Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич

5 июня 1880. Четверг. В Москве

Целый день укладывал иконы и прочее — всего два ящика. Прескучная работа. Утром был Сергей Михайлович Третьяков, московский купеческий

голова, — пригласить на завтрашний обед от города депутатам от разных мест, пришедших на праздник Пушкина; еще раньше того получил печатное приглашение в том же смысле. Затем были: Ю. А. [Юлия Александровна] Казанская с дамой, принесшей ящик пастилы; дама по имени Августина — ухаживает за восьмидесятилетним Муравьевым–Апостолом — ссыльно–каторжным декабристом, под руководством которого в Сибири сама воспиталась; студент Свербеев — Миша, сын Самарского губернатора, милейший юноша, болтавший о раскольниках битый час; опять Ю. А. Казанская с книгами и сибирским ковром; на этот раз я попросил ее помогать нам укладывать в ящик вещи, что она с удовольствием, по–видимому, исполнила. Обедал в три часа в обществе Елагина, говорившего все время обеда и больше о себе; Православие, по ему, кажется, им одним и держится. — Вечером видели аэростат, поднявшийся из Москвы, — на высоте верст пяти. Побыли с Филипычем (келейником Преосвященного Алексея) в бане за 60 копеек.

6 июня 1880. Пятница. В Москве.

День открытия памятника Пушкину

День, полный глубоких, неизгладимых впечатлений, который, конечно, не здесь передать и из которых часть утратится, но остальной части будет достаточно, чтобы доставить еще много счастливых минут в жизни — минут отдыха от тяжелого труда, минут услады разлуки с родиной и прочее. — Обещал быть верен этим листам, пока в России; но здесь — скелет дней здесь, и притом изломанный и едва частями попадающий в коллекцию. Может, сгодится, чтобы крепче пригвождать к загранице. — Сегодня утром отправил в Петербург четыре ящика; потом с Преосвященным Алексеем — в Страстной монастырь. Дорогой — множество народу — у памятника. В Церкви Преосвященный Алексей очень раздосадовал пиханьем меня все вперед, что делает он, быть может, и по доброте, но жестоко; я — лицо совершенно случайное — и всегда впереди здешнего викария — что за нелепость? Красный от досады и конфуза, стоял я сегодня впереди его. — На панихиду мне не пришлось выйти, так как кафедра была тесна для четверых. — После панихиды речь Высокопреосвященного Митрополита Макария о значении Пушкина для русского языка с приглашением благодарить Бога, что дан был России такой талантливый человек. Речь немножко не по церковной кафедре. Пели чудовские певчие очень хорошо. После обедни я с колокольни смотрел открытие памятника. Казалось, что вот–вот Пушкин сойдет с пьедестала и пойдет среди бесчисленной толпы, собравшейся у его подножия. Музыка, — речь, — снятие покрывала в два приема, причем — «ура» — народа, — обход вокруг памятника принца Ольденбургского и всех главных лиц, — обнесение знамен и значков, положение венков у подножия — от разных лиц и учреждений (от Классической женской гимназии Софьи Николаевны Фишер венок в 57 рублей — говорил Ал. В. Мартынов вечером; от венков скоро почти ничего не осталось — все расхватали по цветку на память). — Видел славу — олицетворенную; другой славы здесь на земле — нет; разве — народу больше бы. Но Пушкин стоял со склоненной головою, как будто — или он виноват пред народом, или он думает о суете всего происходящего, то есть славе. — Спустившись с колокольни, зашел к игуменье. Там были еще — Принц Ольденбургский, Высокопреосвященный Макарий и прочая знать. Болгарки в белом были представлены Принцу. — У И. М. Рождественского попросил издания Общества любителей духовного просвещения, и он обещал прислать в Лавру. — С Преосвященным Амбросием — в университет. — В полукруглой зале, за библиотекою, было битком набито звездами и разною знатью. На хорах стояли студенты. Принц Ольденбургский, и два пальца — архиереям! — Речи Тихомирова, ректора Университета, о значении Пушкина для языка — недурно; Ключевского — об историческом значении Пушкина — превосходно; Старожилко — о влиянии иностранных поэтов на Пушкина. — К Преосвященному Амбросию. — Спустя минут сорок отправились с ним на обед в Благородное собрание, данный от города депутатам, пришедшим из разных мест на праздник Пушкина. — Ожидание в зале, причем знакомство с Григоровичем — писателем — чрез Тургенева (на подъезде столкнулся еще с Достоевским), причем Григорович хотел попросить чего–то для музея, но другие развлекли. Алексей Алексеевич Гатцук предложил для Миссии Крестовый Календарь и другие свои издания — лишь бы известить, куда высылать; семейство Пушкина, — его сыны: полковник–гусар и статский, дочери: что за Герцогом Нассауским — бывшая красавица, и — бывшая за Гартунгом — седая; внук — офицер Дуббель — от первой, бывшей за Дуббельтом прежде. Новикова — любезность ее, Софья Петровна Каткова. Обед по 25 рублей с персоны. Неудивительно. Такие роскоши — редко. Музыка в соседней комнате (удовлетворяющая по исполнению, думаю, и Рубинштейна, которому только что был представлен), цветы, великолепное освещение. Закуска — с лобстерами почти в аршин; за столом — по левую руку — за неприездом Преосвященного Алексея прямо старший сын Пушкина, — по правую — Яков Карлович Гротт, потом — Иван Сергеевич Аксаков; напротив — князь Н. П. [Николай Петрович] Мещерский, Софья Михайловна Каткова. — Обед нам с Преосвященным Амбросием совершенно постный. — Тосты: 1–й — Министра народного просвещения Сабурова — за Государя; 2–й за Принца Ольденбургского (Голова С. М. Третьяков предложил); 3–й — за генерал–губернатора князя Долгорукова; и так далее — за депутатов, за гостей, за дам и прочих. Речи говорили: 1–ю Иван Сергеевич Аксаков, вставши против пустого места, где назначено было Преосвященному Алексею, и опершись руками на мой стул и — сына Пушкина, с ораторскими движениями сказал превосходно (все о свободе! Бедный русский!) Потом следовали речи: Каткова, Преосвященного Амбросия и много других, но мало было слышно, гостей слишком было много, и зала большая; гостей больше 200 было. — Словом, видел все самое блестящее в сем мире: цвет интеллигенции и талантов (Майков, между прочим, стихи читал, — которому, по выражению Каткова, Пушкин спустил золотую цепь), — лучший пир в материальном отношении. Бриллиантами горели предо мною хрустали на шандале, мечты разнообразились и искрились, как цвета, игравшие в хрусталях, но успокоения не было, — манило только в Японию. — Когда кончились спичи и обед, поспевая за Преосвященным Амбросием, я столкнулся, между прочим, с Константином Александровичем Иславиным, секретарем редакции «Московских Ведомостей», который просил кланяться в Японии Марье Николаевне Струве; опять с Гатцуком, с Горбуновым, молодым еще человеком, с очень живой физиономией (с Максимовым, который был на Амуре, — столкнулся при выходе из Университета сегодня). — Вернувшись, застал Преосвященного Алексея одного и откровенно разболтался с ним о многом. В воскресенье нужно будет уехать в Казань, так сегодня и всем говорил. На обратном пути, между прочим, побыть у М. Н. [Михаила Никифоровича] Каткова — на даче, — он просил и говорил, что пошлет деньги о. Владимиру.

