Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич

Во время Собора пусть непрерывно предносится пред моим умственным взором Святой Апостол Павел. Чтобы он сделал? Пусть мыслится о сем и пусть подряжается ему, …а Господь да поможет в сем. Особенно пусть помнят первые главы Первого Послания к Коринфянам.

22 июня/4 июля 1884. Пятница.

Женская школа и прочие не нужны? Но денег для другого не прибавится, — как если обрубить руки, не прибавится силы у груди.

(В речи катихизаторам) Все вы, когда выходите из школы — ревностны. Отчего? Благодать, призываемая вашим желанием, возбуждает вас и дает огонь; кроме того, смирение еще есть у вас, которое и не мешает действовать благодати. Что же, значит, что послужа вы слабеете? Дух угасили, обленились, а иногда и возгордились, — благодать и оставила вас. «Духа не угашаете», — вот средство, ревность не ослабляете. Скажете — трудно? А вы хотите только легкого труда, хотите пряников всегда по–детски, — не хотите возрастной пищи, хотите широкого пути, — а указываемый Спасителем узкий путь вам не по вкусу, — а крест нести и за Спасителем идти не нравится. Если окончательно так, то лучше не служить. Но ведь не так? А просто слабость? И подумайте какой труд–то именно — самый не трудный на свете; всегда одно и тоже говорить надоедает, но разве надоедает матери всегда одинаково кормить детей или учителю? Что ж, иногда и почувствовать усталость, то средство здесь же около тебя, — помолись, мысленно призови помощь Благодати, — и бодрость с тобой. Вы видали ли, чтобы я без улыбки входил в класс, или на кафедру? А разве мне тоже не надоедает всегда одно и тоже? Так на что же молитва. «Проси и дается, толкни и отверзется», разве пустые слова? Что ж не бросите. Что не употребляете силы, которые с вами и при вас? — Немаловажным побуждением внемлим, но очень похерится и заклонится, будет, и кеокиухоо, — о, как оно закрепит связи между проповедниками и христианами? Посмотрите, и теперь, где питают, там так сживаются, что опять тех же просят. А дурных и ленивых — тогда совсем не будет, — Что до учености, то не придаст она силы, а уменьшит, ибо развлечет, оттянет много мыслей, сердца — на предметы мирские, — Потому–то и были Апостолы неученые, что ученость совсем не нужна для успеха проповеди. Кому нужна вера, тот возьмет от вас веру и не станет требовать науки, зная, что для этого, есть другие источники; и вы, преподавая одну веру, будете сильнее, сосредоточеннее, сердечнее. Между Апостолами один Павел был учен, и того назвали сумасшедшим за ученость. Невелика корысть! И недаром это написано, а в поучение нам, — Но Апостолы были облагодатствованы? Итак будьте и вы! Благодать открыта и для вас, — Вам нужно только яснее усвоять вероучение, — нужно также знать отличие и превосходство Православия пред инославием, — «нужно знать дать ответ освоив его», — иногда обижают вас, видно. — Вот для этого–то только и полезно увеличить время пребывания в Катихизаторской школе. Сделаем это; увеличим на год; пусть будет следующий курс — два года в школе. Что преподавать, предоставьте нам. (Речь этого содержания держать и на Соборе — напечатать потом и рассылать ее в виде письма.)

23 июня/5 июля 1884. Суббота.

Однако самое лучшее средство — благополучно провести Собор, смотреть на этот Собор, как на все доселе бывшее. И чего я волнуюсь? Все обстоит благополучно и идет, как должно; стало быть — мирна и вяла должна быть речь первая, и вяло идти же потом — обычна ведь с японцами вялость! Потом — даром пропадает вялость и медленнее, скорее достигнуть цели.

Именно на Соборе — все совершенно по–старому! Только последнюю речь можно сказать поживей и серьезней. Только Савабе — «беречь» даст Бог, пригодится для «кеокиухоо».

Одиннадцать ночи. Сейчас только ушел Иоанн Овата, прощавшийся пред отправлением домой к больной матери. Второй раз уже предупреждает насчет Собора — «чтобы не произошло что нехорошее на нем». — Что же? «Кемпакусе» много будет, и свое «я» выставляющие будут стараться замутить, — Тебе осторожным нужно быть, — А это опять же вести Собор по доселе набитой колее и смотреть, чтобы не втерлись в него враги, которых нельзя допустить говорить в Церкви.

26 июня/8 июля 1884. Вторник.

Не имеют к чему придраться, так говорят — «Епископ русский — не знает наших обычаев». (Это о человеке–то двадцать пять лет жившем в Японии!) Так покажите же, в чем это незнание и какой вред оно принесло?

