с какими девизами и какого достоинства сочинения были поданы, причем читалась рецензия их. Девизы были характерные; на вторую золотую медаль с начала чтения было сочинение с девизом: «Дела не испортишь, мастером не будешь»; еще девиз: «Полюби нас черненькими» и прочие (так и в чтении было). Сколько внушающей, трогательной скромности показывают такие девизы! — Первую золотую медаль получил Владимиров, которого в рецензии расхвалили донельзя: «Виден навык к юридическому мышлению» и прочее; приличный молодой человек, скоро вышел, получил медаль из рук Преосвященного Гермогена, сделал наклонение головы, ушел за массу студентов; второй сделал поклон потом профессорам; следующие подражали ему. Больше всех аплодировали первой золотой медали по физико–математическому факультету, — как видно, — за трудность самой темы, что–то о равновесии твердых тел при разных состояниях жидкостей, причем приведены были формулы из высшей математики; весело было смотреть на получение одной серебряной медали двумя студентами за сочинение, как видно, напечатанное вместе; мило они вышли и получили медаль, передав друг другу при рукоплесканиях и улыбке их самих. — Аплодисментами награждены все получившие медали — семнадцать человек. — Пред окончанием пропето было с хор киевскими певчими «Боже, Царя храни!» Вяло пропето и прослушано. При выходе старался узнать имена более замечательных профессоров; видел Чебышева — математика и прочих; между прочим, и сам прослушал рецензию: х. ц. в. ч. ф. с. д. —«Наука — на своих ногах», вследствие чего извозчика нашел уже за Зимним дворцом. У Федора Николаевича, в Инженерном, О. П. [Ольга Петровна] накормила обедом и напоила кофеем. Пришел Николай Якимович Шестунов, штурман, отправляющийся в Японию; симпатичный молодой человек, дал ему адреса В. И. [Веры Ивановны] Анненковой, С. Г. [Софьи Гавриловны] Чеботаревой. — Вернувшись домой, сходил в баню, чтобы вылечиться от скопившейся простуды и боли в правом боку.
9 февраля 1880. Суббота
Вчера получено было восемь писем по городской почте. Между прочим, конфиденциально — Ненарокова об О. Евфимовне. И до сих пор не дает покою этот господин! — Поехал утром по письму Барсова в Знаменскую Церковь за пожертвованием. Много и хорошего — Евангелие, хотя и бронзовое, утварь. Староста — рыжий, видно, из простых. Вернувшись домой, вместе с встреченным Дмитрием Дмитриевичем, застал запись, а потом и самую личность И. В. [Ивана Васильевича] Махова. Курьезный господин, хвастун во все сани; о. Митрофан, библиотекарь, между тем прислал из библиотеки проповеди Никанора. — Чай — для Махова и о. Митрофана. —Акафист, читанный самим Владыкой Исидором; я поспел только к Евангелию. Страх Новодевичьего монастыря быть взорванным 19 февраля и наказ чрез Дмитрия Дмитриевича взять миссийские вещи. — Около двух часов завтрак у Михаила Дмитриевича Свербеева по приглашению Катерины Дмитриевны Свербеевой. — Господин из Варшавы: отзыв самого Государя: «Один поляк — хорош, два — заговор, три — один доносит». — Бледная Марья Вячеславовна, жена Михаила Дмитриевича. На всенощной был в Крестовой. После всенощной прочел фельетон в «Новом Времени», сегодняшний, — «Религиозное врачебноведение и адвокатура», — о почетном члене Академии — Евгении Попове и цензоре о. Иосифе.