Конец этой книге; 12–й час ночи 6 июня 1880 года. Саввинское Подворье, на Тверской улице в Москве, — под сводами.

Епископ Николай.

В России

7 июня 1880. Суббота. В Москве

Утром — к В. Д. [Василию Дмитриевичу] Аксенову, — просил его свести все собранные в Москве деньги вместе и дать мне перевод на них в Петербург, а также дать половину ассигнованной от Миссионерского общества суммы для отсылки в Японию. Звал он для этого к себе в амбар, на Чижовское Подворье, после первого часу. — В фотографию Шимановского — порядочно помучили. — К первому часу — в Благородном Собрании на заседании Общества любителей Российской словесности по поводу открытия памятника Пушкину. Читали: председатель — Юрьев, Тургенев, Писемский, Полонский, Майков, Сухомлинов, депутат от Французского правительства, принявший на свой счет большую половину рукоплесканий, принадлежавших вышедшему в то время Тургеневу. Я сидел около Иванова — помощника попечителя Учебного округа, — князя Мещерского, Mm Новиковой и А. Д. [Александра Дмитриевна] Шереметева. Множество ума, красноречия, блеска, рукоплесканий; при выходе видел коллекцию портретов Пушкина в соседних галереях. Из духовных видел на заседании: Златоустого монастыря архимандрита о. Афонасия и о. А. М. Иванцова–Платонова. Кончилось заседание в четверть пятого. На десять минут был перерыв. Юрьев: «Объявляют заседание открытым», — <…> В амбар к В. Д. Аксенову. По сосчитании всех собранных в Москве денег, оказалось пятьдесят две тысячи. Оставил их у Аксенова до возвращения в Петербург, а из Миссионерского общества двенадцать тысяч он пошлет в Петербург о. Федору Быстрову для пересылки в Японию. Вернувшись и пообедавши с Преосвященным Алексеем, который из деликатности не обедал до сих пор, ожидая меня, отправился ко всенощной — здесь же, на Саввинском Подворье, где и выходил на Литию и Евангелие, — по случаю завтрашнего Великого Праздника Пятидесятницы. После всенощной зашли проститься Катерина Дмитриевна и Софья Дмитриевна Свербеевы, которых принял в комнатах Преосвященного Алексея.