Слава Богу и хвала Ангелу— Хранителю за все! Приписка 9 (21) сентября 1884.

9/21 сентября, воззв. к бонз.

Бонзам, наподобие сегодняшнего письменного возражателя:

Вы набрали полные карманы камешков и побрякушек и с пренебрежением смотрите на золото: «У нас–де — полные карманы». Да выгрузитесь, освободитесь из–под хлама на время и тогда сравните ваш камень с нашим хлебом жизненным, вашу змею с нашей речью.

…Бог дал человеку легкие и создал воздух, дал глаза и создал предмет зрения, дал разум и велел назвать имена животным, — точно также дал свободу и указал древо познания добра и зла, — без сего последнего человек также не ощутил бы себя свободным, как без предмета зрения ничего бы не увидел, без земли под ногами — не ходил бы и прочее.

12/24 сентября 1884

Айайся совсем расползается — в Сейкёо— Симпо никто не хочет писать — раз ждут денежной награды (как можно заключить из слов Оогое); хотя все обеспечены содержанием, — а Сейкео— Симпо приносит двести ен убытку — значит — «Церковь убыточна сколько угодно — нам дела нет, хоть мы сыты по горло от той же Церкви». Другой раз, — все не терпят Хорие, начальника айайся, действительно нестерпимого по гневливости и гордости, даже Оогоя — и тот, по–видимому, совсем потерял терпение и просит освобождения от службы в редакции. Третий раз — не выдерживают японцы постоянства в работе — слишком изменчивы и поверхностны.

Сегодня — хоть закрывай газету, — статей наполовину нет помещать в следующем номере. Одно средство есть помочь — улещивать, ублажать, гладить по головке. Хорошо и на вашем инструменте суметь ладно поиграть.

23 сентября/5 октября 1884. Воскресенье.

Тихай — мономан гаммы, простой гаммы вверх и вниз. Даже уж и спевки почти совсем перестал делать, а протянуть гамму — четверть часа или больше — и домой, — Нет ничего хуже человека гордого и в то же время тупого! Сколько я бился с ним, убеждая учить пению как следует, — но скорей можно научить железо понимать человеческую речь, чем его — понять речь здравого смысла. Оттого у нас после десяти лет пения певчие на простом «Господи, помилуй» разнят. Вот мучение–то с такими олухами! Когда уедет, как я счастлив буду! Хотя, конечно, ни словом не буду способствовать его уезду. Господь с ним, пусть живет; все же что–нибудь есть (хоть как уж надобно–то что есть, — вечно одно и тоже самое простое!). Но зато — ни удерживать его, ни тем более после хлопотать о наградах ему — слуга покорный. Награждать его, или брата его — Анатолия — за лень, апатию, за внесение немира в Миссию, за дурной пример, — за весь этот вред, который они, при малой службе, наносят Миссии, — грехом было бы! — Тихай не только сам не поет и не учит, а испортил вконец и Львовского, который тоже уже и лыка не вяжет по ленности, — даже старое забывают у него.

Мерзавцы! — Диакон Крыжановский точно увез с собою хорошее, оживленное пение.

Что за мучение жить с подобными людьми, как Тихай, Анатолий и Львовский! Полны способностей — как прекрасно могли бы служить, и почти ничего не делают! Боже, дай терпение и пошли усердных служителей делу Твоему здесь!

26 сентября/8 октября 1884. Среда.

Я лично сержусь именно в то время, когда не пишу о России и не думаю о ней или вообще не имею какого–нибудь постороннего дела. Свободная мысль всею тяжестью падает на обыденные дела, концентрируется, застаивается. Ибо с японцами далеко не уйдешь, ну и мутится, — отсюда потоки бурных речей и гневных вспышек по поводу постройки, как вчера по поводу дела Ольги Евфимовны, которое подрядились в сорок дней, а теперь уже девяносто, и еще — девяносто пройдет пока кончат. В виде Фонтанеля. (Что за безобразие! А что поделаешь с японцами, когда нигде и ни в чем с ними нельзя дела делать быстро, точно, словом — как следует!) Нужно всегда хоть корреспонденцией с Россией заниматься, — все же лишняя мысль и работа уйдет туда, а не будет здесь и мне портить кровь, а японцам мешать идти их скверным черепашьим и вечно уклоняющимся в стороны путем. — Сколько пришлось в последнее время сердиться по поводу школ, учителей, учеников, построек! А нужно помнить еще, что есть [?] преть — мерзейшая, доселе бывшая роковою, преть, — нужно особенно беречься от вспышек и ограждать себя крестом, который и носить для того на груди — мой спасительный деревянный крест.